Чтение 34–й страницы книги ~Хелот из Лангедока~

Белые облака собирались над лесом, болото парило. Отшельник поглядывал на зеленые кочки и думал о том, что нынче осенью уродится много клюквы, а если Бог даст, то и брусники.

– И я пошел по берегу великой реки, – продолжал Морган Мэган. – И мне понадобилось много лет и много скитаний, чтобы понять: Адунн – это всякая река, и если идти по берегу – с умом, конечно, идти, а не шляться нога за ногу, – то в один прекрасный миг озарения перед тобой откроются врата, и ты окажешься в новом мире... Потому я и говорю, что моя Адунн – великая река. Она во всех водах, и все воды – в ней.

А отшельник все думал и думал о своем. Гай Гисборн сейчас слишком занят: народные волнения, турниры, женитьба сэра Гарсерана на леди Джен, которая неожиданно получила большое наследство. Вряд ли брат Дианоры появится на болоте в ближайшее время. Но рано или поздно он придет. О том, чтобы отдать этому человеку Дианору, отшельник и думать не хотел. Гай пугал его приступами необузданной злобы. Да и сама Дианора была создана для лучшей участи.

Чудаковатый незнакомец с его рассказами о дороге между мирами и о великой реке Адунн нравился святому. Рана на руке у него заживала хорошо, хотя никаких чудес явлено не было. Морган Мэган норовил объявить святого Сульпиция магом и колдуном, однако отшельник решительно отрекся.

– Я просто святой, – заявил он, – а творить чудеса – моя работа.

Морган Мэган смирился и сейчас послушно тешил своего спасителя поучительной беседой. Отшельник размышлял. Наконец он прервал словоизлияния Мэга-на вопросом:

– Скажи, Морган Мэган, мог бы ты опять открыть врата и отправить в безопасное место мою Дианору?

– Открыть врата – дело нехитрое, – ответил Морган Мэган. – И для этого не обязательно всякий раз проливать кровь. Но какое место ты считаешь безопасным для такой девушки, как Дианора?

– Не знаю... – Отшельник покачал головой. – Зло царит везде, и я не вижу способа избавиться от его власти.

– Расскажи, – жадно попросил Морган Мэган. – Я много думал о Зле, но так ничего и не понял. Мне говорили: «Ты злой», и я соглашался. Мне говорили: «Ты не злой», и я не находил возражений. Сам-то я не хотел ни добра, ни зла и даже не думал об этом. Я просто шел своим Путем, а люди потом подбирали названия для моих поступков.

– Зло... – Отшельник немного подумал. – Мне всегда казалось, что Зло существует независимо от нас. В нашем мире существует огромный его сгусток. Оно висит над головами, как грозовая туча. Мы ненавидим друг друга и не понимаем почему. У нас нет сил сопротивляться его давлению. Темные, беспомощные, жалкие, мы бредем во мраке неведения. В этой темноте мы натыкаемся друг на друга, нечаянно раним, нечаянно убиваем, совершаем бессмысленные жестокости. Как освободиться от власти этого Зла? Только верой Христовой, да у кого она есть...

– Ты говоришь страшные вещи, отшельник.

– Не страшнее, чем то, что ты совершил, Морган Мэган. Мне думается, все миры одинаково жестоки. И вряд ли можно найти убежище для Дианоры.

– Так-то это так, но в одних мирах твоя Дианора будет просто беззащитной девушкой, а вот в других... Тебе не приходило в голову, отшельник, что она не похожа на человека?

Святой Сульпиций поперхнулся:

– О чем ты говоришь, Мэган? Что значит «не похожа на человека»? А на кого она, по-твоему, похожа?

– В свое время и в других мирах я встречал эльфов, обитателей холмов, и они были точь-в-точь как она. Пойми правильно, – Морган Мэган провел пятерней по своему худому лицу, – схожи не цветом волос и не разрезом глаз, – выражением лица, складкой губ, молчанием, взглядом... В ней что-то есть от Древнего Народа, поверь. Может быть, в жилах ее матери текла кровь жителей холмов.

Святой Сульпиций покачал головой и подумал о том, что ведет святотатственные разговоры.

– Да нет, Морган Мэган, ты ошибаешься. Ее мать была...

– Да, Дианора говорила. Но какое это имеет значение? Я говорю о древности крови.

– Откуда же взяться древней крови?

– Кто знает... Скажи, здесь жили другие боги, прежде чем появился этот ваш единый Бог, в которого вы все дружно верите?

Святой кивнул.

– Мне не положено в них верить, – добавил он нехотя, – но я знаю, что они асивы и до сих пор. Некоторые люди умеют их видеть.

– Так я и знал. Боги ведь тоже бродяжничают по мирам. Я мог бы отправить ее в такой мир, где она была бы богиней, – задумчиво сказал Морган Мэган. – Позови ее, пусть скажет, что думает об этом.

– Сиди, – остановил колдуна отшельник. – Не говори ей ничего. Я возьму грех на свою душу и приму решение за нее.

– Почему? – Приспущенное веко Моргана Мэгана поднялось, и два глаза, с трудом съехавшись к переносице, уставились в лицо святого.

– Потому что она откажется от любой помощи. Она не захочет оставлять в этих мирах одного человека, который, боюсь, уже погиб.

– Любовь?

– Боюсь, что да. Морган Мэган хищно подобрался:

– Кто такой?

– Лесной разбойник, иноверец, очень добродетельный и благовоспитанный молодой человек, – сказал святой Сульпиций убежденно. – Достойный юноша. К несчастью, его схватили и отправили на соляные копи...

К великому удивлению святого, Морган Мэган откинул голову назад и оглушительно захохотал.

– Теперь я понимаю, почему ее так интересовал мой побег со свинцового рудника! – пояснил он, немного успокоившись. – Я так и знал, что это неспроста. Нормальная девушка пришла бы в ужас, узнав, что разговаривает с беглым каторжником, а эта, стоило мне обмолвиться о руднике, уставилась мне в рот, будто я пророк какой-нибудь...

– Мой вопрос о вратах остается в силе, – напомнил отшельник.

– Если не секрет, какая опасность угрожает ей здесь?

– В моем доме – никакой, но у Дианоры есть хозяин. Он может прийти сюда и забрать се. Если она не пойдет по доброй воле, он уведет ее силой, и никто не сможет вступиться.

– Ужасно, – скривился Морган Мэган и потянулся, подставляя лицо солнышку. – Ладно, я подумаю, что можно сделать...

Гай Гисборн и Греттир Датчанин целенаправленно напивались в трактире «Казни египетские». Не так уж часто выдавался у Гая свободный вечер, который он мог бы провести в компании младшего друга. Теперь оба они, расположившись возле самого очага под картиной, изображающей Бернарда Клервосского, по-тягивали вино и наслаждались тишиной и покоем. В трактире в этот час было безлюдно. Редкие посетители, обнаружив здесь грозного Гая, считали за лучшее немедленно скрыться из виду. Непонятливых брал на себя хозяин трактира, который хоть и терпел на этом значительные убытки, но зато был уверен, что не произойдет убийства, драки или поджога.

Был уже поздний вечер. Оба приятеля слышали, как закрывают городские ворота. Донеслись протяжные голоса стражников – караул сменился. Скоро через улицы протянутся заслоны и город погрузится в безмолвие ночи.

От размышлений Греттира отвлек голос Гая.

– Не пей больше, – сказал он. – Тебе сегодня заступать в караул.

Греттир омрачился.

– Помню, – отозвался он.

– Не пей, – повторил Гай.

В этот момент тишину трактира прорезал визгливый голос Гури Длинноволосого, который квартировал здесь на втором этаже, заняв лучшие апартаменты. Он призывал хозяина и отчаянно ругался по-валлийски.

Собутыльники переглянулись в глубокой тоске, но бежать было поздно. Последние полчаса перед ночным караулом будут отравлены присутствием этого надоедливого типа, а когда друзьям придется расстаться, неизвестно, к кому из двоих прилипнет валлийский герой. Во всяком случае, кто-то из них обречен на его невыносимое общество.

Кошмарный Гури был не один. Вцепившись мертвой хваткой в плечо своего спутника, Гури безжалостно тащил его за собой по лестнице. Тот тихонько упирался и, опустив лохматую голову, смотрел себе под ноги.

– Ах! Вот это радость! Друзья мои! – визгливо закричал Гури, увидев две мрачные физиономии за столом под святым Бернардом.

В ответ физиономии приняли откровенно погребальное выражение. Гури расцвел своей кривой улыбкой и, хромая, подбежал к ним, волоча за собой чахлого белобрысого подростка.

– Добрый вечер, дорогие сэры! – рявкнул Гури. – Вы что, не слышите меня?

– Отнюдь, – сказал Гай с ненавистью. – Мы вас очень хорошо слышим. Может быть, даже лучше, чем следовало бы.

Ничуть не смущаясь холодностью приема, Гури плюхнулся на скамью напротив Гая и, перекрутившись всем телом, заорал в пустое пространство трактира:

– Хозяин, черт тебя дери! Принеси пожрать, в натуре!

Хозяин появился почти мгновенно с огромным блюдом на вытянутых руках. Гури облизнулся и причмокнул.

– Пахнет неплохо, – сообщил он, засовывая голову под крыло печеной утки, которую ему подали.

Греттир отвернулся, чтоб только не видеть этого. Но, отвернувшись, он встретился глазами с перепуганным белобрысым парнишкой, одетым в черт знает какие лохмотья. К тому же на шее у того болтался ошейник, а через лицо тянулась красная полоса от плетки. Мальчик в ужасе таращился на изуродованного в сражениях валлийца. Казалось, от страха ребенок не может двинуться с места.

Гури с хрустом оторвал от утки жирную ножку и поманил мальчика пальцем.

– Эй, как тебя, – сказал он голосом менее противным, чем обычно. – Иди сюда. Иди, не бойся.

Мальчик осторожно подошел. Гури сунул ему в руку кусок утки.

– И ступай куда-нибудь в угол, – велел он, – подальше с глаз моих. Господи, какой ублюдок!

Длинноволосый откинул со лба челку рукой, перепачканной утиным жиром, и одарил своих собеседников радостным взором.

– Представьте себе, господа, – начал он, хихикнув, – иду я сегодня по улицам, ищу новых впечатлений. Вы же знаете, как это важно для меня. И такая, право, скука! Я совсем уж было задумал зарубить несколько простолюдинов или вызвать кого-нибудь из благородных господ на честный бой, как вдруг встречаю сэра Гарсерана.

– Какая приятная неожиданность! – сказал Гай.

– Этот доблестный воин сразу понял, что я томлюсь и терзаюсь и вот-вот совершу нечто самоубийственное, – ничуть не смущаясь, продолжал Гури, жуя и брызгая слюной. – Он предложил мне нечто новое и повел в Дровяной переулок. Масса впечатлений!

– Вы посетили эти трущобы? – удивился Гай, которого уже тошнило от постоянных скандалов, происходивших в Дровяном переулке и Соляном тупике.

Там останавливались на ночь те, кого отправляли на соляные копи, там вечно гостевали наемники, а также околачивались безземельные крестьяне, еще не выбравшие себе стезю: то ли разбойничать, то ли податься в солдаты; там не было проходу от изгнанных за нерадивость подмастерьев, бродячих школяров и прочего сброда. Чуть ли не каждый вечер добропорядочные граждане вопили к городским властям и умоляли их установить там порядок.

– Ну да, я был там! – вскричал Длинноволосый. – Столько интересного! Столько поучительного! Я ужасный транжира и мот, – добавил Гури с обезоруживающей откровенностью. – Эту рыцарскую доблесть, к сожалению, я освоил еще в юности... Но я – жалкий дилетант по сравнению с одним моим предком. Да будет вам известно, милорды, что, когда моего предка обвинили в скупердяйстве, он, дабы опровергнуть сей гнусный навет, собственноручно засеял целое поле золотыми монетами... Смерды, наблюдавшие за этим доблестным поступком, немедленно набросились на поле тучей саранчи. Ну, передрались, разумеется, зарезали человек пятнадцать, зато остальные набили кошельки. Несправедливое обвинение было с моего предка снято. После этого пять поколений не могли купить себе приличной лошади...

– Весьма поучительно, – сказал Греттир и, подумав о Гарсеране, хмыкнул: наваррец наклонился бы даже за медным грошом – не мог не поднять своего, не говоря уж о чужом.

– Стало быть, о чем я? А, о расточительности. Купил мальчишку, потратил кучу денег... Как справедливо заметил сэр Гарсеран, благородному господину необходима хотя бы какая-то прислуга.

– Бог мой, но не такая же, – сказал Гай.

– Да? – Гури искренне удивился. – А чем плох? И достался дешево. Эй, ты! – позвал он.

Из темного угла выступила тощая фигурка.

– Ближе! – приказал Гури.

Белобрысый подошел к самому столу и медленно зажмурился, изнемогая от страха. Гури с шумным вздохом откинулся к стене.