что-то говорить. Говорил он довольно долго.
меня подальше!
Римлянин, глядя на меня, делает горлом глотательные движения, чуть не
поперхнулся и опустил бутылку. -- Хватит. Больше двух раз за вечер не могу:
вредно для печени.
слово "симба".
так ничего и не понял. Но слушал его с удовольствием.
веришь -- спроси у М'Кола. -- Я чувствовал, что меня, как всегда по вечерам,
одолевает желание похвастаться, но рядом не было Старика и Мамы. А хвастать,
когда тебя не понимают, куда менее приятно. Все же это лучше, чем ничего,
особенно после двух бутылок пива.
что-то. На дне бутылки оставалось немного пива.
когда осушал бутылку, и понял, что ему тоже хочется пива. Он выпил все, что
оставалось, и склонился над прутьями с мясом, нежно прижимая к себе бутылку.
говорун, чем Карлос, которого я встречал на Кубе.
тоже -- оба мы славные ребята. Послушай-ка...
патроны. Я отпил глоток, заметил, что Дед не сводит с меня глаз, и выложил
перед ним шесть патронов.
Глядите! -- Я по очереди дотронулся до каждого патрона: -- Симба, симба,
фаро, ньяти, тендалла, тендалла. Каково? Хотите верьте, хотите нет. Гляди,
М'Кола! -- И я снова перебрал все шесть патронов: лев, лев, носорог, буйвол,
куду, куду.
симба, фаро, ньяти, тендалла, тендалла!
на сегодня хватит.
прожевывая новый кусок жареной печенки. М'Кола занялся головами куду,
освежевал одну и показал Камау, что делать со второй. Это была кропотливая
работа, они вдвоем при свете костра осторожно очистили глаза, нос и уши,
потом удалили все мясо, не повредив шкуры, искусно и аккуратно. Не помню,
когда я лег спать и ложились ли мы вообще в ту ночь.
него сестра, а М'Кола серьезно и твердо ответил мне за него:
любопытства. Но М'Кола был непоколебим.
говорил "нет", когда мы выслеживали льва в густых зарослях.
брат Римлянина выделил мне кусок из своей доли, я насадил почку на прут
между двумя кусками печени и начал поджаривать их над костром.
"тарагалла" и вообще не знал этого слова. Сперва я думал, что речь идет о
буйволах, потому что Римлянин все время повторял "ньяти", но, оказывается,
он хотел этим сказать, что они черны, как буйволы. Потом он начал рисовать
их на золе у костра, и стало ясно, что он говорит именно о черной антилопе.
Рога ее изогнуты, как восточные сабли, и концами касаются загривка.
буйволы, симба.
надо симба!
ничего подобного.
леопарда.
который в сильном возбуждении вскочил на ноги и указывал куда-то вдаль, за
хижины.
-- Он отложил нож.
упомянул имя Старика, -- видимо, хотел сказать, что Старику это не
понравилось бы, что он не допустил бы этого.
Завтра на черных антилоп?
долго беседовали, я говорил по-испански, а он уж не знаю по-каковски, и так
мы с ним, кажется, разработали весь план кампании на завтрашний день.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
сером предрассветном сумраке с кружкой горячего чая в руке, а мой завтрак на
вертеле имел не очень-то привлекательный вид и был весь покрыт золой. Рядом
стоял Римлянин и ораторствовал, указывая в ту сторону, где занималась заря,
и, помнится, я подумал; неужели этот болтун проговорил всю ночь?
солью, а черепа с рогами прислонены к бревенчатой стене хижины. М'Кола уже
свертывал шкуры. Камау принес мне консервы, и я велел открыть банку с
компотом. Ночной холод еще не рассеялся, и я быстро поел консервированных
фруктов со сладким прохладным соком, выпил еще кружку чая, пошел в палатку,
оделся и переобулся.
выследить одно стадо черных антилоп, а отыскать второе предоставил нам. Мы
выступили. Впереди шел брат Римлянина в "тоге" и с копьем, за ним -- я со
спрингфилдом на ремне и цейсовским биноклем в кармане, а за нами -- М'Кола с
биноклем Старика через одно плечо и флягой через другое, с охотничьим ножом,
точильным камнем, запасной коробкой патронов и плитками шоколада в карманах
и с ружьем за спиной, Дед с фотоаппаратом, Гаррик с кинокамерой и
вандеробо-масай с копьем, луком и стрелами.
между холмами показалось солнце и озарило поле, хижины и голубые холмы. День
обещал быть погожим и безоблачным.
намокла, потом по редколесью, потом -- по крутому подъему, пока мы не
очутились на вершине холма, который высился у края того поля, где мы стали
лагерем. Отсюда наш путь лежал по удобной ровной тропе через другие холмы,
еще не освещенные солнцем. Немного сонный, я наслаждался прохладой раннего
утра и шагал машинально, однако меня начинала беспокоить мысль, что нас
слишком много и мы неизбежно спугнем дичь, хотя каждый делает все, чтобы
двигаться без шума. Вдруг на тропе показались двое людей, шедших нам
навстречу.
Римлянина, но с менее благородной внешностью, в "тоге", с луком и колчаном,
а за ним -- его жена, очень миловидная, скромная, женственная, одетая в
коричневую дубленую шкуру, с ожерельем из медных колец на шее и со
множеством таких же проволочных колец на руках и лодыжках. Мы остановились,
сказали "джамбо", и наш проводник заговорил со своим соплеменником, у
которого был деловой вид человека, спешащего на службу.