Чтение 35–й страницы книги ~Тайна Урулгана~

сказочно приукрашенные.

"Сияние золота из Заколдованной Гробницы", "Фараон Хирен --
незаконный сын еретика Эхнатона", -- с ужасом читали мы аршинные
заголовки в газетах.

Пришлось срочно закрывать вход в гробницу прочной железной
решеткой и устанавливать возле нее форменный караул из
сотрудников экспедиции. Мирный и деловитый покой пустыни был
безнадежно нарушен.

На другой день прибыла новая группа корреспондентов. Но зато
с ними приехал и специальный представитель Службы древностей,
которому поручалось провести вместе с нами обследование гробницы.
Это был известный египетский археолог Закария Шакур. С ним
вернулся и Толя Петров, уже совсем здоровый.

Подвижный и весьма деловитый, постоянно приговаривавший
словечко "дорогой", Шакур тут же принялся умело наводить порядок:
распорядился не подпускать никого из корреспондентов к входу в
гробницу ближе чем на сто метров, предложил им покинуть
территорию нашего лагеря и устроить свой собственный в сторонке и
-- главное -- избавил нас от необходимости кормить всех этих
непрошеных гостей.

Теперь можно было спокойно приступить к работе.

Утром мы с доктором Шакуром торжественно вскрыли
запечатанную дверь погребальной камеры. Нас сопровождали только
Павлик с двумя рабочими-египтянами и геолог Сабир.

...Расписной ларец из черного дерева, всю крышку его
занимает раскрашенный рисунок превосходной работы: фараон Хирен в
виде разъяренного льва попирает лапами своих врагов. Деревянное
резное ложе, на нем какая-то круглая шкатулка с инкрустациями из
слоновой кости. Балдахин с узорами; его, наверное, поднимали над
троном. Но все изорвано, поломано, перебито!

Рассматривать отдельные детали пока нет времени. Мы
сфотографировали камеру с нескольких точек, потом начали
составлять точный план с указанием, где именно, на каком
квадратике пола лежит та или иная вещь. Каждая находка при этом
получала свой номер, -- короче говоря, началась та размеренная,
скрупулезная работа, которая и составляет основу труда археолога
на раскопках. Только закончив ее, можно было вынести из камеры
найденные вещи и рассмотреть их как следует -- и лишь потом
перейти к детальному исследованию фресок и надписей на стенах.

По настоянию Сабира работать приходилось в специальных
защитных костюмах, столь же, наверное, стеснявших движения и
неудобных, как средневековые латы. Едва напялив их, мы сразу
становились совершенно мокрыми от жары.

Так мы работали, перебрасываясь отрывочными фразами:

-- Это, кажется, ритуальная плетка?

-- Запишите: геральдическая плеть "нехеху". Какой у нас там
следующий номер, дорогой?

А время от времени, врываясь в наши разговоры, в камере
снова и снова повторялся все тот же заунывный полустон,
полувздох...

Признаться, эти звуки начинали мне действовать на нервы,
хоть я и старался не подавать виду. А каково было суеверным
грабителям услышать их в полной тьме?

Каждый раз, когда раздавалось зловещее завывание, Сабир
вздрагивал, а Павлик начинал озираться по сторонам.

Но первым не выдержал доктор Шакур.

-- Вот шайтан, йесхатак! -- выругался он. -- Надо заткнуть
ему глотку.

Еле уговорил его не осматривать до поры до времени стены в
поисках скрытого источника удручающих стонов. Сначала надо было
разобрать вещи, раскиданные грабителями по всей камере, чтобы не
затоптать их ненароком.

Точно зафиксировав, в каком положении находился каждый
предмет, мы начали их постепенно выносить из камеры,
рассматривать и упаковывать.

Это была очень сложная и кропотливая работа. Вытаскивая
осторожно по одной вещи из наваленных в беспорядке груд, мы
словно играли в какието утомительные бирюльки. Вот сандалии,
расшитые узором из бусинок. Их опасно даже взять в руки, тотчас
рассыплются. Нужно тут же, на месте, пропитывать их парафином и
потом терпеливо ожидать два-три часа, пока он затвердеет.

А как вынести из гробницы вот это ложе из черного дерева с
резными фигурками причудливых зверей по углам? Придется его
разбирать, выносить по частям и снова собирать уже на свежем
воздухе.

-- Нашел! -- вдруг закричал Павлик. -- Вот он, голосистый
дух фараона!

