никогда не говорила о прошлом своего отца. Возможно, он был просто
конокрадом.
старуха, которую он знал, а очаровательная девушка с точеной фигуркой. Но
взгляд ее голубых глаз, наверное, остался таким же рассеянным, как и
раньше, а по-английски она по-прежнему говорит с сильным немецким
акцентом. Встреться он с ней сейчас, узнал ли бы он ее? Определенно - нет.
Да и что он мог ей сказать? Что он помнил о душевной травме, нанесенной
его маленькому внуку? Ничего. Наверняка, она тоже забыла об этом пустячном
для взрослого человека инциденте. А если бы и вспомнила, то даже под
угрозой смерти не призналась, что дурно поступила с ребенком.
дебри полузабытого к той давней драме, в которой его бабушка сыграла столь
важную роль. Но попытка не удалась. Он вновь и вновь возвращался к
предыдущим жизням, соскальзывая в прошлое, как обезьяна по навощенному
столбу. Он снова был женщиной, обитавшей в средневековом замке,
ихтиозавром в палеозойском океане, кучером дилижанса, индейцем, крадущимся
через девственный лес... Посетив еще ряд своих предыдущих ипостасей, он
закончил с экскурсом в историю. Как, однако, интересны эти фантазии -
каждая открывает что-то новое в его характере. Вильгельмина, однако,
больше не появлялась, несмотря на все его усилия.
прибегал к Жвачке Сновидений. Под руководством гуру он раз за разом нырял
в глубины своего подсознания в поисках жемчужин воспоминаний - пока
однажды, очнувшись от страшных видений, не обнаружил своего наставника
избитым и окровавленным. Было совершенно очевидно, что это - дело его,
Фригейта, рук. Убедившись в том, что гуру не получил серьезных ран, Питер
ушел из тех мест навсегда; его гнало предчувствие, что при виде этого
человека он будет испытывать жгучее ощущение вины и нестерпимый стыд. А
сам пострадавший не помнил зла и был готов продолжать сеансы.
страх перед ним - и перед каждым, кто нес его в своей душе. И, в то же
время, он знал, чувствовал, что насилие гнездится в тайниках его сознания,
как червь в сердцевине яблока. Но что с этим можно было поделать! Не
звезды наносят нам поражение, а наши собственные гены, наши бесплодные
попытки преодолеть себя...
Вильгельмины. Как легко разыгрывалась фантазия - словно он действительно
встретился с ней! Можно представить, как, после взаимных расспросов, будут
выяснены их родственные связи. Последует долгий разговор и рассказ о
судьбе ее дочери и зятя - отца Питера - о ее внуках и правнуках.
Интересно, ужаснулась бы она, узнав, что одна из ее правнучек стала женой
еврея? Несомненно. В деревенской ветви семьи все были полны предрассудков.
А что, если признаться ей, что его сестра вышла замуж за японца, а брат и
кузина сочетались браком с католиками? Или что праправнучка стала
католичкой, а праправнук принял буддизм?
многими; большинство, однако, были такими же закостенелыми ретроградами,
как на Земле.
марихуана, Жвачка - и, наконец, апофеоз - постель?
Но размышляет ли человек в подобных обстоятельствах? Пожалуй, о родстве
лучше поговорить после постели...
скажет? Этого Питер представить не мог, хотя предполагал, что ночь любви с
собственным внуком нанесла бы жестокий удар по целомудрию Вильгельмины -
или тому, что от него осталось.
возбуждающую мечту; его тянуло к тонким, умным женщинам, а Вильгельмина
была невежественной крестьянкой.
бок, погружаясь в сон.
попал в разгар другого сна. Время - три месяца после Пирл-Харбора; он -
курсант летного училища в Рандолф-Филд, жертва придирок
пилота-инструктора. Этот лейтенант, высокий молодой человек с тонкими
усиками и огромными ногами, был таким же истериком, как и бабка Кайзер.
лечь на правое крыло! Я немедленно прекращу этот проклятый полет и
откажусь обучать вас! Можете взять инструктора, которому наплевать,
погубит его этакий курсант или нет. Господи Иисусе, Фригейт, мы же
разобьемся! Вы что, не видите - машина берет влево? Вы - самоубийца!
Ладно, сейчас вы со мной, а когда рядом никого не будет? Можете вытворять
свои штучки где и когда угодно, но только не на самолете ВВС США! Какой
дьявол в вас сидит, Фригейт? Вы что - собираетесь угробить меня?
помещении тренажерной, упакованный в тяжелый летный костюм, он был влажен
от пота и едва сдерживал острые позывы помочиться. - Мне кажется, что по
этим трубкам ничего не слышно.
с вашими ушами. Неделю назад вы прошли медицинское освидетельствование.
Вас, засранцев, всех осматривали при переводе сюда.
засранец?
- Я никогда не мог бы сказать о вас "засранец".
них не обращали ни малейшего внимания на перепалку, но кое-кто ухмылялся.
терпения! Вы ни черта не стоите ни на земле, ни в воздухе. Но вернемся к
делу. Почему вы меня не слышите, когда я прекрасно вас слышу? Потому, что
не хотите слышать? Это очень опасная штука, Фригейт, просто
настораживающая. Меня это пугает. Знаете, сколько этих БТ-12 входит в
штопор за неделю? Даже когда инструктор вдолбит тупоголовому курсанту, как
осторожно надо входить в штопор, а сам держит руку на запасном управлении,
и то эти чертовы машины трудно выровнять. Так вот, сейчас же поворачивайте
вправо. Вам толкуют о штопоре и осторожности. Я даже за парашют не успею
схватиться, как вы вобьете нас обоих на двадцать футов под землю! Что там
за чертовщина с вашими ушами?
- Разве доктор вас не проверял? Конечно, проверял! Так что не болтайте
ерунды. Просто не желаете меня слушать. А почему? Да Бог его знает! Или вы
меня ненавидите так, что готовы и сами погибнуть, да?
велено сделать правый поворот! Разве не так? Теперь вы скажете, что я еще
и лжец?
умственной прострации; весьма возможно, что на его губах играла
бессмысленная улыбка.
капитан вздрогнул, но не сделал попытки вмешаться. - Пока не принесете мне
справку от врача, что ваши уши в порядке, и на глаза мне не показывайтесь!
Слышите - вы, идиот!
мной. Тогда я возьму вас в воздух, и да поможет мне Бог!
зале. Проверяя парашют, он обернулся. Капитан о чем-то серьезно толковал с
лейтенантом. Что они о нем говорят? Собираются его убрать? Возможно, это и
к лучшему. Он больше не мог выносить своего инструктора. Дело оказалось
совсем не в пробках; позднее Питер понял, что он действительно не хотел
его слышать.
устроилась на краю постели, пристально разглядывая его лицо. Питер сел и
потянулся. В хижине было темно. Звуки барабанов и рожков слышались слабее.
Но вдруг рядом забил в барабан сосед - с такой силой, будто желал
разбудить весь мир.
недосказанного и, прихватив ночной горшок, отправился туда, где полагалось
его опоражнивать. Там уже была целая толпа. Люди опрокидывали содержимое в