не может найти, а я... только в этой тетрадке покаюсь, борясь с этим
расточительным увлечением... почти с сатанинским ожесточением уничтожала
все найденные мной арифметические упражнения, глубоко уверенная, что они
решительно никому не нужны, потому что Пьер ни разу не удосужился хотя бы
переписать начисто эти записи, не говоря уже о том, чтобы подготовить к
печати оплачиваемую книгу, о которой еще четверть века назад писал ему
аббат Мерсенн в письме, прочитанном на суде прокурором Массандром.
Прогулки отменились, и мы с англичанами сидели в голубой гостиной.
удалилась, худая и прямая как жердь.
мной, о чем-то красноречиво вещал, а я так волновалась, чувствуя за каждой
сказанной им фразой совсем другое значение, что сейчас даже не могу
вспомнить, о чем он говорил с такой надменной важностью, что она не могла
не вывести из себя даже Пьера.
отчего я непроизвольно втянула голову в плечи и даже перекрестилась,
поминая святую Мадонну.
произошло нечто более страшное.
обращаясь сразу к обоим англичанам, резко произнес:
всегда был против кровопролития, может вызвать на дуэль, да еще в чужой
стране лорда! И все из-за меня, из-за моего непростительного легкомыслия,
которое так осудила бы Сюзанна. Как же я, помня о Самуэле и Сюзанне, о
других малых детях, не смогла отстоять свое достоинство жены и матери, не
поставила на место не в меру осмелевшего мужчину?
руке, а этот самоуверенный сэр Бигби хвастал мне о многих сражениях, в
которых он участвовал, выходя победителем в неравных схватках со
сторонниками казненного потом короля Карла I и с бунтовщиками в колониях.
вмешаться, потребовать у лорда извинений, наконец, умолять Пьера
отказаться от своего вызова, уговорить обезумевшего мужа! Но я ничего не
могла сделать, парализованная, словно взглядом кобры.
магистр Права (и Чисел, поскольку ученые не пожелали отстать от юристов!)
Пьер Ферма с женой Луизой, урожденной де Лонг, по случаю двадцатипятилетия
их свадьбы впервые отправились на отдых в Швейцарию.
независимая, избегая войн, а лишь отдавая за золото внаем отборные отряды
своих воинов для охраны королей, представилась французской паре горным
островом среди бушующего моря политических страстей, куда не доходят
мрачные тучи с бьющими из них молниями то столетних, то тридцатилетних
войн (вынудивших даже папу римского разрешить на какое-то время в
истощенных странах многоженство, лишь бы рождались новые солдаты!), не
говоря уже о войнах более мелких и менее продолжительных, но также
пожирающих жизнь и кровь людей, однако воспеваемых придворными поэтами и
благословляемых отцами церкви, неся славу и богатство одним, нищету,
смерть или тяготы другим; эта страна показалась Пьеру Ферма как бы
заслоненной снежными хребтами и от интриг "серого кардинала" Мазарини,
навязывающего Европе гегемонию Франции, и от тщеславных амбиций вождя
английской революции Кромвеля, который сперва допустил пролитие
царственной крови, а потом во имя права народа на справедливость
узурпировал власть над ним, грозя тем же и соседним странам Европы
(совмещая в себе, как блистательно определил впоследствии Карл Маркс,
одновременно две такие фигуры грядущей истории, как Робеспьер и Наполеон,
о чем, конечно, Ферма не мог иметь представления).
когда во время прогулки с женой по заросшему проселку увидел будто бы
совсем близкий горный склон, волшебно приближенный прозрачным воздухом,
хотя лес там выглядел постриженной травкой, примыкая к скалистому обрыву
"крепостной стены великанов", воздвигнутой здесь для охраны подступов к
снежной вершине, сверкающей на солнце немыслимо огромным алмазом,
причудливые грани которого делали небо более синим, более глубоким, даже
твердым, где птицы застыли на распростертых крыльях, став его частью,
подобно звездам на ночном небосводе.
нас благодаря счастливо найденной страничке дневника Луизы Ферма,
стремившейся понять мужа.
"пока поэт выражает свои личные ощущения, он еще не поэт. Но как скоро он
усвоит мир и научится изображать его, он станет поэтом. Не зная этих слов,
Ферма все еще не считал себя настоящим поэтом, а потому не стремился
публиковать свои стихи, ограничиваясь чтением их близким людям, лишив тем
самым последующие поколения знакомства со своей поэзией.
и перед античными философами, ставившими стихи и математику рядом, и
особенно перед исполинской фигурой Востока Омаром Хайямом, чья мудрость,
выраженная в его певучих стихах, основывалась на обширных познаниях и
плодотворно углубляемой им самим науке.
натянуто принял общество двух англичан, с которыми вместе по укладу
пансиона они с женой оказались за одним столиком.
болтовней и заготовленными комплиментами даме их стола, Луизе.
известным Ферма по переписке через аббата Мерсенна Джоном Валлисом,
профессором геометрии Оксфордского университета, с которым можно было
говорить на математические темы. Правда, Ферма не назвался по имени,
поскольку англичане не поинтересовались, с кем вместе сидят за одним
столиком.
общество сэра Бигби, изощрявшегося в знаках внимания и ухаживании за нею.
прошлом ученик Джона Валлиса, окончил Оксфордский университет и до сих пор
считает себя математиком, хотя поддержка, в свое время оказанная им
Кромвелю, возвысила его теперь до положения помощника военного министра.
Валлисом вернулись из-за грозы, едва не промокнув до нитки. Вечером Пьер
Ферма с Луизой, жалующейся на головную боль, сидели с англичанами в
голубой гостиной.
ослепить ее блеском своего генеральского мундира, придя в гостиную даже со
шпагой на боку, что Ферма отметил про себя с внутренней усмешкой.
стал вещать, потряхивая шпагой на дорогой перевязи, всякая усмешка, и
внешняя и внутренняя, у Ферма исчезла.
английского лорда, сначала прославлявшего революцию и борьбу за
справедливость, воплощаемую, по его словам, в великом Оливере Кромвеле,
лорде-генерале, как он его называл, может быть желая подчеркнуть, что он
тоже лорд и тоже генерал. После подавления движения ловеллеров и диггеров,
этих низших слоев общества, тянувших "грязные руки к власти", и
установления единовластного протектората вождя, решающей для судеб мира
теперь стала собранная им в один кулак сила.
сударь, то войной.
представлением о справедливости, насаждаемым господином Оливером
Кромвелем?
в том, что... (не знаю, насколько это будет близко вам для восприятия) но
война - это та чудесная сила, которая двигает вперед человеческое
общество.
Война, а не мир, не благоденствие?
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий