Кто мешает самому обзавестись семейством?
меня нашел. Когда мы начали работать вместе. Такая уж у тебя жизнь. Не
вылазишь из Оэсэр.
авторское право зарегистрировать. Все просто: ты прибираешь к рукам
небольшую территорию, пока не сталкиваешься с другим парнем, который
промышляет тем же самым. Небольшое сферическое поле реального и нереального,
нормального и ненормального. Всего, что ни напихаешь. Вот так ты и живешь.
Оэсэр.
принарядиться. - Келлог помахал рукой и сбил свечу. - 0-па! Ладно, мне пора.
Всяческих успехов. - Он поднял мигалку и пропел:
- У двери он остановился и повернулся. - А, блин, чуть не забыл. Глен тебе
записку черкнула. - Он покопался в кармане и добыл скомканный клочок бумаги.
- Лови.
прочел:
сделаешь чего-нибудь, мы тут насовсем застрянем".
минуту-другую, затем достал из сумки снедь от сестры Эрскин, снял фольгу,
подкрепился.
Отворилась дверь, вошла Мелинда.
дивана.
цепляется... Никак не может поверить, что я вернулась в город.
что уже поздновато?
ты зачем сюда приволок?
в прошлое... Но ничего там не нашел.
Только сдается мне, ты стал не тем Хаосом.
колени.
смысле, что тебе нужен был другой. Тот парень, который чесанул по
автостраде.
хотя бы знаешь, чего хочешь. - Она снова зевнула. Господи, до чего ж я
устала. Пришлось впотьмах валяться с открытыми зенками, ждать, когда предки
уснут. Ну и натерпелась же страху из-за тебя! - Она приподняла голову и
произнесла чуть бодрее:
нисколько не сомневается, что ее место - здесь, - размышлял Хаос. - Как бы
ни злилась на меня".
разбудит ее, слез с кушетки, спустился по лестнице и вышел из здания.
Светало. Он повернулся и увидел над западными холмами последние гаснущие
звезды.
массивными. Когда Хаос их поднял, раздалось звучное щелканье и заходил
золотой маятник. Часы щелкали мерно, как их Хаос ни поворачивал. Уму
непостижимо, думал он, рассматривая их. В Хэтфорке и Малой Америке никогда
не бывало и не могло быть таких чистых, красивых, целых вещей.
- странный, неожиданный знак.
незаконченное дело. Возможно, это так и не удавшийся побег.
солнцу. Оно всходило над пустыней, испаряло росу на траве, что росла вокруг
столба и в трещинах асфальта.
девочкой, спящей наверху. Целиком.
***
звучала целеустремленность. Работа давалась легко. Работа - вторая натура.
Быть часами - значит тикать, но эти часы не тикали, а щелкали. Не только
сами часы, но и щелканье, и отражение были золотыми. Они не просто делали
свое дело. Они исполняли великую миссию.
и позолоченную. Но свет струился и в ту и в другую сторону. Мерцающий
маятник раскачивался в дюйме от поверхности кофейного столика, и на стекло
сыпались волшебные искры, отлетали на стены комнаты, на все вокруг -
огненный танец в безупречном ритме, каждое па в точности повторяет
предыдущее. Золотые лучи подчеркивали изящество интерьера, где каждый
предмет сиял на идеально подходящем для него месте, - хотя их отражения под
гладью корпуса часов сплетались в рельефный блестящий узел.
удовольствие, которое испытывает дубовый стул оттого, что он - дубовый стул
и ничем другим быть не хочет; можно было даже позавидовать дубовому стулу,
чья полировка тускло мерцала под множеством тончайших слоев олифы и чья
спинка так восхитительно изгибалась, - на него может сесть сам Илфорд! И еще
часы знали: когда бы ни вошел Илфорд в гостиную через любую из дверей, часы
с радостью и гордостью примут его в свой сверкающий корпус и постараются
усладить его сердце мерным щелканьем.
ощущали сладостную умиротворенность гостиной - мебели, картин, стеклянного
столика, мраморной лампы и даже зауженных кверху стаканов возле початой
бутылки шотландского виски за палисандровыми, с инкрустацией, дверками
застекленного шкафчика. Даже бонсаи на каминной полке - крошечные деревья в
горшках, стоящих рядком, - излучали довольство судьбой. Только одно деревце,
крайнее, не казалось счастливым.
Капли мерцали на фоне молочной белизны, окна казались не проемами для
дневного света, а зеркалами. Впрочем, так было и до дождя.
исходили из комнаты, часы являлись сияющим ядром этой системы. А всего
остального, быть может, и не существовало. Часы никогда не заволакивало
туманом. Для них солнце исчезало крайне редко и всегда очень ненадолго.
главного. И, осознавая свою незавершенность, комната с нетерпением
дожидалась Илфорда. Что проку в великолепии, в мягком золотом сиянии, если
нет Илфорда, чтобы ходил среди всей этой красоты, чтобы обитал в ней?
Гостиная была не просто идеальной комнатой (как будто на свете существовала
другая?). Она была идеальной комнатой Илфорда.
Отряхнул мокрый плащ, забрызгав ковер. Если судить предвзято, то
совершенство страдало в его присутствии - ковер впитывал воду, двери
шкафчика были распахнуты настежь. Плеск виски в стакане, беспорядочные шаги,
шорохи, стук, - сущая какофония в сравнении с метрономическим голосом часов.
Илфорд, весь такой холеный, весь такой щеголеватый, все же не гармонировал
со своим жилищем. Но это было не важно. Когда он приходил, гостиная обретала
завершенность. Только в его присутствии она могла нормально жить и дышать.
не смогли толком объяснить почему; если уж на то пошло, они не могли
задаться таким вопросом. Им хватало гораздо более приятных и нужных дел:
погружать Илфорда в золотое марево корпуса, обрамлять его миниатюрный образ
идеальным интерьером, непогрешимым хронометражем подчеркивать хозяйское