Я так увлекся работой, что перестал слышать зловещие стоны,
уже привык к ним, как привыкают клепальщики к вечному грохоту
своих молотков, и не сразу понял, о чем это он говорит.

Павлик стоял возле извания коршуна в головах саркофага и
пытался заглянуть куда-то в клюв сумрачной птицы. Я пробрался к
нему.

-- Разбирал эту корзиночку, а он как застонет над самым
ухом, -- торопливо пояснил Павлик. -- Звук идет, несомненно,
отсюда. Послушайте.

Мы постояли несколько минут в полном молчании. И вдруг
коршун жалобно застонал! Звук явно исходил откуда-то из клюва
каменной птицы. Павлик прикрыл клюв рукой, -- и стон сразу
оборвался.

Так нам удалось, наконец, установить источник замучивших нас
таинственных стонов и избавиться от них, просто заткнув клювы
коршунов ватой. Оказалось, что в толще горы был пробит узкий
вентиляционный колодец, по нему воздух и проходил к изваяниям
птиц, стоявших на страже возле саркофага.

Еще несколько дней мы продолжали заниматься разбором и
упаковкой находок, вынесенных из погребальной камеры. А Сабир
снова начал часами возиться в ней со своими приборами, -- теперь,
когда коршуны перестали оплакивать печальную судьбу Хирена, он
чувствовал здесь себя гораздо спокойнее и мог закончить изучение
радиоактивной облицовки.

Андрюша Аккуратов до позднего вечера засиживался в палатке,
отведенной под походную лабораторию. Склонившись над шатким
столиком в неудобной, утомительной позе, он своими грубыми на
вид, но поразительно ловкими пальцами по сто раз складывал так и
этак крошечные обломки инкрустации, терпеливо подгонял их один к
другому, пропитывал скрепляющими растворами, склеивал -- и
постепенно из кучки безнадежного мусора возрождался прекрасный
ларец.

Ему помогали Женя Лавровский и Зиночка, но долго не
выдерживали: затекала спина, шея не поворачивалась, начинали
дрожать руки. Приходилось делать перерывы, чтобы прогуляться по
лагерю. Но Андрей все работал, не разгибая спины. А рядом,
задумчиво и меланхолически посвистывая, Казимир Петрович так же
неутомимо зарисовывал одну находку за другой.

Находки эти сами по себе были любопытны, но, к сожалению,
ничего не проясняли в судьбе Хирена, -- обычная погребальная
утварь.

Интересны, пожалуй, были боевые колесницы, к сожалению,
сильно пострадавшие от рук грабителей. Резные, легкие, на высоких
колесах, они, видать, развивали большую скорость. Днища их были
сплетены из кожаных ремней, покрытых шкурами. Они отлично
пружинили и тем самым вполне заменяли рессоры, которых египтяне
еще не знали.

Опахала, красивые трости с длинными гнутыми ручками...
Алебастровые сосуды для благовоний. Ящички и сундуки с одеждой,
обувью. Фараона заботливо снарядили в загробный путь, из
которого, как он сам напоминал в своих стихах, уже нет возврата...

И ушебти, ушебти, без конца ушебти в самых неожиданных
местах, -- и у всех та же навеки застывшая улыбка, как и у
большой статуи фараона в углу погребальной камеры.

На ее постаменте оказалась очень интересная надпись:

"Я вложил истину внутрь себя, я чувствую отвращение ко лжи,
ибо я знаю, что сын Атона Неферхеперура Уаенра радуется ей".

Неферхеперура Уаенра -- тронное имя фараона Эхнатона!

Это говорило о многом: значит, Хирен почитал покойного
реформатора, считал его своим учителем и наставником, и, видимо,
старался продолжать его начинания.

Возникла сложная проблема: как вынести из гробницы эту
великолепную статую? Ей место в музее, а не здесь, в подземелье
пустынных и диких гор. Но сначала надо разобрать и вынести все
остальные вещи, очистив для нее дорогу.

Работа подвигалась медленнее, чем хотелось, потому что очень
уж докучали непрошеные гости. Кроме корреспондентов, появились
даже туристы -- какой-то предприимчивый делец привез их в двух
автобусах прямо по пескам из Асуана.

Они приехали сюда, будто на пикник. Толпились у решетки,
закрывавшей вход в пирамиду. Табунами ходили за каждым из нас,
щелкали бесчисленными фотоаппаратами, выпрашивали сувениры: "Ну,
хоть радиоактивную песчинку из гробницы!".