был темный. Раздался всплеск. Она вынырнула у самых моих ног.
напустить холодной. Вы не знаете, как это делается?
достал до дна и поплыл над ним, то и дело касаясь бетона. Под водой, как это
обычно бывает, было немного светлей, чем наверху, и мне удалось рассмотреть
выход труб. Они находились в стене напротив дома. Я выплыл, уже немного
задыхаясь, потому что долго пробыл под водой.
прекрасно обойтись без этого геройского ныряния: краны были на виду, в
колонне напротив веранды. Я пустил холодную воду и вернулся к бассейну.
боялся приблизиться. Потом медленно, как бы нехотя подошел к ней. Глаза уже
привыкли к темноте. Я мог даже различить черты ее лица. Она смотрела в воду.
Ей очень шла эта белая шапочка. И казалось, она немного выше, чем в платье.
Может быть, поэтому я вдруг сел. "Дубина, чурка!" - пытался я придумать для
себя название пообиднее, но ничего не выдумал. Тучи сгущались, темнота
росла. Становилось довольно прохладно.
Олафа, и я чуть было не рассмеялся вслух: так это было глупо. Я боялся ее...
теплой...
я видел ее стройную тень па фойе неба - как будто колебалась. "Может быть,
ей расхотелось, может, она вернется домой", - мелькнула у меня мысль, и тут
же я почувствовал как бы облегчение.
совсем мелко, и я не успел ее предупредить. Она, наверно, сильно ударилась
ступнями о дно, покачнулась, но не упала. Я кинулся к ней.
закрыл кран спуска и вернулся. Ее нигде не было видно. Я тихо вошел в воду,
переплыл бассейн, перевернулся на спину и, легко шевеля руками, опустился на
дно. Открыв глаза, я увидел слабо поблескивающую, изборожденную небольшими
волнами поверхность воды. Меня медленно вынесло наверх, я поплыл и увидел
ее. Она стояла у самой стенки бассейна. Я подплыл к ней. Трамплин остался на
другой стороне, тут было мелко, так что я сразу встал на ноги и пошел к
берегу, шумно рассекая воду. Я различил ее лицо. Она смотрела на меня: то ли
от стремительности последних шагов - потому что в воде трудно идти, но
нелегко и остановиться сразу, - то ли уж и сам не знаю почему, во всяком
случае, я очутился совсем рядом с ней. Может быть, ничего бы и не произошло,
если бы она отодвинулась, но она осталась на месте, держа руку на верхней
перекладинке лестницы, а я был уже слишком близко, чтобы что-нибудь! сказать
- спрятаться за ничего не значащий разговор.
странное чужое существо, и неожиданно в этом прикосновении, таком холодном,
словно мертвом - потому что она была совершенно неподвижна, - я отыскал
жаркое пятно, ее губы и поцеловал их, а потом целовал и целовал без конца -
это было полнейшее сумасшествие. Она не защищалась. Не сопротивлялась,
словно окаменела. Я держал ее за плечи, поднял ее лицо вверх, хотел его
видеть, заглянуть ей в глаза, но было уже так темно, что я мог только
догадываться, где они. Она не дрожала. Гулко билось сердце, то ли мое, то ли
ее. Так мы стояли, потом она медленно стала освобождаться. Я тотчас отпустил
ее. Она поднялась по лесенке на берег. Я за ней, и опять обнял ее, как-то
неловко, боком. Она задрожала. Задрожала только теперь. Я попытался сказать
что-нибудь, но язык не слушался меня. И я лишь продолжал обнимать ее,
прижимал к себе; мы стояли, потом она высвободилась, но не оттолкнула меня,
а высвободилась просто так, будто меня вообще не было. Я опустил руки. Она
отошла. Свет падал из моего окна, и в этом свете я увидел, как она подняла
халат и, не надевая его, медленно стала подниматься по ступеням. Сквозь
дверь из зала тоже пробивался свет. Капли воды сверкнули на ее плечах и
бедрах. Дверь закрылась. Она исчезла.
шутя, всерьез. Никогда еще у меня в голове не было такого сумбура. Не в
голове - там, где должна быть голова. Все вместе взятое было совершенно
бессмысленно, невероятно, и, что самое ужасное, я не понимал, что же это все
означало и что мне теперь делать. Только почему она была такой... такой...
Неужели ею владел страх? Ах, ерунда, дался мне этот страх. Это было что-то
другое. Но что? Откуда мне знать? Может быть, Олаф знает? Черт, неужели я,
как сопливый щенок, поцеловав девчонку, помчусь к Олафу за советом?
халат, стряхнул с него песок. В зале все еще горел свет. Я подошел к ее
двери. "Может, она впустит меня", - подумал я. Если бы она меня впустила, я
потерял бы к ней интерес. И тогда, возможно, все это кончится. Или же я
получу по морде. Нет. Они добренькие... они бетризованные, они не могут. Она
мне даст немного молочка, и то ведь очень полезно... Я стоял так минут пять
и вспоминал подземелья Керенеи, ту прославленную дыру, о которой говорил
Олаф. Благословенная дыра! Кажется, это был старый вулкан, и Ардер застрял
там среди скал и не мог выбраться, а лава поднималась. Собственно, даже не
лава, Вентури сказал, что это какой-то особый гейзер, но это было уже потом.
Ардер... мы слышали его голос. По радио. Я спустился и вытащил его. Боже!
Лучше бы десять раз Керенея, чем эта дверь! И молчание, ни малейшего шороха.
Ничего!
было. Что это - замок или ручка? Откуда мне знать - я был все тем же дикарем
с Керенеи.
воспоминаний об этом мне хватило бы надолго. И я чувствовал, что чем дольше
стою, тем меньше у меня остается сил, словно они вытекали из меня. Я
коснулся плитки. Она не поддалась. Я нажал сильней.
Рассыпавшиеся по воротнику волосы. Подумать только, лишь теперь я заметил,
что они каштановые.
отступила. Дверь сама, совершенно бесшумно, закрылась за мной.
Она смотрела на меня, неподвижная, бледная, придерживая руками полы этого
несчастного халатика, а напротив я, мокрый, с халатом в руках, в одних
только черных плавках Олафа, уставился на нее не отрываясь.
Надел его, запахнул и сел. Там, где я раньше стоял, - два мокрых пятна на
полу. Мне совершенно нечего было сказать. Я не знал, что сказать. И вдруг
догадался. Меня будто осенило.
я тебя увидел. Позавчера. За обедом. Понимаешь?
молчала.
оставлю тебя в покое, даже если бы и хотел. Ты веришь мне? Она молчала.
Бажанов Олег
Куликов Роман
Верещагин Олег
Юрьев Сергей
Шилова Юлия
Лондон Джек