наговорил, он гнида редкостная и далеко не так прост, как кажется. У нас
есть оперативные данные - я вам это доверительно говорю, не для разглашения,
- что за этим милым дедушкой и грабежи, и мокруха, и много другого
разного... Мы из-под него две бригады отморозков посадили, это вам так, для
сведения... А то любят такие, как Барон, овечками невинными прикидываться...
Ворами в законе просто так не становятся...
информацию, и за саму возможность поговорить с таким необычным человеком...
Бароном насторожили два момента - упоминание Михеева о своей жене и намек
старого вора на широкомасштабные хищения из Эрмитажа. Геннадий Петрович даже
попросил воспроизвести по этим пунктам речь Барона дословно, что Колбасов и
сделал, сверяясь со своим блокнотиком. По словам опера выходило, что некая
искусствовед Ирина некогда была супругой Михеева и он очень ее любил, однако
она умерла... Между тем согласно имевшейся у Ващанова информации вор никогда
не был женат (да вору и не положено иметь семью!), а среди его устойчивых
связей никакой искусствоведши Ирины не числилось. Колбасов, правда, с
большой долей уверенности предположил, что Барон просто лечил Серегина:
известно, что уголовники часто врут про свои головокружительные романы с
самыми красивыми и известными женщинами, чтобы придать себе значительности и
романтического ореола. Но бывает, что и не врут: Ващанов, например,
совершенно точно знал, что московский вор Рудик Шанхайчик не просто
сожительствовал периодически с одной всесоюзно известной эстрадной певицей,
но и время от времени проигрывал ее на время в карты своим корешам, звезда
же воспринимала это как должное и только повторяла: "Есть, мой генерал!"
и это, кстати, не ускользнуло от Колбасова, который все-таки был не новичком
в розыске и умел состыковывать разрозненную информацию в мозаику. Опер начал
подозревать, что в деле с якобы копией "Эгины" вовсе не так все просто, как
изложил ему с самого начала подполковник... Однако Владимир Николаевич
благоразумно укрыл сомнения в тайниках своей не очень чистой души, а
Ващанову уверенно доложил, что про Эрмитаж вор лишь заикнулся, а когда
журналист насел на него с расспросами, резко отказался продолжать эту
тему-Геннадий Петрович сделал в своей записной книжке несколько пометок и
надолго задумался, не обращая внимания на сидевшего у его стола Колбасова.
Изначально вся спланированная Ващановым операция строилась на такой посылке:
Барон полагает, что взял с квартиры Монахова не оригинал "Эгины", а копию, и
поэтому особо цепляться за холст не будет... Так вроде бы считал
Антибиотик... А теперь старик вдруг намекает в разговоре с журналистом
(которого сам, между прочим, себе вытребовал), что в Эрмитаже практикуется
такой вид хищения, как замена оригиналов на копии... Может быть, Барон
предполагал, что его слушают, и специально давал понять тем, кто его колет
на "Эгину", что знает больше? А зачем это ему? Поторговаться хочет?
тем более что до развязки оставалась всего пара дней... Геннадий Петрович
попросил Колбасова изменить схему контролирования второй встречи Барона с
Серегиным: во время вычитки материала опер не только должен был слушать
разговор собеседников из соседнего кабинета, но и неожиданно заглядывать к
ним - мало ли, вдруг Барон попросит журналиста записку какую-нибудь на волю
передать... Владимир Николаевич предложил по-простому обыскать Серегина
после встречи с вором, но этот вариант Ващанов сразу забраковал - слишком
стремно: если у корреспондента ничего не будет обнаружено, вой может
подняться в прессе такой, что только держись... Да и вообще, попытавшись еще
раз оценить ситуацию как бы со стороны, подполковник понял, что он,
возможно, просто дует на не очень горячую воду... Последние недели были
очень напряженными, вот и подводят нервы, всюду подвохи мерещатся... Тем не
менее Колбасов был тщательно и подробно проинструктирован, а чувство тревоги
не уходило. Однако с Виктором Палычем Ващанов решил не делиться пока своими
сомнениями...
