не мог допустить, чтобы она тратила последние силы на удовлетворение его
любопытства. Ничего! Он все узнает сам. В том и заключается его профессия --
узнавать... А тогда они говорили о главном -- о любви, о них самих... О том,
как ей больно...
положив его на палубу. Уксус обжег ссадины и ранки на коже, но Блейд не
замечал боли. Он глядел на лицо девушки -- бледное, осунувшееся, но еще не
тронутое разложением. Такой она и уйдет, взлетит в небеса Айдена в клубах
дыма и в пламени, вместе со своим чудесным кораблем, набитым сокровищами. В
нем больше не оставалось секретов; главный из них лежал перед ним на гладких
темных палубных досках.
меж бедер, очаровательно округлые и стройные, на маленькую грудь с
бледно-розовыми сосками, на чуть запавший живот и хрупкие плечи, на руки --
тонкие, но такие неожиданно сильные, когда Найла прижимала его к себе. Он
видел только ее лицо, зеркало души; но амальгама осыпалась с него, стекло
потеряло былую прозрачность, оправа из блестящих черных локонов потускнела.
И все же -- все же она была прекрасна!
будто ответ мог что-то значить сейчас. Да, мог! Ведь он знал о ней так мало!
Ее звали Найла и она пришла -- или каким-то чудесным образом перенеслась --
в Поток, чтобы встретить и испытать его. Вот и все... Да, еще одна деталь --
она была девственницей, в этом у Блейда не оставалось сомнений. Так сколько
же ей было лет? Четырнадцать, восемнадцать, тридцать? Сейчас она не имела
возраста; лицо было спокойно и бесстрастно, лишь губы таили намек на улыбку
-- прощальную улыбку. Найла-которой... сколько?
Должен ли он проклинать или благословлять тех, кто послал ему этот дар? Тех,
кто швырнул в Поток резной сосуд "Катрейи" с ее драгоценным содержимым? Но
разве они преподнесли ему Найду? Нет, она сама подарила Рахи из Айдена свое
тело и душу... сама, по собственной воле и желанию! А те -- те послали ее на
смерть!
сентиментальным человеком, но, возможно, только сейчас, после тридцати лет
службы в разведке, до конца осознал смысл одного из главных правил своей
профессии -- никаких привязанностей! Агенту нечего терять, кроме собственной
шкуры и того, что сокрыто под черепом... Правда, он давно уже не был просто
агентом; он стал странником, пробиравшимся из мира в мир по узкой тропинке
между реальностью и черным мраком небытия.
и спустился на покрытый галькой пляж. Жарко и быстро занялось драгоценное
дерево тум, и в ночном полумраке, окутавшем мыс, Блейд увидел, как крылатые
чешуйчатые драконы, окутанные облаком искр, подхватили тело розовой катрейи
и вознесли его к небесам.
бесплодных выжженных солнцем островов, голыми базальтовыми вершинами горных
пиков, скалистыми утесами, вокруг которых вскипала пеной и фонтанами брызг
вода. С юга на экваториальное течение наступала точно такая же рать Сайтэка,
Южной островной цепи, -- те же прокаленные яростным светилом острова,
зубчатые каменные конусы, рифы в облаках прибоя. Между этими двумя
архипелагами лежала срединная часть исполинского хребта, протянувшегося
между полюсами планеты, -- затопленная водами огромная горная страна,
разделявшая Кинтанский и Западный океаны.
водной поверхностью на десять-двенадцать тысяч футов, и даже провалы меж
ними лежали на уровне пяти. Титаническая базальтовая гряда десятимильной
ширины пересекала экватор, и Великий Зеленый Поток в своем неистовом беге
сталкивался с ней лоб в лоб -- и, побежденный, растекался двумя ветвями,
устремлявшимися к полюсам. Щит Уйда -- так называли это место островитяне.
Базальтовый массив действительно был щитом, гигантским черным барьером,
протянувшимся на сто миль по меридиану и тысячелетиями отражавшим напор
стремительных вод. Он был сильно смещен к югу -- примерно на четыре пятых
своей длины, и с запада источен ударами волн и штормов. Здесь по всему
побережью протянулась узкая лента каменистого пляжа, над которым висел
теплый туман и торчали скалы с множеством расселин, трещин и пещер --
ранами, нанесенными водой и ветром. Их слабые укусы не могли сокрушить
твердь огромного монолита, однако они упорно сверлили и били прочный камень,
пока он чуть-чуть не поддался под их терпеливыми усилиями. Теперь западный
край Щита мог предоставить человеку убежище от безжалостных лучей дневного
светила.
