Чтение 35–й страницы книги ~Салимов удел~

— Я иду наверх, — выговорила она. — Перееду, самое позднее, во вторник.

— Флойд приходил, — сказала миссис Нортон. Лицо после пощечины все еще было застывшим. Пальцы дочери проступили на нем красными восклицательными знаками.

— Я порвала с Флойдом, — без выражения сообщила Сьюзан. — Свыкнись с этой мыслью. И все расскажи по телефону своей гарпии Мэйбл. Чего же ты? Может, тогда это покажется тебе реальным.

— Флойд тебя любит, Сьюзан. Он… гибнет. Он сломался и все мне рассказал. Излил мне свою душу. — Глаза миссис Нортон засияли воспоминанием. — Под конец он сломался и плакал, как дитя.

Сьюзан подумала, как это непохоже на Флойда. Не сочиняет ли мать? По глазам Энн она поняла, что не сочиняет.

— И от меня ты хочешь того же, да, мам? Реву-корову? Или ты просто влюбилась в мечту о внуках со светлыми волосиками? Наверное, я доставляю тебе немало беспокойства — тебе не почувствовать, что ты сделала свое дело, пока ты не увидишь меня замужем за хорошим человеком, которого сможешь держать под каблуком. Пока я не остепенюсь при мужике, который спешным порядком обрюхатит меня и превратит в матрону. Вот счастье-то, а? Ну, а как насчет моих желаний?

— Сьюзан, ты не знаешь, чего хочешь.

Мать сказала это с такой полной убежденностью, что на мгновение Сьюзан чуть не поверила ей. Она представила себе такую картину: вот они с матерью стоят здесь в тех же самых позах (мать у качалки, Сьюзан — у дверей), только друг с другом их связывает зеленая пряжа, провисшая, ослабевшая от бесконечного дерганья нить. Картинка изменилась: мать оказалась в шляпе с тульей, лихо продернутой множеством разных лент. Мать, одетая в желтое платье с набивным рисунком, отчаянно пыталась выудить большущую форель. Потянуть леску в последний раз и шлепнуть рыбину в плетеную корзинку. Но зачем? Чтобы оседлать? Чтобы съесть?

— Нет, мам. Я точно знаю, чего хочу. Бена Мирса.

Она развернулась и пошла наверх.

Мать подбежала к лестнице следом за ней и визгливо крикнула:

— Ты не сможешь снять комнату! У тебя нет денег!

— У меня сотня на аккредитиве и три — в банке, — хладнокровно отозвалась Сьюзан. — И, думаю, я смогу устроиться на работу в центре, к Спенсеру. Мистер Лэбри уже несколько раз мне предлагал

— Его заботит только одно: как бы заглянуть к тебе под юбку, — сказала миссис Нортон, понижая, однако, голос на целую октаву. Почти вся злость улетучилась, уступив место легкому испугу.

— Пусть его, — сказала Сьюзан, — буду ходить в панталонах до колен.

— Детка, не сходи с ума, — Энн поднялась на пару ступенек. — Я только хочу, чтобы тебе было лучше…

— Напрасно, мам. Прости, что я тебя ударила. Я поступила ужасно. Я тебя люблю, правда. Но перееду отсюда. С бо-ольшим опозданием. Ты же должна это понимать.

— Подумай как следует, — теперь в словах миссис Нортон явственно звучали сожаление и испуг. — Я все равно не считаю, что была бестактна. Видала я таких артистов, как твой Бен Мирс. Все, что его интересует, это…

— Все. Хватит.

Сьюзан повернулась к матери спиной.

Та поднялась еще на одну ступеньку и крикнула вдогонку дочери:

— Флойд уходил от нас в жутком состоянии. Он…

Но дверь в комнату Сьюзан закрылась, отсекая ее слова.

Сьюзан прилегла на кровать (которую не так давно украшали мягкие игрушки и пудель с транзисторным приемничком в животе) и лежала, глядя в стену, стараясь не думать. На стене висело несколько афиш Сьерры Клаб, но совсем недавно ее окружали вырезанные из плакатов «Роллинг Стоунз», «Крим» и «Кродэдди» портреты кумиров Сьюзан — Джима Моррисона и Джона Леннона, Дэйва Ван Ронка и Чака Берри. В сознание девушки протиснулся призрак минувших дней, похожий на бледный, плохо сделанный снимок, где негативом были мысли Сьюзан.

Она так и видела газеты, торчащие из кипы дешевой макулатуры:

МНОГО ГДЕ БЫВАЮЩИЙ МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ С МОЛОДОЙ ЖЕНОЙ СТАНОВЯТСЯ УЧАСТНИКАМИ «ВЕРОЯТНО» РОКОВОЙ АВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЫ.

Дальше — осторожно сформулированные инсинуации. И, может быть, сделанная на месте происшествия тамошним репортером фотография, слишком кровавая для местной газеты — в самый раз для таких, как Мэйбл. Хуже всего было то, что семя сомнения все-таки заронили. Глупо. Что же, ты думала, что до своего приезда сюда он жил под стеклянным колпаком? Что явился упакованным в противомикробный целлофановый пакет, как стакан в мотеле? Глупо. И все же семя было посеяно.

Оттого-то Сьюзан чувствовала к матери нечто большее, чем подростковую досаду и обиду — она чувствовала что-то мрачное, граничащее с ненавистью.

Отгородившись от этих мыслей (не насовсем, просто отогнав подальше) Сьюзан закинула руку на лицо и уплыла в неуютную дрему, взломанную пронзительным звонком телефона внизу и окончательно разбитую голосом матери, которая звала:

— Сьюзан! Тебя!

Она сошла вниз, отметив, что минутная стрелка на часах едва ушла за половину шестого. Солнце светило с запада. Миссис Нортон в кухне принималась за ужин. Отец еще не возвращался.

— Слушаю?

— Сьюзан? — голос был знакомым, но назвать его обладательницу сразу же она не могла.

— Да, кто говорит?

— Ева Миллер. Сьюзан, плохие новости.

— Что-то случилось с Беном? — Похоже, вся слюна изо рта исчезла. Ладонь Сьюзан поднялась к горлу. Миссис Нортон с лопаткой в руке подошла к дверям кухни и оттуда смотрела на дочь.

— Ну, была драка. После обеда у нас объявился Флойд Тиббитс…

— Флойд!

От тона Сьюзан миссис Нортон поморщилась.

— …и я сказала, что мистер Мирс спит. Он сказал, ладно — так же вежливо, как всегда, но одет был ужасно странно. Я спросила: ты не заболел? Он был в старом пальто, какой-то странной шляпе, а руки держал в карманах. Когда мистер Мирс встал, мне даже в голову не пришло сказать ему про Флойда. Было так много волнений…

— Что случилось? — Сьюзан почти кричала.

— Что ж… Флойд его избил, — несчастным голосом сказала Ева. — Прямо у меня на стоянке. Шелдон Корсон с Эдом Крейгом вышли и оттащили его.

— С Беном все в порядке?

— По-моему, нет.

— Что с ним? — Сьюзан очень крепко сжимала трубку.

— Когда Флойд стукнул мистера Мирса в последний раз, тот отлетел спиной на этот свой заграничный автомобильчик и ударился головой. Карл Формен повез его в приемное отделение Камберлендской больницы, а мистер Мирс был без сознания. Больше я ничего не знаю. Если вы…

Сьюзан повесила трубку, побежала к шкафу и стащила с вешалки плащ.

— Сьюзан, в чем дело?

— Твой милый мальчик Флойд Тиббитс, — проговорила Сьюзан, едва ли сознавая, что по щекам потекли слезы, — уложил Бена в больницу.

И выбежала, не дожидаясь ответа.

Сьюзан добралась до больницы в половине седьмого. Она сидела на неудобном пластиковом стуле, уперевшись отсутствующим взглядом в экземпляр «Хорошей хозяйки». «И кроме меня — никого, — думала она. — Черт, вот ужас-то.» Она совсем уже решилась позвонить Мэтту Бэрку, но подумала, что врач вернется, обнаружит ее отсутствие — и не стала.

Минутная стрелка часов в приемном покое ползла от метки к метке. В без десяти семь из дверей вышел врач с кипой бумаг в руке и сказал:

— Мисс Нортон?

— Да. С Беном все в порядке?

— В данный момент ответить на ваш вопрос невозможно. — Врач заметил страх, появившийся в лице Сьюзан, и добавил: — Кажется так, но он пробудет у нас два-три дня. У него трещина по линии волос, множественные синяки, сотрясение и черт знает какой фонарь под глазом.

— Можно к нему?

— Только не сегодня. Он получил инъекцию снотворного.

— На минуточку? Пожалуйста. На одну минутку?

Доктор вздохнул.

— Если хотите, можете взглянуть на него. Он, скорей всего, спит. Если он сам не заговорит с вами, молчите.

Он проводил Сьюзан на третий этаж, а потом по пропахшему лекарствами коридору к палате в дальнем его конце. Вторую койку в ней занимал какой-то мужчина, который читал журнал и взглянул на пришедших лишь мельком.

Бен лежал с закрытыми глазами под натянутой до подбородка простыней, такой бледный и неподвижный, что одно страшное мгновение Сьюзан не сомневалась: пока она внизу разговаривала с врачом, Бен умер, ускользнул из своего бренного тела. Потом девушка заметила, что его грудь медленно, мерно поднимается и опускается, и покачнулась — такое громадное облегчение испытала. Она пристально вгляделась в лицо Бена, вряд ли замечая покрывающие его кровоподтеки. Мать назвала его маменькиным сынком — теперь Сьюзан стало понятно, как той могла придти в голову такая мысль. Сильные черты были одухотворенными (она жалела, что лучшего слова нет, «одухотворенным» обычно называют провинциального библиотекаря, который пишет в свободное время высокопарные сонеты в духе Спенсера, посвящая их нарциссам — но другого подходящего слова не было). Только шевелюра казалась мужской в традиционном смысле этого слова.

Черные густые волосы словно бы плыли вокруг лица.

Слева над виском резким белым пятном выделялся бинт.

«Я люблю этого человека, — подумала она. — Поправляйся, Бен. Поправляйся и заканчивай книгу, так, чтобы, если я нужна тебе, мы смогли бы уехать из Удела вместе. Удел стал нехорош для нас обоих.»

— По-моему, вам пора идти, — сказал врач. — Может быть, завтра…

Бен пошевелился и издал горлом сиплый звук. Веки медленно поднялись, опустились, опять поднялись. Глаза от снотворного потемнели, но в них было сознание ее присутствия. Он накрыл ладонь Сьюзан своей. Из глаз девушки потекли слезы. Она улыбнулась и сжала пальцы Бена.

Бен шевельнул губами, и Сьюзан нагнулась, чтобы расслышать.

— В вашем городе живут настоящие убийцы, да?

— Бен, мне так жаль…

— По-моему, до того как он меня сшиб, пару зубов я ему выбил, — прошептал Бен. — Неплохо для писаки.

— Бен…

— Мне кажется, достаточно, мистер Мирс, — вмешался доктор. — Дайте клею возможность схватиться.

Бен перевел взгляд на врача.

— Всего минутку.