- Играешь? - негромко сказал Ежики и подвинулся.
- Ага... - Мальчик присел рядом. Вплотную. Теплый, остроплечий, доверчивый.
- Сбежал из спальни?
Он чуть улыбнулся:
- Сбежал... И ты?
- И я...
Гусенок поправил свечку, поровнее поставил "люльку" с якорьком. Объяснил
шепотом:
- Он для меня как живой. А у всякого живого должен быть дом, верно?
Ежики медленно кивнул.
- И хорошо, если кто-нибудь еще есть в доме, - прошептал Гусенок у щеки
Ежики. - Верно?
- А у тебя... - вырвалось у Ежики. Но он замолчал. Хотел спросить: "А кто у
тебя есть? Мама есть?" Но какое он имел право трогать чужую печаль?
Гусенок не удивился.
- У меня сестренка. Она, правда, не кровная, у нее другие были мама и папа,
но все равно мы родные... А ты? Тоже ищешь кого-то?
- Да... - выдохнул Ежики. И встал, шагнул назад.
Гусенок смотрел на него снизу, через плечо. И вдруг спросил:
- А ты знаешь, почему якорь на пуговицах у моряков?
Это был простой вопрос, хотя и неожиданный. Но Ежики не стал отвечать.
Попросил шепотом:
- Скажи.
- Потому что якорь - знак надежды. Раньше, когда моряки уплывали в дальние
моря, от якорей зависело их спасение. Во время бури, когда суша недалеко.
Чтоб не разбило о скалы... Надежда, что вернутся домой.
"Якорное поле, - вспомнил Ежики. И подумал: - Поле надежды. Какие-то якоря
состарились, вросли в землю, их корабли отплавали свое. Но есть ведь и
ростки... А чего я жду?.. Яшка советовал - сквозь правила и законы
пространства, по прямой! Зачем тогда ждать? Лучше всего - мчаться на Поле
сейчас, когда об этом не знает никто! И никто не задержит!"
Одно только держало - Гусенок. Нельзя было уйти и никак не попрощаться.
Ежики смотрел на его птичьи, сведенные будто от озноба плечи. Потом дернул
с себя пижамную распашонку. Хоть и тонкая, легонькая, но все-таки... Укрыл
Гусенка. Тот опять глянул через плечо. И вздохнул:
- Уже который раз...
- Что?
- Куртку дарят. Когда я в дороге... Накинут и уходят...
Не было здесь упрека. И однако Ежики затоптался на месте.
- Понимаешь, я должен идти... Мне обязательно надо...
- Да понимаю я, - снова со вздохом отозвался Гусенок. И добавил деловито: -
Переоденься только. А то скажут: "Один едет, да еще голый, в пижамных
штанах. Ты куда, мальчик?"
Он... что-то знал! Но не было времени на расспросы. Главное, что Гусенок не
обиделся. Не будет лишней тяжести на душе. Хотя... не будет ли?
- Прощай, - прошептал Ежики.
- Счастливой дороги...
Как он сказал? "Счастливой Дороги"?
9. ГЕНЕРАТОР
Надо было проскользнуть в жилое крыло лицея. Пробраться на второй этаж, к
себе в комнату...
Внизу, в вестибюле, светилась дверь дежурной комнаты. В ней беседовали
молодой воспитатель Янц и кто-то еще, спиной сидел... Слава маленькому
Хранителю Итану - не услышали осторожных шагов мальчишки. А на лестнице
совсем хорошо - ковровая дорожка... В коридоре второго этажа мягкий ночной
свет. И вот удача - опять никого! Да и кому ходить? Лицеисты - маленькие и
большие - видят в своих комнатах полуночные сны. Тишина за шеренгой
прикрытых одинаковых дверей...
Комната оказалась заперта. Ежики, отчаянно спеша, набрал на замке любимый
код. 333. Замок не сработал. Наверно, Кантор запер его по-своему.
Так, да?.. В старинном лицейском доме и двери старинные - из прочного
дерева с резьбой. Но замки хлипкие, просто для порядка. Мол, каждый лицеист
- хозяин в своей комнате...
А если разбежаться и грянуть плечом?
О том, что получится опасный шум, Ежики от злости забыл. Разбежался и...
влетел в комнату, едва коснувшись двери. Словно дверь сама поспешно
распахнулась перед полным сердитой решимости мальчишкой. Автоматически
включился дежурный светильник.
Ежики бросился к шкафу. Разворошил, раздергал на вешалке рубашки, куртки,
спортивные фуфайки. Он чувствовал, что надо обязательно быть одетым так же,
как в первый раз. Чтобы ребята, если встретятся, скорее узнали его. Чтобы
само Поле узнало... К счастью, оказались на месте и шорты с продырявленной
подкладкой кармана, и капитанка. Только майку искать было некогда,
капитанку надел на голое тело. И прежних сандалий нет, остались на Поле. В
ящике с обувью отыскал Ежики старые кроссовки. Тесноваты, да ладно... Сел
на корточки, приклеивая липкие хлястики застежек. И тут натянутые нервы его
уловили, что в дальнем конце коридора - мягкие шаги.
Ну конечно! В комнате когда не положенo зажегся свет, на пульте в дежурном
помещении - сигнал! И сразу - в три объектива: что там не спится лицеисту?
Опять ты дал маху, Ежики... Ничего! Он успеет...
Ежики отпрянул к окну. Локтем нажал на бронзовый рычажок. От такого нажатия
оконная рама (с частыми переплетами, под старину) всегда легко разъезжалась
в стороны.
Однако сейчас - не шелохнулась.
Ежики отчаянно давил и давил рычаг. А потом перестал. Потому что в двери
появился Кантор.
Молчаливый, укоризненный.
Монетка была в нагрудном кармане капитанки. Ежики выхватил ее, прижал
большим пальцем к ладони, а ладонью заслонил голову. Со стороны могло
показаться, что мальчик приветствует ректора каким-то ритуальным салютом...
Конечно, монетка маленькая, но все же металл частично отразит и рассеет
луч, если Кантор опять посмеет...
Сорвавшимся голосом Ежики сказал:
- Не вздумайте... парализатором. Это нельзя с детьми. Я пожалуюсь в Охрану
детства... вам попадет.
Кантор шагнул в комнату, сел понурившись. В кресло сел. А кресло это было
единственным предметом, который любил здесь Ежики. Потому что оно было его.
Привезли из дома... А Кантор сел в это кресло, и Ежики разозлился. И злость
убавила страх.
Кантор сказал печально:
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Рыбаков Вячеслав
Свержин Владимир
Акунин Борис