в одиннадцать утра - Колбасов его уже ждал, и дежурный беспрекословно
пропустил обоих на территорию режимного учреждения. Владимир Николаевич,
прежде чем вызвать во врачебный кабинет Барона, попросил разрешения самому
пробежать глазами подготовленную журналистом статью. Серегин не возражал и
отнесся к просьбе абсолютно спокойно, если не сказать - равнодушно. Материал
был интересным, га - . зетчик умудрился, практически не изменив стиля
старика, скомпоновать статью так, что она действительно выглядела
"мини-мемуаром" и читалась очень легко. В самом конце Колбасов обнаружил
свой собственный короткий "комментарий" - практически дословный, Серегин
лишь убрал бесконечные "значит" и "это самое", но опер даже не заметил, что
его речь подчистили и избавили от слов-паразитов... Представив, что через
день его фамилия появится в газете, Владимир Николаевич помимо собственной
воли пришел в чрезвычайно благодушное настроение, а на Серегина начал
посматривать даже чуть заискивающе... Колбасову казалось, что все
складывается просто замечательно - и старик должен картину сдать, и в газете
про умного опера, посадившего (пусть и ненадолго) самого Барона, напишут!
Мелочь, а все-таки приятно... Опер весь прямо лучился радостью, которая
резко контрастировала с угрюмым настроением доставленного во врачебный
кабинет Михеева. Старик выглядел плохо, казалось, что за прошедшие два дня
он не просто постарел на несколько лет, а успел умереть - и встать из
могилы...
скучный?! Тут товарищ Серегин о тебе такую статью отгрохал - зачитаешься!
Даже меня заинтересовало, я и не знал, что у тебя столько приключений в
жизни было!
испарину со лба.
мучили приступы кашля, к которым добавились нервные переживания. Барон
решился все-таки довериться Серегину и до той минуты, пока не увидел его
снова, просил Бога только об одном - чтобы эта решающая вторая встреча не
сорвалась...
страниц. Старик сел на стул, водрузил на переносицу очки и начал читать.
Колбасов уходить из кабинета не торопился, он, не зная, чем себя занять,
вынул сигарету из пачки и закурил... Барон кашлянул несколько раз в кулак и
раздраженно поднял на опера глаза:
обострение началось, и так-то задыхаюсь, а тут дым еще... Двое суток не сплю
из-за кашля...
внимательный, изучающий взгляд Серегина и осекся. - Ладно,
ухожу-ухожу-ухожу! Не буду мешать... Но вы же недолго тут... Все вроде уже
готово...
знак рукой - наклонись!
время первой встречи старик дал ему понять, что их, возможно, слушают. Он
нагнулся к Барону, и Юрий Александрович тороплив, . зашептал ему на ухо,
обжигая щеку журналиста горячим дыханием:
не фуфло, там действительно копии вместо подлинников висят! Я хочу, чтобы ты
воспрепятствовал вывозу одного такого холста
ничего сказать, лихорадочно шепча:
блядский поступок. Думал - копия, а оказалось - подлинник. Дружок этот
бывший - Миша Монахов, помощник депутатский... За ним Витька Антибиотик
стоит и Амбер... Менты меня в камеру из-за картины этой забили, а валютную
тему для отмазки нацепили внаглую! Они меня на "Эгину" колют, обещают волю,
если я ее сдам. Только я им не верю: пришьют меня сразу, как картину отдам,
а "Эгина" за кордон уйдет...
и сказал громко:
заметках и нравится - искренность. Пока все правильно написано, ничего не
переврали...
интересно, - подыграл Барону газетчик, и они снова сблизили головы.
раскручивают нелегально, без предъявления... Значит, не в музей вернуть
хотят, а Мишке с Антибиотиком.
сморщившись, только рукой махнул:
ментовском верху прикрытие, только я не знаю кто...
горле, казалось, вот-вот захлебнется кашлем, но усилием воли старик подавил
приступ и снова зашептал:
замочат... У нее картина, понял? Забери у нее холст, устрой шум,