превращается в жирную, тошнотворную накипь и в голове у него пронеслась
непрошенная мысль о том, что он теперь никогда не сможет вполне правильно
восстановить в воображении его внешность. Единственное впечатление,
которое он приобрел в мгновение перед тем, как Плотоядец выпустил из него
жизнь, было впечатление бугристой перекошенной глыбы, не имеющей вовсе
настоящей формы. Может быть, так обстоит дело со злом, подумал Хортон -
оно совсем не имеет формы. Оно - бесформенность и грязная лужа накипи, и
никогда точно не известно, что оно такое, так что можно совершенно
свободно воображать, каково оно из себя и под влиянием страха перед
неведомым облекать его в любой вид, какой покажется ужаснее. Так что это
зло может иметь столько личин, сколько будет людей, чтобы обрядить его, -
зло каждого будет немножко отличным от зла любого другого.
коленях, низко наклонившись, чтобы слышать.
Оставьте меня на открытом месте, где меня найдут.
переваривающие что угодно. Насекомые, птицы, зверюшки, черви, бактерии. Вы
сделаете это, Хортон?
именно этого.
мою плоть для маленьких голодранцев. Пусть я стану пожертвованием
множеству иных жизней. Последний большой дележ.
бдение. Так он всегда делает. Вроде ирландских поминок. Но вы не знаете об
ирландских поминках.
другими людьми, которые были на корабле со мной. На одинокой планете
неведомого солнца. Он хотел помолиться за них; он пытался молиться и не
смог. Он думает, что роботу не подобает пытаться произносить молитвы.
Поэтому он сделал для них нечто иное. Он остался бодрствовать с ними. Он
не поспешил уйти.
куда упал дракон? Все еще нет никаких следов.
Это как раз вон там.
сказал Хортон, - если только он был действительно заключен во времени.
Сочинили свой собственный сценарий, чтобы оттенить тот факт, что мы не
знали ровно ничего. Сотворили собственную человечью байку, чтобы придать
какой-то смысл и объяснение событию, находившемуся за пределами нашего
понимания.
для его его здесь оставили. Его оставили ждать, пока чудовище вылупиться,
когда оно вылупится, убить чудовище. Каким-то образом вылупление чудовища
раскрывало временную ловушку, чтобы высвободить дракона, и оно высвободило
высвободило дракона-таки.
когда вылупится чудовище. Они должны были знать, что яйцо было отложено, и
к чему вся эта драматическая клоунада?
представления - где.
яйцо было все равно, что просеять акры песчаного пляжа в поисках предмета,
который трудно могло было быть узнать. А может, у них не было времени
искать. Они должны были почему-то уйти отсюда, может быть, довольно
быстро, так что они заперли дракона в подвале, а сами, когда ушли, заперли
тоннель, так что если бы что-то произошло и дракон не смог убить чудовище,
чудовище все-таки не смогло бы покинуть планету.
чтобы этот термин был вполне правильным. Что бы ни привело чудовище в
бытие, это должно было занять долгое время. Чудовище должно было
претерпеть долгий период развития, прежде чем оно вырвалось из холма. Как
древняя семнадцатилетняя саранча на Земле, или по крайней мере, как
древняя легенда о семнадцатилетней саранче. Не считая того, чудовищу
потребовалось куда больше семнадцати лет.
закладывать для чудовища ловушку, запирая дракона во времени - ведь это
значит, что те, кто это сделал, боялись чудовища настолько сильно, чтобы
приложить все эти великие труды. Чудовище было большой и неприятной
тварью, но Плотоядец перервал это горло одним ударом и тем с ним покончил.
вы это чувствовали, не так ли?
способна на небольшое зло. Скорее, зло в нем было такой глубины, что
нельзя измерить. Оно было абсолютным отрицанием всего дорогого и
порядочного. Плотоядец захватил его врасплох, раньше, чем оно получило
возможность свести все свое зло в фокус. Оно было свежевылупившимся, едва
соображающим, когда он на него напал. Это единственная причина, я уверена,
почему Плотоядец смог сделать то, что сделал.
стоял разрушенный город.
уменьшенного расстоянием до игрушечных размеров, стоящего на
противоположном берегу. Лишь с некоторым трудом он сумел различить тело
Плотоядца, сливающиеся с голым каменным берегом, на котором он лежал.
взобрался и стал рядом с ней, она показала:
видно из-за переплетающейся растительности, но радужные отблески его тела
указывали место, где он упал.
но жив.
дерево с низко повисшими ветвями, они увидели дракона.
из покрывающих тело крошечных чешуек была точкой самоцветного сияния,
маленькой, изысканно расцвеченной драгоценностью, сверкавшей на солнце.
Когда Хортон приблизился на шаг, все тело сверкнуло - наклонные чешуйки
сработали, как отражатель, отбросивший весь дневной свет прямо ему в лицо.
Но стоило сделать еще шаг, изменив угол наклона чешуек относительно себя,
как блеск прекратился и вернулось переливчатое сияние, словно дракон был
рождественской елкой, совершенно укутанной в мишуру и невидимой под
крошечными огоньками, но огоньками более разноцветными, чем когда-либо
могут быть на рождественской елке. Глубокая синева и рубиновый красный
цвет, оттенки зеленого от бледно вечернего неба весной до цвета сердитого
моря, живая желтизна, солнечное сияние топаза, розовый цвет яблоневых
бутонов, осенний лак тыквы - и все краски подернуты своего рода морозным
мерцанием, какое можно увидеть студеным зимним утром, когда все вокруг
кажется сделанным из алмазов.
когда видели его во временном склепе.
влетающим в воздух и лежал очень тихо. Одно из его паутинных крыльев
отошло от стройного тела и тащилось по земле. Другое было придавлено телом
дракона. Длинная шея изогнулась, так, что голова покоилась на земле одной
из щек. При ближайшем рассмотрении, голова по-прежнему имела вид шлема. На
ней не было чешуи, покрывавшей все остальное тело.
металлические пластины. Массивный клюв, торчащий из-под шлемоподобной
маски, также выглядел металлическим.
головы, что была сверху - синий глаз - синий глаз, кроткий, прозрачный и
чистый и безбоязненный.
предостерегающим восклицанием Хортон протянул руку, чтобы остановить ее,
но, увернувшись от него, Элейна упала на колени возле свирепой головы,
потянулась, взяла руками и приподняла, держа ее близко от себя на уровне
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Корнев Павел
Каменистый Артем
Самойлова Елена
Володихин Дмитрий