улыбается.
казалось осунувшимся. Я понимал, что Джудит нелегко безвылазно сидеть у
Бетти, но ведь кто-то же должен ей помочь.
семидесятилетняя алкоголичка, которая умерла и попала к нам в прозекторскую.
Мы прозвали ее Нелл и еще уймой других имен и все время осыпали мрачными
шуточками, в надежде, что это поможет нам довести работу до конца. Помню,
как мне хотелось уйти, бросить все к черту, лишь бы не резать холодную,
влажную, смердящую плоть, не сдирать ее с костей слой за слоем. Я мечтал о
том дне, когда покончу с Нелл и смогу забыть ее зловоние, вытравить из
памяти это давно мертвое, скользкое от слизи тело. Все остальные говорили,
что с такими покойниками даже проще, а мне хотелось только одного - чтобы
все поскорее кончилось. И я продержался до конца, до последнего рассечения,
пока мы не изучили все ее чертовы нервы и артерии.
удивлением обнаружил, что мне интересно заниматься патологоанатомией. Я
люблю свою работу и уже научился не обращать внимания ни на внешний облик,
ни на запах мертвецов и воспринимать каждое новое вскрытие как должное. Но
вот что странно: ощущение новизны не исчезло. В каком-то смысле вскрытия
стали для меня источником новых надежд. Человек только что умер, и вы знаете
его историю болезни. Для вас он не безликий жмурик, а все еще человеческое
существо, которое совсем недавно вело битву, личную битву, единственную
по-настоящему личную битву в своей жизни. И потерпело поражение. Ваша задача
- выяснить, как и почему был проигран этот бой и каким образом помочь другим
людям, которые только готовятся к такой же борьбе. И самому себе. Вскрытие -
это не просто взрезание трупов, которые исполняют свою единственную
тошнотворную служебную обязанность - быть мертвыми, холодными обитателями
сумрачного царства, подлежащими дотошному изучению.
отправилась звонить Бетти, а я решил отвезти домой няньку - миниатюрную и
весьма бойкую девицу по имени Салли, капитана команды болельщиков
бруклайнской средней школы. Когда я подвозил ее, мы обычно болтали о
пустяках и затрагивали лишь самые нейтральные темы. Нравится ли Салли учеба,
в какой колледж она намерена поступать. Ну, всякое такое. Но сегодня меня
одолело любопытство. Я чувствовал себя старым и потерянным, как человек,
вернувшийся на родину после долгих странствий. Все вокруг казалось чужим и
незнакомым, особенно дети. Они делали совсем не то, чем занимались в их
возрасте мы. Жили другими чаяниями, преодолевали другие сложности. Во всяком
случае, они уж наверняка потребляли другие наркотики. Впрочем, быть может,
их трудности и не отличались от наших. По крайней мере, мне хотелось бы
думать именно так.
посему мне лучше помолчать и не вдаваться в расспросы. Вот я и молчал,
слушая болтовню Салли о том, как она сдавала экзамен на водительские права.
При этом я испытывал смешанное чувство страха и облегчения. А потом поймал
себя на том, что веду себя глупо, поскольку у меня нет никаких причин
интересоваться жизнью няньки моих детей или желать получше узнать ее. К тому
же, если я начну выказывать любопытство, Салли, чего доброго, неверно меня
поймет. Беседовать о водительских правах куда безопаснее: это надежная и
достаточно серьезная тема для разговора.
сказанные однажды Артом: "Если хочешь узнать что-то об этом мире, переключи
свой телевизор на канал интервью и убери звук". Спустя несколько дней я так
и сделал. Это было ужасно: раздувающиеся щеки, неугомонные губы, меняющиеся
выражения лиц, сучащие руки. И - безмолвие. Ни единого звука. Никакой
возможности понять, о чем говорят все эти люди на экране.
1334. Я набрал номер и услышал голос, записанный на пленку: "Извините, но
телефон временно отключен. Не кладите трубку, телефонистка сообщит вам
дополнительные сведения".
после чего до меня донесся новый голос: "Справочная. Какой номер вы
набрали?"
его дому, который стоял на крутом восточном склоне Маячного холма. Здание
было весьма обшарпанное, в подъезде воняло капустой и детской микстурой. Я
спустился по скрипучей деревянной лестнице в подвал, освещенный зеленой
лампочкой, и увидел черную дверь с надписью: "Бог пестует своих детей".
похожие на стоны. Она распахнулась, и я увидел парня лет двадцати с
небольшим, с пышной бородой и длинными мокрыми черными волосами, облаченного
в комбинезон и лиловую рубаху в горошек. На ногах у него были сандалии.
Парень окинул меня пустым взглядом, не выказывая ни удивления, ни
любопытства.
скрип, рокот и протяжный свист.
нельзя верить. А вдруг вы - нарк легавый? - Он посторонился. - Только
молчите. Я сам сообщу ему о вас. Он сочиняет и крепко наширялся. Уже седьмой
час пошел, так что, наверное, все в порядке. Но он ужасно вспыльчивый.
стояли топчаны и несколько дешевых светильников. Белые стены были покрыты
причудливым волнистым узором, который фосфоресцировал в лучах
ультрафиолетовой лампы.
скрючившись над грудой электронной аппаратуры, сидел на корточках бледный
юноша с исполинской копной кудрявых белокурых волос. У дальней стены стояли
два громкоговорителя. Вертелись катушки магнитофона. Бледный юноша
управлялся со своими инструментами, нажимая кнопки и извлекая из электроники
разнообразнейшие звуки. На нас он даже не взглянул. Похоже, парень изо всех
сил старался сосредоточиться, но двигался он как в кино при замедленной
съемке.
Настоящий друг.
пустым взглядом и, поразмыслив, сказал: