забыть о процессе. Но все вышло наоборот. Никогда еще я столько не
тревожился из-за процесса, как с того момента, когда вы взяли на себя
защиту моих интересов. До этого я был один, ничего по своему делу не
предпринимал, да и почти что его не чувствовал, а потом у меня появился
защитник, все шло к тому, чтобы что-то сдвинуть с места, и в непрестанном,
все возрастающем напряжении я ждал, что вы наконец вмешаетесь, но вы
ничего не делали. Правда, вы мне сообщили о суде много такого, чего мне,
наверно, никто другой рассказать бы не мог. Но теперь, когда процесс
форменным образом подкрадывается исподтишка, мне этого недостаточно. - К.
оттолкнул кресло и встал, выпрямившись во весь рост, заложив руки в
карманы.
- ничего нового, как показывает практика, не происходит. Сколько клиентов
на этой стадии процесса стояли передо мной в той же позе, что и вы, и
говорили то же самое!
правы, как прав я. Ваши возражения меня не убедили.
бы добавить, что ожидал от вас более глубоких суждений, тем паче что я дал
вам возможность гораздо глубже заглянуть в судопроизводство и в мои
действия, чем обычно дают своим клиентам. А теперь остается только
признать, что, несмотря на все, вы не питаете ко мне нужного доверия. И
мне это никак не помогает.
самолюбия. А ведь, тут-то оно и должно было бы проявиться в полную силу.
Почему он так себя вел? Адвокатская практика у него, по всей видимости,
была большая, человек он был богатый, значит, отказ одного клиента и
потеря заработка для него никакой роли не играли. Кроме того, как человек
слабого здоровья, он должен был бы и сам стараться немного разгрузиться в
работе. Но вопреки всему он крепко держался за К. Почему? Из личной
приязни к дяде? Или процесс К. действительно казался ему таким необычным,
что он надеялся отличиться благодаря ему? Но перед кем? Перед К. или же -
не исключена и эта возможность - перед своими приятелями из суда? По его
виду ничего нельзя было определить, как пристально К. его ни разглядывал.
Можно было подумать, что он нарочно сделал такое непроницаемое лицо и
выжидает, какое впечатление произведут его слова. Но он истолковал
молчание К., видимо, в благоприятном для себя смысле и опять заговорил:
нет никаких помощников. В прежние времена было иначе. Тогда на меня
работали несколько молодых юристов, но теперь я работаю один. Отчасти это
связано с изменением моей практики, с тем, что я ограничиваюсь главным
образом ведением таких процессов, как ваш, отчасти же с тем, что я глубже
проник в суть таких дел. И помнил, что нельзя поручать эту работу другим,
если я не хочу грешить перед моими клиентами и перед взятой на себя
задачей. Но решение взять всю работу на себя, конечно, имело свои
последствия: пришлось отказывать почти всем и браться только за те дела, к
которым у меня лежало сердце, впрочем, даже тут, поблизости, существует
достаточно прилипал, готовых подбирать любые крохи, какие я им брошу. В
довершение ко всему я заболел от переутомления. Но, несмотря на все, я ни
разу не пожалел о принятом решении; возможно даже, что я должен был бы
отстранить от себя еще больше дел, но то, что я всецело отдался взятым на
себя процессам, оказалось необходимым и вполне оправдывалось достигнутыми
успехами. В одном документе я как-то прочел прекрасное определение
различия между ведением обычных гражданских дел и ведением дел такого
рода. Там было сказано: в первом случае адвокат доводит своего клиента до
приговора суда на веревочке, во втором же он сразу взваливает клиента себе
на плечи и несет, не снимая, до самого приговора и даже после него. Так
оно и есть. Впрочем, я был не совсем прав, говоря, что никогда не
раскаивался в том, что взвалил на себя такую огромную работу. Если, как
это случилось с вами, мою работу отметают столь безоговорочно, я начинаю
раскаиваться.
казалось, что уже по одному тону адвоката можно угадать, что ждет его,
если он сдастся: опять пойдет обнадеживание, начнутся намеки на успешную
работу над ходатайством, на более благоприятное расположение духа
судейских чиновников, но и, разумеется, на огромные трудности,
препятствующие работе, - словом, все до тошноты знакомые приемы будут
использованы, чтобы обмануть К. неопределенными надеждами и измучить
неопределенными угрозами.
поверенным?
вопроса и ответил:
из-за чего волновался К., случилось с ним самим, а не с К. - Я, видите ли,
подозреваю, что не только ваша неверная оценка моей правовой помощи, но и
все ваше поведение вызвано тем, что с вами, хотя вы и обвиняемый, до сих
пор обращались слишком хорошо или, выражаясь точнее, слишком небрежно, с
напускной небрежностью. Но и на это есть свои причины; иногда оковы лучше
такой свободы. Но я все же хотел бы вам показать, как обращаются с другими
обвиняемыми; может быть, для вас это будет полезным уроком. Сейчас я
вызову к себе Блока. Отоприте дверь и сядьте сюда, к ночному столику!
поучиться он всегда был готов. Но, чтобы на всякий случай застраховаться,
он спросил адвоката: - Но вы приняли к сведению, что я вас освобождаю от
обязанности представлять меня?
решение.
к стене, позвонил.
что произошло; то, что К. мирно сидит у постели адвоката, ее, очевидно,
успокоило. С улыбкой она кивнула К. в ответ на его неподвижный взгляд.
крикнула:
что не обращает внимания, она проскользнула за кресло К.
через спинку кресла, то обеими руками погладит - правда, очень осторожно и
нежно - его волосы или проведет ладонью по щекам. В конце концов К. решил
прекратить это и крепко взял ее за руку. Сперва она пыталась отнять руку,
но потом смирилась.
раздумывая, войти ему или нет. Он высоко поднял брови и наклонил голову,
прислушиваясь, не повторят ли приказ пройти к адвокату. К. мог бы
подбодрить его, подозвать, но он решил окончательно порвать не только с
адвокатом, но и вообще со всем, что происходило в этой квартире, и поэтому
держался безучастно. Лени тоже молчала. Заметив, что его по крайней мере
никто не гонит, Блок на цыпочках вошел в комнату, судорожно стиснув руки
за спиной. Для возможного отступления он оставил двери открытыми. На К. он
не смотрел, все внимание его было устремлено на высокую перину, под
которой даже не видно было адвоката; тот совсем прижался к стене.
будто его толкнули в грудь, а потом в спину, скрючился в поклоне и
проговорил:
сколько у себя самого, и, вытянув руки, словно для защиты, уже
приготовился бежать.
помолчав, добавил: - Ты всегда приходишь некстати.
он уставился куда-то в угол и только вслушивался в голос, как будто
боялся, что не перенесет ослепительного вида того, кто с ним
разговаривает. Но и слышать адвоката было трудно, потому что он говорил в
стенку и притом очень быстро и тихо.
а, наоборот, пригрозил его выпороть, что ли, потому что при этих словах
Блок задрожал всем телом.
постепенно навел разговор на тебя. Хочешь знать, что он сказал?
сразу, Блок опять повторил свою просьбу и совсем согнулся, будто хотел
стать на колени. Но тут К. закричал на него.
схватил ее и за другую руку. Отнюдь не в порыве любви, он крепко сжал ее
руки, и Лени, вздыхая, попыталась их отнять. А за выходку К. расплатился
Блок, потому что адвокат сразу спросил его: