всемогущим, как говорил он. А также потому, что оно давало выход его
инстинктам художника. Этот инстинкт был очень силен в нем. Он говорил, что
если бы не стал военным, то, вернее всего, писал бы картины.
делается несчастным. Потому что каждому нужно, чтобы у кого-то осталось
истинное представление о нем - о таком, каким он был в действительности, а
не казался. Да, он был со мной откровенен - с кем же еще он мог?
хотел ничего другого, с того самого дня, как мы познакомились. - Она встала,
подошла к двери и включила люстру. - Вот. Это он написал когда-то.
теперь был хорошо виден. Портрет - и зеркальце странной формы в правом
нижнем его углу. Я долго смотрел именно на зеркальце. Потом спохватился и
перевел взгляд на Шамборскую.
А разве вам не случается рассматривать свои фотографии, где вы сняты
молодым?
особенного. Да, теперь я понимаю...
чтобы он женился на мне: это бы ему повредило, я ведь не немка. Но, может
быть, именно поэтому он любил меня еще больше. Если вам нужна точность,
можете считать, что я была его любовницей. Теперь вы понимаете, что он не
был моим хозяином?
все. Кроме тех вещей, которые он забрал, когда уходил в последний раз. Когда
вы были уже совсем близко.
просила его не делать этого... Но, как всякий мужчина, он сделал по-своему.
Он сказал, что не нужно, чтобы здесь оставались его следы.
любом случае я могу остаться одинокой и беззащитной, а здесь, сказал он,
будут помогать хотя бы стены: здесь я привыкла быть хозяйкой. И он оказался
прав.
порту, где они ожидали посадки на пароход. - Она произнесла это спокойно,
словно бы речь шла о посторонних людях, а не о ней и человеке, которого она
любила.
проводить его. Первое время я жалела, что другой осколок не попал в меня. Но
со мной ничего не случилось. Я сама его похоронила. - Она угадала мой
следующий вопрос и покачала головой. - Нет, могила не сохранилась, как и все
кладбище. Но я помню, где она была.
своем доме. Мебель, во всяком случае, уцелела. Но это уже не имеет отношения
к нему.
он и считал, что профессия делает его всесильным. - Она помолчала. - Он
говорил, что только люди несведущие считают, что в его профессии все решает
это - ну, то, что взрывается. Шпренгштоффе.
говорил, что в постоянной борьбе того, кто хочет взорвать, и того, кто хочет
предотвратить этот взрыв, побеждает интеллект. Разум. Что взрывное вещество
- лишь грубая сила, которая ничего не может, если разум ею не повелевает.
Стихийная сила. Он говорил, что управлять стихией - большое искусство. И что
именно потому это ему нравится.
каком-то полку, одним словом, не с солдатами, которые маршируют и стреляют.
Это было какое-то учреждение, почти как контора, только военная. И он там
служил, но его часто вызывали куда-то в другие места - иногда на день или
два, иногда на целые недели. Он говорил, что редко делал что-нибудь сам, он
больше указывал, давал советы. Он говорил, что по его действиям можно было
бы очень точно установить, как развивалась война, когда кончались удачи и
начинались неудачи: сначала ему приходилось предотвращать взрывы, а потом -
взрывать самому.
оказаться интересным. Как партия в шах.
что это не женская игра.
верить в магические числа, от которых в жизни зависит многое, только надо
угадать их, потому что они для каждого человека свои. У него, например,
были... всех я не помню - но было три, потом двенадцать... Однажды, когда у
него хорошо получилась какая-то работа, он пришел очень довольным, мы пили
шампанское, и он два или три раза повторил: "Лизе, на этот раз мне удалось
использовать и три, и двенадцать, они хотели примитив, но с тремя и
двенадцатью я сделал маленький шедевр. Как законченная картина".
Только иногда вот так... эмоционально. Он объяснял мне, что дело не только в
том, что это запрещено, но и в том, что разговоры о зле увеличивают
количество зла в мире, но это не должно касаться женщин. Однажды мы
возвращались из локала, он купил мне цветы и сказал: "Вот если бы я
выращивал цветы, я бы ничего не скрывал от тебя, Лизе".
зла, одно без другого невозможно, и сатана так же необходим, как и бог.
Однако, знаете, как это бывает - в разговорах упоминают и господа, и
дьявола, но по этому нельзя судить, верят в них, или нет.
нацистов. Но и вас тоже. Я ведь сказала вам, как он думал о политике. А что
касается зла... Он говорил, что всплеск зла неизбежно ведет потом к такому
же всплеску добра. И наоборот, к сожалению...
итоге война, тем больше времени пройдет до следующей. И поэтому, говорил он
- пусть война будет страшной.
не так. - Она надменно повела небольшой головкой с седыми, но все еще
пышными волосами. - Он был сильным, веселым человеком, и понимал, что
женщине нужна не политика, а любовь, преклонение, цветы и нежные слова. -
Она усмехнулась, на этот раз неприязненно. - И если вы сумели внушить
женщинам, что им нужно что-то другое, то совершили большее зло, чем покойный
Гюнтер с его взрывами...
Да и сами женщины добивались - вот, добились... Скажите, его учреждение -
где оно помещалось? Вы, наверное, знали.
на том месте построена большая гостиница.
противник, не имел отношения к интересовавшему меня объекту. Или, может
быть, все-таки имел? Недаром ведь в туннеле я обнаружил зеркальце - такое
же, как здесь, в углу портрета...
городе? Вы знаете, в чем заключалась его служба и, значит, понимаете, что в
конце войны, а может быть, и раньше, он должен был готовить к уничтожению
многое здесь, в самом городе. То, что не должно было достаться нам. Может
быть, он все же говорил вам что-нибудь?
меня не интересовали. Мне нужен был он сам, нужно было, чтобы я чувствовала
•его рядом. А когда его не было - какая разница, что он там делал... И разве
это сегодня так важно?
подозреваем, что оно было предназначено для взрыва. Хотим его разминировать.
И я подумал, что если бы знать, что это готовил он... Понимаете, у каждого
специалиста есть свой почерк, своя манера. Зная ее, можно о чем-то
догадаться, что-то понять...