Чтение 337–й страницы книги ~Архипелаг ГУЛАГ~

(В.И.Д.)

"Мне надоело быть изгнанником своего общества и народа. Но где можно
добиться правды? Следователю больше веры, чем мне. А что она может знать и
понимать -- девчонка 23-х лет, разве она может представить, на что обрекают
человека?"

(В. К.)

"Потому и не пересматривают дел, что им тогда [самим сокращаться]".

(Л-н)

"Сталинские методы следствия и правосудия просто перешли из политической
области в уголовную, только и всего".

(Г. С.)

Вот и усвоим, что' сказали эти страдающие люди:

1) пересмотр дел невозможен (ибо рухнет судейское сословие);

2) [[как]] раньше кромсали по 58-й, [[так]] теперь кромсают по уголовным
(ибо -- чем же им питаться? и как же тогда Архипелаг?).

Одним словом: хочет гражданин убрать со света другого гражданина, ему
неугодного (но, конечно, не прямо ножом в бок, а [по закону]). -- Как это
сделать без промаха? Раньше надо было писать донос по 58-10. А сейчас --
надо предварительно посоветоваться с [работниками] (следственными,
милицейскими, судейскими -- а у [такого] гражданина именно [такие] дружки
всегда есть): что' модно в этом году? на какую статью невод заведён? по
какой требуется судебная выработка? Ту и суй, вместо ножа.

Долгое время бушевала, например, статья [Изнасилование] -- Никита как-то
под горячую руку велел меньше 12 лет не давать. И стали в тысячу молотков во
всех местах клепать по двенадцать, чтоб кузнецы без дела не застаивались! А
это -- статья деликатная, интимная, оцените, она чем-то напоминает 58-10: и
там с глазу на глаз и тут с глазу на глаз! и там не проверишь и здесь не
проверишь, свидетелей избегают -- а суду как раз этого и нужно.

Вот вызывают в милицию двух ленинградских женщин (дело С-ва). -- Были с
мужчинами на вечеринке? -- Были. -- Половые сношения были? (А о том есть
верный донос, установлено.) -- Б-были. -- Так одно из двух: вы вступали в
половой акт добровольно или недобровольно? Если добровольно, рассматриваем
вас как проституток, сдайте ленинградские паспорта и в 48 часов из
Ленинграда! Если [не] добровольно -- пишите заявление как потерпевшие по
делу об изнасиловании! Женщинам никак не хочется уезжать из Ленинграда! И
мужчины получают по 12 лет.

А вот дело М. Я. Потапова, моего сослуживца по школе. Всё началось с
квартирной ссоры -- с желания соседей расшириться и с того, что жена
Потапова, коммунистка, донесла еще на одних соседей, что те незаконно
получают пенсию. И вот -- месть! Летом 1962 года Потапов, смирно живущий,
ничего не подозревающий, внезапно вызван к следователю Васюре и больше уже
не вернулся. (Учитесь, читатель! В таком правовом государстве, как наше, это
может быть и с вами в любой день, поверьте!) Следствие облегчается тем, что
Потапов уже отбыл 9 лет по 58-й (да еще отказался в 40-е годы дать ложное
показание на однодельца, что' делает его особенно ненавистным следствию).
Васюра так откровенно и говорит ему: "Я вас пересажал столько, сколько у
меня волос на голове. Жалко, теперь прав старых нет". Прибежала жена
выручать мужа, Васюра ей: "Плевать я на тебя хотел, что ты -- партийная!
Захочу -- и тебя посажу!" (Как пишет зам. генерального прокурора СССР Н.
Жогин: *(10) "В иных статьях и очерках как-то пытаются принизить труд
следователя, сорвать с него ореол романтики. А -- зачем?").

В ноябре 1962-го Потапова судят. Он обвиняется в изнасиловании 14-летней
цыганки Нади (из их двора) и растлении 5-летней Оли, для чего заманивал их
смотреть телевизор. В протоколах следствия от имени 6-летнего Вовы, никогда
в жизни не видавшего полового акта, квалифицированно и подробно описывается
такой акт "дяди Миши" с Надей, как Вова будто бы наблюдал через недоступно
высокое, замороженное, закрытое ёлкой и занавесками окно. (Вот за этот
[диктант], растлевающий малолетнего -- кого судить?) "Изнасилованная" Надя 6
месяцев беременности о том молчала, а как понадобилось дяде Васюре, так и
заявила. На суд приходят преподаватели нашей школы -- их не пускают в
заседание. Но от этого они становятся свидетелями, как в коридоре суда
родители подговаривают своих "свидетелей"-детей не сбиться в показаниях!
Преподаватели пишут коллективное письмо на имя суда -- письмо это имеет
только то последствие, что теперь их поодиночке вызывают в райком партии и
грозят снять с преподавательской работы [за недоверие к советскому суду]. (А
как же? Эти протесты надо обрывать в самом зародыше! А иначе для правосудия
и жизни не будет, если общественность посмеет иметь своё мнение о нём.) Тем
временем -- приговор: 12 лет строгого режима. И всё. И кто знает
провинциальную обстановку -- чем можно противиться? Ничем. Мы бессильны.
Самих с работы снимут. Пусть погибает невинный! Всегда прав суд и всегда
прав райком (а связаны они -- телефоном).

И так бы осталось. [Вот так всегда и остаётся].

Но по стечению обстоятельств в эти самые месяцы печатается моя повесть о
давно минувших неправдоподобных страданиях Ивана Денисовича -- и райком
перестаёт быть для меня кошкой-силой, я вмешиваюсь в это дело, пишу протест
в Верховный Суд республики, а главное -- вмешиваю корреспондентку "Известий"
О. Чайковскую. И начинается [трёхлетний] бой.

Тупая, глухая следственно-судебная туша тем и живёт, что она --
безгрешна. Эта туша тем и сильна, тем и уверена, что никогда не
пересматривает своих решений, что каждый судейский может рубить как хочет --
и уверен, что никто его не подправит. Для того существует закрытый сговор:
каждая жалоба, в какую бы Перемоскву её не послали, будет переслана на
рассмотрение именно той инстанции, на которую она жалуется. И да не будет
никто из судейских (прокурорских и следовательских) порицаем, если он
злоупотребил, или дал волю раздражению, или личной мести, или ошибся, или
сделал не так -- покроем! защитим! стенкою станем! На то мы и Закон.

Как это так -- начать следствие и не обвинить? Значит, холостая работа
следователя? Как это -- нарсуду принять дело и не осудить? Значит,
следователя подвести, а нарсуд работает вхолостую? Что значит облсуду
пересмотреть решение нарсуда? -- значит, повысить процент брака в своей
области! Да и просто неприятности своим судебным товарищам -- зачем это?
[Однажды начатое], скажем по доносу [следствие] должно быть непременно
закончено [приговором], который [пересмотреть невозможно]. И тут уж: один
другого не подводи! И не подводи райком -- делай, как скажут. Зато и они
тебя не выдадут.

И что еще очень важно в современном суде: не магнитофон, не
стенографистка, -- медленнорукая секретарша со скоростями школьницы
позапрошлого века выводит там что-то в листах протокола. Этот протокол не
оглашается в заседании, его никому нельзя видеть, пока не просмотрит и не
утвердит судья. Только то, что судья утвердит -- будет суд, было на суде. А
что' мы слышали своими ушами -- то дым, того не было!

Черно-лакированное лицо истины всё время стоит перед умственным взором
судьи -- это телефонный аппарат в совещательной комнате. Оракул этот -- не
выдаст, но и делай же, как он говорит.

А мы -- добились обжалования, небывалый случай. Потянулось заново
переследствие. Прошло 2 года, подросли те несчастные дети, им хочется
освободиться от ложных показаний, забыть их -- нет, их снова натаскивают
родители и новый следователь: вот та'к будешь говорить, вот та'к, а то твоей
маме плохо будет; если дядю Мишу не осудят, то твою маму осудят.

И вот мы сидим на заседании Рязанского облсуда. Адвокат бесправен как
всегда. Судья может отклонить его любой протест, и отклонение не подлежит
уже ничьему контролю. Опять использование показаний враждебных соседей.
Опять бессовестное использование показаний малолетних (сравните суд над
Базбеем). Судья не обращается: "Расскажи, как было", не просит: "Расскажи
правду", а "расскажи, как ты говорила на следствии!" Свидетелей защиты
сбивают, путают и угрожают: "А на следствии вы показали... Какое вы имеете
право отказываться?"

Судья Авдеева давит своих заседательниц, как львица ягнят. (Кстати, где
седобородые старцы-судьи? Изворотливые и хитрые бабы заполняют наши
судейские места.) У неё волосы -- как грива, твердая мужская манера
говорить, металлические вибрации, когда она сама содрогается от высокого
значения своих слов. Чуть процесс идёт не по её -- она злится, [бьёт
хвостом], краснеет от напряжения, прерывает неугодных свидетелей, запугивает
наших учителей: "Как вы смели усомниться в советском суде?" "Как вы могли
подумать, что кто-то подучил детей? [Значит] вы сами воспитываете детей во
лжи?" "А [кто] был инициатор коллективного письма в суд?" (В стране
социализма не допускают самой идеи коллективного действия! -- кто? кто?
кто?) Прокурору Кривовой (да кто им фамилии выбирает!) даже и делать нечего
при такой напористой судьице.

И хотя по процессу все обвинения развалились: Вова ничего в окно видеть
не мог; Оля уже ото всего отказывается, никто её не растлевал; все дни,
когда могло совершиться преступление, в единственной комнате Потаповых
лежала и больная жена, не при ней же муж насиловал соседку-цыганку; и
цыганка эта перед тем что-то у них украла; и цыганка эта дома не ночевала,
таскалась под всеми заборами еще до того, несмотря на свои 14 лет; -- но не
мог ошибиться советский следователь! но не мог ошибиться советский суд!
Приговор -- 10 лет! Торжествуй, наше судейское сословие! Не дрогните,
следователи! Пытайте и дальше!

Это -- при корреспонденте "Известий"! Это -- при заступничестве
Верховного Суда РСФСР! А как с теми, за кого не заступаются?..

И еще почти год идёт казуистическая борьба -- и наконец Верховный Суд
постановляет: Потапов ни в чём не виновен, оправдать и освободить! (Три года
просидел...) А как с теми, кто развращал и подучивал детей? Ничего,
сорвалось так сорвалось. А легко ли хоть пятнышко на львиную грудь Авдеевой?
Нет -- она высокий народный избранник. А что решено о сталинском истязателе
Васюре? На месте, на месте, когти не подстригались.

Стой и процветай судебное сословие! Мы -- для тебя! Не ты для нас!
Юстиция да будет Тебе ворсистым ковриком. Лишь было б тебе хорошо!

Такая проверенная устойчивость правосудия очень облегчает жизнь милиции:
она даёт возможность без оглядки применять приём [Прицеп] или "Мешок