единственно ради блага любимого начальника.
подсобки, так и не увидев площади. Колодец не намеревался тащить Притыку к
себе, мужских расчетов не имел но отпустить ее в таком виде домой, одну на
электричке - преступление; позднота, машину не отловить, а его дом - вот
он, рукой подать.
выбросит, и новые натянет, и вся недолга, зато ноги отдохнут. Колодец вел
ее бережно: неплохая в сущности бабенка, неудачница, как многие, но тут уж
не его вина, да и чья, не очень ясно. Мордасов икал, каждый раз
оправдываясь, и Настурция серьезно кивала, мол, прощаю, принимаю
извинения, хоть и ясно, что икота не украшает.
погружался во тьму; когда добрались до дома Мордасова, сквозь занавески не
пробивался ни лучик. Мордасов пропустил Притыку вперед, размышляя, где
уложить ее на ночь и неожиданно почувствовал стеснение в груди, особенную
придавленность в темноте окон. Александр Прокофьевич выпустил локоть
Настурции и, чертыхаясь, разбрасывая метлы и дребезжащие ведра, ринулся к
дому.
подошвы, Настурция быстро протрезвела, рванулась вслед за Мордасовым,
влетела в прихожую, вытерла по привычке, будто в грязных сапогах, ноги о
половичок и кликнула Колодца. Молчание. Притыка ткнулась в один темный
проем, в другой и вдруг вошла в комнатенку с едва тлеющей лампадкой в
углу.
текли слезы.
кирпичик, не поленился подняться с Филиным на лифте, довел до самых дверей
и, несмотря на усталость - в оба конца километров полтораста,
столкновение, обильная трапеза - лучезарно улыбнулся, нажимая на кнопку
звонка и юркнул в лифт, чтоб не попадаться на глаза филиновой жене.
в лицо, та его не приметила, тиская красавца с брезгливым выражением лица.
положил руки на руль: нет, не зря угробил день, когда ехали в лифте, Филин
с трудом ворочая языком меж обветренных губ, заключил: "Ты мужик ничего,
поедешь. Это я сказал!"
сыростью. Шпындро приткнул нос машины к самой стене, ловко уместив корпус
меж двух жирных белых линий - его законное место.
посередине - пусть видит, интересуюсь, не то что он; запахнула халат,
прикинула тактику: вести себя как ни в чем не бывало или дуться.
затылок и рваная тень его бежит по стене, ломается по ажурным столикам,
пластается по ковру и почти полностью накрывает абажур с тяжелыми, вручную
скрученными кистями, под абажуром, уютно поджав ноги, расположилась
Аркадьева: собачиться не хотелось, говорить тоже, вяло обернулась,
кивнула, надеясь, что полумрак комнаты хоть какое-то выражение придаст ее
лицу.
дверцы шкафов, громыхали выдвижные ящики, звякали то ли молнии, то ли
ключи от машины, брошенные в серебрянную с вензелями коробку.
ней, а не с Настурцией, и ни с какой иной женщиной, их дом неделим, союз
не расторжим, у себя в квартире они против друг друга, а вне ее стен оба
против всех, иначе не вытянуть ни ему, ни ей. Они дополняли друг друга не
сказать идеально, но бесспорно, удачно; у них не семья, а дело, общее
дело, фирма в конце концов, процветающие фирмы никто по своей воле рушить
не станет.
приобретения и сейчас не проглядел самого важного: фарфорового пастушка
под боком коровенки, сжимающего свирель алыми губами.
кистей.
появлением статуэтки - пришлось побегать, за так ничего не достается. В
семье считалось, что вкус - монополия жены. Муж не спорил, какая разница,
лишь бы разумное вложение.
тронул в задумчивости пастушка. Такие вещи всегда реальны, пастушка и
завтра можно потрогать и послезавтра и продать, если вздумается, это сама
жизнь, а Настурция... попробуй вспомнить ее тепло или запах ее духов -
фикция не более - и что она щебетала и как целовала его и терлась о его
колючую щеку. Жена молчала, Игорь Иванович дружелюбно - пастушок
приглянулся - повторил:
извиняющаяся полуулыбка, все же банкир муж. - Двести пятьдесят. -
Подумала: стою не меньше суперцентровых, а что бы муж выдал, признайся я,
откуда статуэтка? Скорее всего ничего, решил бы, что грубо шучу, а если б
и поверил, то и тогда не сильно закручинился. Дело есть дело - она тоже
пользовалась его понятиями - без жертв крепкого дела не сколотишь.