добраться до места, где великий змей Сатрака прижался грудью к подводному
склону, широко разведя в стороны свои невероятно длинные шеи. По словам
Магиди, там в море вдавался мыс, словно мечом рассекающий Поток на две части
-- северную и южную. Что находилось за ним, какие страны и острова, проливы
и бухты, жрец-навигатор не знал; в древних легендах гартов не было даже
намека на то, что кто-нибудь осмелился пересечь этот рубеж. Магиди, однако,
предупредил своего сайята, чтобы тот не пытался обогнуть чудовищный волнолом
-- у его копьевидного конца вода кипела и бурлила, словно в котле. Блейд
собирался ночью перетащить флаер по суше на другую сторону мыса -- по совету
того же Магиди, утверждавшего, что его ширина кое-где не превосходит пятисот
ярдов. Нелегкая работа, но он был уверен, что справится с ней.
самого пляжа в едва заметных волнах прибоя. Он был только в набедренной
повязке и легких сандалиях; грудь и спину через подмышки перехватывало
многократно сложенное полотнище ткани -- чтобы петля каната с зацепленным на
конце аппаратом не резала кожу. Впрочем, флаер шел легко; вес его был
невелик, а осадка не превышала десяти дюймов. Тут, у берега, течение
практически не чувствовалось; Зеленый Поток гнал свои струи на север в
полумиле от Щита Уйда, за цепью рифов, скрытых облаками брызг и белой
кипящей пеной. Пожалуй, это было единственное место на планете, где человек
мог вести свое судно против могучего экваториального течения.
гасли звезды, и тихое жаркое утро вступало в свои права. Через час Блейд
собирался поискать какую-нибудь подходящую для дневки пещеру, в которой он
мог бы расположиться с большими удобствами, чем в тесной кабине флаера, и
позавтракать. Особых проблем с завтраком не возникало -- по дороге часто
попадались большие раковины каких-то моллюсков с нежным и сочным мясом. Для
их приготовления огонь был не нужен; двадцать минут на солнце, и жаркое
готово.
белесой дымкой горизонт. Со вчерашнего вечера он прошел уже миль пятнадцать,
но не чувствовал усталости -- под сенью исполинского Щита ночью было на
редкость прохладно, градусов тридцать, не больше. Мерно поскрипывала галька
под подошвами сандалий, тихо рокотали набегающие на берег волны, и в такт
этим звукам неторопливо текли мысли.
Нет, он не хотел подавать этот сигнал бедствия. Он не нуждался ни в помощи,
ни в спасении и давно перестал лелеять мечту, что в небе над ним вдруг
возникнет летающий корабль. Все, что он знал о южанах, говорило о том, что
они придерживаются политики строгой изоляции; в частности, на "Катрейе" не
было ни передатчика, ни навигационных приборов, ни настоящего мощного
оружия. Впрочем, к чему Найле оружие? Она ведь не могла убивать...
сородичи Найлы питали такое же инстинктивное, вероятно -- врожденное,
заложенное в генах, отвращение к убийству! Если так, то это объясняло
многое. Например, изоляцию, на которую было добровольно обречено их
общество, технологически развитое и, несомненно, обладавшее мощными
средствами уничтожения себе подобных.
книжку-другую на подобные темы -- естественно, книги были фантастическими,
ибо его современники, на любом континенте и в любой стране Земли, отнюдь не
страдали идиосинкразией к убийству. Да и сама проблема явно не пользовалась
популярностью среди романистов -- не каждый мог сотворить нечто
занимательное, описывая цивилизацию, которая не ведала насилия. Ведь насилие
-- в том или ином виде -- всегда являлось спутником тайны, приключения и
детектива.
помнил его имени, но не сомневался, что читал перевод с польского. В его
романе люди тоже не могли убивать (правда, не возбранялось отдать
соответствующий приказ роботам), и постепенно раса человеческая стала
вырождаться. Вместе с войнами, преступлениями и кровавыми конфликтами
исчезли героизм, самопожертвование, отвага... Та крепкая закваска, что,
перебродив, превращалась раньше в жгучий огненный джин -- или, на худой
конец, в пиво, -- давала теперь только приторно-сладкий манговый сок.
и в поступках, и в любви. Да, она не могла послать стрелу в человека, но
руки ее крепко держали руль у того проклятого гарторского берега... Она не
сошла с ума, когда его меч и фран залили кровью палубу "Катрейи"... А как
она вела себя в Доме Пыток в Ристе!
южане многого достигли в психологии и умели управлять и своими чувствами, и
телом -- даже вызвать по желанию смерть. Когда ситуация стала безнадежной,
Найла искусственно пришла в коматозное состояние или впала в транс, от
которого до небытия оставался только один шаг. Она не выключила полностью
зрение и слух -- наверно, собиралась покончить с собой в тот миг, когда
Канто изуродует или убьет ее возлюбленного, -- и кое-что разглядела во время
столь неожиданного визита Хейджа. Но вряд ли что-нибудь поняла... Впрочем,
теперь это было не важно.