Чтение 340–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

Чтобы стереть слезу или, быть может, подавить вздох. Увы, известно, что
Мольер был моралистом, но не был философом.

- Все равно, - сказал он, - вернемся к началу нашего разговора. Пели-
сон нанес вам оскорбление.

- Ах да! Я об этом уже забыл. К тому же, Пелисон был тысячу раз прав.
Но что меня огорчает по-настоящему, мой дорогой, так это то, что наши
эпикурейские костюмы, видимо, не будут готовы.

- Вы рассчитывали быть на празднестве в вашем костюме?

- И на празднестве, и после празднества. Моя служанка осведомила ме-
ня, что мой костюм уже немного несвеж.

- Черт возьми! Ваша служанка права; он более чем несвеж.

- Видите ли, я оставил его на полу у себя в кабинете, и моя кошка...

- Кошка?

- Да, моя кошка окотилась на нем, и от этого он несколько пострадал.

Мольер громко расхохотался. Пелисон и Лоре последовали его примеру.

В этот момент появился ваннский епископ со свертком чертежей и листа-
ми пергамента, и будто ангел смерти дохнул ледяным холодом и заморозил
непринужденное и игривое воображение; бледное лицо этого человека вспуг-
нуло, казалось, граций, жертвенные дары которым приносил Ксенократ: в
мастерской воцарилась мертвая тишина, и все с сосредоточенным видом сно-
ва взялись за перья.

Арамис роздал всем присутствующим пригласительные билеты на предстоя-
щее празднество и передал им благодарность от имени Фуке. Суперинтен-
дант, сказал он, занятый работой у себя в кабинете, лишен возможности
повидаться с ними, но он просит прислать плоды их дневного труда и дос-
тавить ему, таким образом, отдохновение от его упорных ночных занятий.

При этих словах головы всех наклонились. Даже Лафонтен - и он также
присел к столу и принялся строчить на листе тонкой бумаги; Пелисон окон-
чательно выправил свой пролог; Мольер сочинил пятьдесят новых стихов, на
которые его вдохновило посещение Персерена; Лоре дал статью - пророчест-
во об изумительном празднестве, и Арамис, нагруженный добычей, словно
владыка пчел - большой черный шмель, изукрашенный пурпуром и золотом, -
молчаливый и озабоченный, направился в отведенные ему комнаты. Но прежде
чем удалиться, он обратился ко всем:

- Помните, господа, завтра вечером мы выезжаем.

- В таком случае, мне нужно предупредить об этом домашних, - заметил
Мольер.

- Да, да, мой бедный Мольер! - произнес, улыбаясь,

Лоре. - Он любит своих домашних.

- Он любит, это так, - ответил Мольер, сопровождая свои слова нерпой
и грустной улыбкой, - но он любит еще вовсе не означает, что и его лю-
бят!

- Что до меня, - сказал Лафонтен, - то меня любят в Шато-Тьерри, в
этом я убежден.

В этот момент снова вошел Арамис.

- Кто-нибудь поедет со мной? Я отправляюсь в Париж через четверть ча-
са, мне нужно только переговорить с господином Фуке. Предлагаю свою ка-
рету.

- Отлично, - отозвался Мольер. - Принимаю ваше приглашение и тороп-
люсь.

- А я пообедаю здесь, - сообщил Лоре. - Господин де

Гурвиль обещал угостить раками. Предложены мне будут раки...

- Ищи рифму, Лафонтен.

Арамис, смеясь от всего сердца, вышел из комнаты. За ним последовал
Мольер. Они уже успели спуститься с лестницы, как вдруг Лафонтен, приот-
ворив дверь, крикнул:

В награду за труды, писаки,

Предложены вам будут раки.

Хохот эпикурейцев усилился и, в тот момент когда

Арамис входил в кабинет Фуке, долетел до слуха последнего. Что до
Мольера, то Арамис поручил ему заказать лошадей, пока он перемолвится с
суперинтендантом несколькими словами.

- О, как они там смеются! - вздохнул Фуке.

- А вы, монсеньер, вы больше уже не смеетесь?

- Я потерял способность смеяться, господин д'Эрбле.

- День празднества подходит.

- А деньги уходят.

- Не говорил ли я вам, что это моя забота?

- Вы мне сулили миллионы.