не без издевки: Мордасов за стол, никому не нужный в горе-ресторации,
выложил с ходу немногим меньше, Настурция определенно перебрала, и Шпындро
старался не думать, куда поволок ее Колодец, в конце концов не его
проблемы, в танце небезразличные друг другу они сговорились на вторник и
тут озадачило: не исключено, что во вторник состоится передача заморских
даров, а он предложил Настурции встретиться в пять и поужинать в укромном
месте с отменной кухней. Рушилось давно заведенное. Если назначить встречу
фирмачу не в привычные четыре, то когда? Ехать на свидание с Настурцией,
не закинув поклажу домой, не резон, в багажнике воздаяние держать грех,
еще колупнут во время мления за десертом с Притыкой. Неудачно совпало. Или
условиться с фирмачом на банкете в понедельник на среду, да купцы
прилетают обычно дня на два-три не больше и на последний день - среду -
откладывать самое важное не позволительно.
тащили издалека, - не меньше трех тысяч по скромным прикидкам; сколько ж,
если пересчитать на пастушков: больше отделения, хотя и далеко не взвод.
Усмехнулся. Жена перевернула страницу журнала.
и - что уж явно - пожирающим время. Он еще раз прокрутил мысленно, как
развести Притыку и фирмача и еще раз порадовался своему спокойствию,
понимая, что Колодец не отпустит Настурцию домой в таком состоянии, а под
одной крышей, после загула, в ненастную ночь сам бог велел... его не
волновало возможное или неизбежное соитие тех двоих, его подлинная жизнь
здесь, среди пастушков, остальное привнесенное: не станет же кто-нибудь в
зравом рассудке ревновать к волнам, к пирсу, на котором нежился год или
два назад, так и Настурция для Игоря из иной жизни, из жизни, текущей
рядом, но бесконечно чужой; добрая женщина, не выгоревшая дотла изнутри,
скрытно отогревающая надежду на устройство личной жизни в укромном уголке
под сердцем, но... общая для всех, как море, как пляж, как цветущие
магнолии.
Филин и Кругов - конкурент по предстоящему выезду - причем по мере
прояснения намерений Филина, тактика Кругова становилась все более
настораживающей; первое впечатление, что Кругов пустил все на самотек, но
Шпындро знал: ставки слишком высоки - годы и годы обеспеченной жизни и,
если Кругов делал вид, что сопротивляться не намерен, значит припас козырь
покруче туза и задача Шпындро как раз и состояла прознать, что за карта в
рукаве опытного не менее его самого Кругова, из какой колоды карта и можно
ли ее перебить.
когда супруги молча лежали на спинах, Аркадьеву посещали бередящие мысли:
так ли она живет? и чем все закончится? Не хуже других знала, что есть
вовсе другие люди и они посмеиваются над успехами четы Шпындро-Аркадьевых
и что она не пожалела бы ни злата, ни каменьев, чтобы эти люди приняли ее
всерьез и, понимая никчемность таких мечтаний, и то ли от ущербности,
запрятанной в бездонные глубины, то ли от смутной боязни приближающейся
поры увядания, то ли от сумбура мыслей и неприученности думать и
расправляться сомнениями, не касающимися купли-продажи, приобретений,
вызнавания цен рынка и других коммерческих трепыханий, засыпала Аркадьева
тревожно, ненавидя это время суток, когда деятельная натура ее теряла
способность пусть на минуту перед погружением в сон прикрыть бесконечной
чередой конкретных поступков - пошла, позвонила, потребовала, настояла,
добилась, припугнула - то страшное в себе, чему названия она не знала, и
что волновало ее все чаще и беспощаднее.
вцеплялся в главное мертвой хваткой: Кругов, друг ситный, что же ты
заготовил в качестве домашнего дебютного задания, кто держит с тобой
совет, сколько ты готов вложить в надежде окупить вложения, не блефуешь ли
ты, браток, не нагоняешь ли напрасного страха величественным бездействием,
может и нет за тобой никого, ни души, некому плакаться, пустыня
безразличия?..
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна
Гуль Роман Борисович
Каменистый Артем