нуль-упаковкой. Показывал Афиноген и объяснял, но понять его сразу было
нельзя. Да к тому же кто-то начал доказывать, что такое явление невозможно
в принципе. Афиноген вспылил, потому что это, быть может, была его
последняя возможность доказать правоту своей жизни, и разобрал, разломал
все по косточкам, сказав: "Ничего не было, ничего и не будет никогда". И
тут комиссия окончательно разобралась, что и в самом деле ничего такого
таинственного и загадочного нет, а есть просто игрушка, макет. Такое кто
хочешь может сделать. И в общем итоге: никакого проникновения через макет
Марградского универмага не было и быть не могло. И вообще вся эта ерунда с
нуль-упаковкой оказалась ложной паникой. Сам Афиноген вынужден был
признать это.
Михайловича, ни всего этого шума в нашем вагоне, ни последнего
исчезновения Семена Кирсанова.
массовая же это галлюцинация? И Семена нет!
слышал разговор Артема с бабусей. Не шутила она, да и не могла она так
шутить, потому что тут для шутки нужны были специальные знания. Правду она
рассказывала, потому что сама видела, и объяснения передавала так, как ей,
по-видимому, говорил сам Афиноген.
прочее. Связь, кажется, стала надежной, и ее исчезновения теперь не нужно
было бояться.
посреди этой голой степи, была большая остановка.
работа все интересная, важная, нужная, без которой этому поезду и не
обойтись. Радист чувствовал всю ответственность своего положения и не мог,
естественно, не гордиться. Да и гордость-то, впрочем, у него была
настоящая, мужественная. Настало и для него время свершения подвига!
народ, вышел то есть, из вагона. В жару, в сухую выжженную степь. Или уж
до того засиделись, что хоть и в таком месте, а все же походить, размять
косточки.
нашего родного поезда. Иван даже присвистнул.
краской служебные помещения, сквер с фонтаном, буфет, возле которого уже
выстроилась очередь, торговки с горячей картошкой, луком, яйцами, ягодой,
с бутылками молока.
задачу Степан Матвеевич.
довольные и радостные. Конечно, вот станция или какой-то разъезд, пищу
продают, прогуляться можно. И вообще это уже здорово похоже на настоящую
жизнь пассажира в поезде. Теперь доедем, обязательно доедем!
выходу. Да и Федор с Валерием Михайловичем тоже вдруг засобирались. Не
скрою, хотелось спрыгнуть на перрон и мне. Я сначала направился в купе к
Инге.
что-нибудь надо.
Сашенькой погуляйте.
оставлять женщину с ребенком, что ли?
стояло недалеко от нашего вагона. И когда мы подошли к нему, я прочел:
"Разъезд 738-ого километра". Да... Это говорило не очень много. Ладно,
Иван и студенты все выяснят. А пока что я с удовольствием шагал по твердой
земле. Потом мы купили два кулька горячей картошки с луком, пару бутылок
молока, мороженое, правда все растаявшее и больше похожее на кефир, но все
же сладкое и слегка холодное. Нагруженные продовольственными припасами, мы
вернулись в вагон, сложили кульки и бутылки на столик и стали ждать
отправления.
равно нормальная станция. Теперь уж доедем.
такую жару.
нас вся надежда была на Зинаиду Павловну.
беспокоюсь за нее...
образуется. Все будет в лучшем виде, вот сама увидишь.
тебе на какой-нибудь промежуточной станции, чтобы потом со всякими
пересадками возвращаться в Усть-Манск?
Усть-Манске?
Я, Инга и Артем, может, всю свою жизнь начну с самого начала.
начала.
было, что ли, позади ничего? Не может такого быть.
таких случаях, как с Тосей. Мало ли что сейчас крутилось у нее в голове? И
единственное, что я ей мог искренне посоветовать, это решать все спокойно.
фланировал по бульвару в попытках убить время. Постояв немного напротив
тамбура, он взглянул вверх, то есть на нас, увидел меня и замахал рукой:
Торговки говорят, что поезд-то наш без всякого паровоза и пришел. Подошел,
остановился и теперь будет стоять неизвестно сколько.
И мы вышли.
вагон заходить я не стал, а просто подошел к окну купе.
девочкой?
жены не вызвал.
Сашу. Я мигом. - Сын не возражал и даже, как мне показалось, с интересом и
желанием позволил писателю взять себя за руку.
белоснежный сверток. - Мальцев! Господи! Как вы ее держите?
Павловна чем-то встревожена. И даже не просто встревожена, а поражена,
испугана. На нее это было мало похоже. Но по тому, как меня выпроваживали
из купе, можно было понять, что я им все-таки мешаю. Ладно... Какое-то у
них свое дело. Я торжественно, впрочем, на почти совершенно не гнущихся
ногах проследовал к выходу из вагона.
это скорее от духоты и жары.