- Вы и получите, их на следующий день после прибытия короля.

Фуке обратил на Арамиса пристальный взгляд и провел своей ледяною ру-
кой по влажному лбу. Арамис понял, что суперинтендант сомневается в нем
или думает, что не в его силах добыть обещанные им деньги. Мог ли Фуке
поверить, что неимущий епископ, бывший аббат, бывший мушкетер, сможет
достать подобную сумму?

- Вы сомневаетесь? - спросил Арамис.

Фуке улыбнулся и покачал головой.

- Недоверчивый вы человек!

- Дорогой д'Эрбле, - сказал Фуке, - если я упаду, то, по крайней ме-
ре, с такой высоты, что, падая, разобьюсь.

Потом, встряхнув головой, как бы затем, чтобы отогнать подобные мыс-
ли, он спросил:

- Откуда вы теперь, друг мой?

- Из Парижа. И прямо от Персерена.

- Зачем же вы сами ездили к Персерену? Не думаю, чтобы вы придавали
такое уж большое значение костюмам наших поэтов.

- Нет, но я заказал сюрприз.

- Сюрприз?

- Да, сюрприз, который вы сделаете его величеству королю.

- И он дорого обойдется?

- В каких-нибудь сто пистолей, которые вы дадите

Лебрену.

- А, так это картина! Ну что ж, тем лучше! А что она будет изобра-
жать?

- Я расскажу вам об этом позднее. Кроме того, я заодно посмотрел и
костюмы наших поэтов.

- Вот как! И они будут нарядными и богатыми?

- Восхитительными! Лишь у немногих вельмож будут равные им. И все за-
метят различие между придворными, обязанными своим блеском богатству, и
теми, кто обязан им дружбе.

- Вы, как всегда, остроумны и благородны, дорогой мой прелат!

- Ваша школа, - ответил ваннский епископ.

Фуке пожал ему руку.

- Куда вы теперь?

- В Париж, лишь только вы вручите мне письмо к господину де Лиону.

- А что вам нужно от господина де Лиона?

- Я хочу, чтобы ни подписал приказ.

- Приказ об аресте? Вы хотите кого-нибудь засадить в Бастилию?

- Напротив, я хочу освободить из нее одного бедного малого, одного
молодого человека, можно сказать ребенка, который сидит взаперти почти
десять лет, и все за два латинских стиха, которые он сочинил против ие-
зуитов.

- За два латинских стиха! За два латинских стиха томиться в тюрьме
десять лет? О, несчастный!

- Да.

- И за ним нет никаких других преступлений?

- Если не считать этих стихов, он столь же ни в чем не повинен, как
вы или я.

- Ваше слово?

- Клянусь моей честью.

- И его зовут?

- Сельдон.

- Нет, это ужасно! И вы знали об этом и ничего мне не сказали?

- Его мать обратилась ко мне только вчера, монсеньер.

- И эта женщина очень бедна?

- Она дошла до крайней степени нищеты.

- Господи боже, ты допускаешь порой такие несправедливости, и я пони-
маю, что существуют несчастные, которые сомневаются в твоем бытии!

Фуке, взяв перо, быстро написал несколько строк своему коллеге де Ли-
ону. Арамис, получив из рук Фуке это письмо, собрался уходить,

- Погодите, - остановил его суперинтендант.

Он открыл ящик и, вынув из него десять банковых билетов, вручил их
Арамису. Каждый билет был достоинством в тысячу ливров.

- Возьмите, - сказал Фуке. - Возвратите свободу сыну, а матери отдай-
те вот это, по только не говорите ей...

- Чего, монсеньер?

- Того, что она на десять тысяч ливров богаче меня; она скажет, пожа-
луй, что как суперинтендант я никуда не гожусь. Идите! Надеюсь, что гос-
подь благословит тех, кто не забывает о бедных.

- И я тоже надеюсь на это, - ответил Арамис, пожимая с чувством руку
Фуке.

И он торопливо вышел, унося письмо к Лиону и банковые билеты для ма-
тери бедняги Сельдона. Прихватив с собой Мольера, который уже начал те-
рять терпение, он снова помчался в Париж.

XXXIV

ОПЯТЬ УЖИН В БАСТИЛИИ

На башенных часах Бастилии пробило семь; знаменитые башенные часы,