на другое.
должно быть, говорю глупости.
работу.
Впрочем, это не имеет значения, они, конечно, не менее важны, чем мои.
Итак, мы с вами договорились о том, что цель у нас общая: опыт должен дать
нам новые сведения.
забарабанил по нему пальцами. - Его никак нельзя заставить работать, разве
только мы с вами сделаем так много, что ему волей-неволей придется довести
дело до конца.
Хэвиленд придет, смотрите на него во все глаза. Уподобьтесь фурии и
испепелите его своим убийственным взглядом.
убийственный взгляд, этой verdammte [проклятой (нем.)] человеческой расе
пришлось бы чертовски плохо.
только Хэвиленда. Он просто равнодушный человек. Он запутался в своих
личных проблемах, и ему нет никакого дела до других.
олицетворением verdammte человеческой расы.
деревянный побеленный дом с раскинувшимися во все стороны пристройками,
казалось, ничуть не изменился. Ивы и дубы по-прежнему возвышались на
лужайке посреди темных островков собственной тени. Белая конюшня, теперь
превращенная в гараж, была совсем такой, как прежде, и Тони казалось, что
вот-вот он увидит грума, чистящего скребницей дедову гнедую кобылу. Даже
ароматы жаркого летнего дня - запах нагретой солнцем травы, благоуханье
цветущего клевера, разбавленное легким соленым ветерком, - все осталось
неизменным, как и глухой шум прибоя, доносившийся сквозь листву деревьев с
морского берега за четверть мили отсюда.
крыльях и мансардах, он припоминал комнаты дедушки, тети Джо, дяди Вилла,
отца, дяди Бена, хотя все эти родственники давным-давно умерли. Дом теперь
принадлежал Джеку и Прюденс, но в комнатах почти ничего не изменилось.
Даже детская в конце восточного крыла была такой же, как прежде, хотя
Прюденс, вступив во владение поместьем, велела ее освежить и перекрасить.
жилья. По сравнению с высокими просторными покоями большого дома маленькие
низенькие комнатки выглядели особенно уютными. На потолках перекрещивались
дубовые балки, а в гостиной всю стену занимал большой сложенный из камня
очаг. Когда Тони был ребенком, здесь жил управляющий имением; Тони со
своими двоюродными братьями часто проезжал мимо в плетеной двуколке,
запряженной пони, и уютный игрушечный домик всегда напоминал ему картинку
из детской книжки.
подобрала ему Прюденс. Они только стесняли бы его, - злость, которую
вызвал в нем Горин своими попытками заставить его работать в лаборатории,
распространялась на все, что стесняло свободу его отношений с Лили.
поколебавшись, она решила поговорить начистоту.
тебя это развлечение, но для кое-кого это наверняка окажется делом
серьезным.
постоянного давления со стороны.
Не будь такой загадочной и всезнающей.
Нью-Йорке не была от этого в восторге, а здесь тем более.
не терять самообладания.
права делать такие вещи. И благородным негодованием меня не обманешь.
Тони. Может, по-твоему, это и благородно, а, по-моему, просто черт знает
как глупо. И я должна тебе сказать, что, продолжая эту связь здесь, в моем
доме, ты ставишь меня в неудобное положение.
детей и моем. Хоть я и невестка, но со мной нельзя не считаться - я
слишком давно вошла в вашу семью. Так что и не пытайся. Ведь вы с Лили
даже не намерены требовать у Дональда развода, чтобы потом обвенчаться,
хотя и это было бы не бог весть как умно, - вы просто позволяете себе
развлекаться старомодным грешком, а это не очень-то достойно.
Лгать уже не было смысла, но ему не хотелось, чтобы она знала, какой болью
отозвались в нем ее слова.
отвела от него взгляд.
хуже. Ты только измучаешь себя, потому что Лили никогда не выйдет за тебя
замуж.
приготовилась уйти. - Мне ужасно жаль. Тони. Но я просто не могу делать
вид, что меня это не касается.
говорит Джек?
ничего не подозревает. Иначе - ведь ты знаешь Джека, - он явился бы сюда с
хлыстом. - Она тронула его за руку. - Как бы ты ни поступил, все равно
будут неприятности. Это неизбежно. Я только об одном прошу - постарайся,
чтобы этих неприятностей было как можно меньше.
Лили, на весь мир, кроме Прюденс. Он никогда не думал о женитьбе на Лили,
но сейчас вдруг понял, что ему давно и больше всего на свете хочется
именно этого. Этим объяснялось его с трудом сдерживаемое возмущение и
желание избавиться от Горина и от работы над опытом. Но в глубине души он
еще не был ни в чем уверен и понимал, что глупо просить ее выйти за него
замуж, пока он не увидит, как сложатся их новые взаимоотношения.
перемена. В нем совершалось какое-то раздвоение, и одна половина его
существа взвешивала все сказанное, стремясь точнее оценить ответы Лили.
субботу и воскресенье, и Тони виделся с Лили почти ежедневно. Погода
стояла прекрасная. По вечерам они, заранее условясь, встречались
где-нибудь в гостях, потом он отвозил ее домой. Днем они плавали, катались
на лодке, гуляли и вели нескончаемые разговоры, неизвестно с чего
начинавшиеся и ни к чему не приводившие. Эти бесцельные беседы были полны
неуловимой серьезности и теплоты; от них оставалось только ощущение
дружеской близости и жажда следующей встречи. Даже когда Тони бывал в
самом придирчивом настроении, он не мог заметить в Лили никаких признаков
внутренней отчужденности. Склонность к скептицизму, развившаяся в нем
помимо его воли, начинала понемногу ослабевать, но совсем избавиться от
нее он не мог.
Эрику, но вынужденная разлука с Лили вызывала в нем почти такое же
ожесточение, как и молчаливое усердие Эрика. В поезде он не думал ни о
чем, кроме Лили. Его любовь следовала за ним, и он следовал за своей
любовью, словно эта часть его жизни была настолько хрупка, что требовала
постоянного внимания.
будто его заставляли поддерживать любовную связь, давным-давно утратившую
для него всякую привлекательность. Всякий раз, приезжая в Нью-Йорк, Тони
спрашивал себя, с какой стати он мирится с тем, что обещание, данное в
минуту слабости, связывает его по рукам и ногам, и всякий раз его
негодование усиливалось, ибо Горин, по-видимому, не желал понять, что опыт
никогда не будет доведен до конца. Если все будет так, как он задумал, то
в августе Лили поедет на запад получать развод, а он уедет за границу и
будет ждать ее там. Хэвиленд знал, что следует сказать об этом Горину и
дать ему возможность заранее перестроить свои планы, но все время
откладывал этот разговор. Во время своего третьего посещения лаборатории,
в последних числах июля, он обнаружил, что подготовительная работа,
которой занимался Горин, неуклонно движется к концу. Хэвиленда охватил
страх - он понял, что если не примет решительных мер, то потом ему уже не
удастся уклониться от работы.
причиной тому было соседство с рыжеволосой девушкой по имени Эдна Мастерс,