покоем. Аура другого была подвижной и высокомерной, а еще одно глубоко
прятало странные, пульсирующие, тайные серии идей, которые захватили его,
хотя он и знал, что никогда их не поймет.
среди них. Везде на земле, входя в клуб, или в аудиторию, или в бассейн,
посторонние в какой-то степени понимали, что они здесь чужие. Но Горти
ничего подобного не чувствовал. Он также не чувствовал себя и частью
сообщества. И не чувствовал, что его игнорируют... Он знал, что они
заметили его. Они знали, что он наблюдает за ними. Он мог чувствовать это.
Никто здесь, как бы долго он с ними не оставался, не попытался общаться -
он был уверен в этом. И никто не будет избегать этого.
одной команды: Выживай! Человеческий мозг не может действовать ни на какой
другой основе.
это была концепция настолько отдаленная от всего, что он когда-либо слышал
или читал, что она ускользнула от него. По этому признаку он был уверен,
что они сочтут его послание сложным и интригующим.
говорил. Он и не пользовался словами; вещь, которую он хотел сказать,
вышла одним мощным толчком глубокого описания. Содержащее каждую мысль,
которая спала в его сознании в течение двадцати лет, его книги и музыку,
его страхи и радости и удивления, и все его мотивы, это единое послание
распространилось среди кристаллов.
Оно рассказало о том случае, когда она отослала Хадди, и о контуре ее
щеки, и о глубине чувства, которое скрывалось в ее глазах. Оно рассказало
о ее теле, и привело тысячу и один человеческий стандарт, по которому она
была красива. Оно рассказало о говорящих шуршащих аккордах на ее маленькой
гитаре, и ее щедром голосе, и об опасности, перед которой она стояла,
защищая вид жизни, от которого получил ее один из кристаллов. Оно
нарисовало ее безыскусную наготу оно оживило сдавленный, наполовину
спрятанный плач; уравновесило ее слезы звуками арпеджио ее смеха; и
рассказало о ее боли и ее смерти.
великолепная этика Выживания: "Высочайшая команда это выживание вида, за
ней следует выживание группы. И низшее из трех это самосохранение". Все
добро и все зло, вся мораль, весь прогресс зависят от этой
последовательности основных команд. Сохранить себя ценой группы - это
поставить под угрозу весь вид. Сохранить группу ценой вида - это совершить
самоубийство. В этом суть добра и жадности, и источник справедливости для
всего человечества.
касту, и сделала это подчиняясь ее самой благородной этике. Не исключено,
что "справедливость" и "милосердие" родственные понятия; но ничто не может
изменить того факта, что ее смерть, после завоевания ею права на жизнь,
это плохое искусство.
описывает единую фразу его послания.
ладонь на щеке. Он поднял голову и моргнул, глядя на свет лампы. Он
пошевелил ногами. Они не затекли. Когда-нибудь ему надо будет исследовать
аномалии восприятия времени в той атмосфере чужеродной мысли.
неподвижная, совершенно мертвая. Он прикоснулся к ней. Она была
окоченевшей. Окоченение подчеркнуло кривую улыбку в результате травм,
которые нанес Людоед ее двигательным центрам. Она выглядела смелой,
печальной и полной сожаления. Глаза Горти горели.
это, и засыплешь его. А затем что ты, черт побери, делать с остальной
своей жизнью?
глаза. Они все еще пекли. Он выключил настольную лампу и подошел к двери.
Солум.
останется мертвой до этого момента. - Он подождал минутку, а потом сказал
хрипло: - Поговори со мной, Солум.
двухсот футов от этого твоего удара."
зеленого человека. - Я действительно имею в виду, Солум. Я не просто так
сказал.
что я ел муравьев.
чертовскую нехватку муравьиной кислоты. Я не знаю почему. Я не мог не есть
их. - Он принюхался: - Я чувствую их запах сейчас. - Он наклонился и снова
принюхался. - У тебя есть огонек?
- Он взял оттуда щепотку и просеял ее на свою ладонь. - Черные муравьи.
Маленькие рыженькие намного лучше. - Медленно, почти неохотно, он
перевернул руку и стряхнул мусор. Он отряхнул руки.
иди вперед. Мне нужно кое-что сделать.
нашел в темноте дорогу к задней стенке, где Людоед хранил свои
лабораторные препараты.
Соляная, серная, азотная, уксусная - ага, вот она. - Он взял бутылку
муравьиной кислоты и открыл ее. Он нашел кусочек ваты, смочил его в
кислоте и прикоснулся языком. - Вкусно, - пробормотал он. - А это что?
Рецидив? - Он снова поднял кусочек ваты.
случилось? Ты - ты плачешь? - спросила Зина.
голову и принюхивалась к кислоте.
кусочек ваты, она спросила:
маленькой девочке, которая была чужаком, пока не спасла страну. А потом
собралось что-то вроде международного гражданского комитета, который
позаботился о том, чтобы она получила свои документы и мужа в придачу.
Удивительная история. По-настоящему артистическая...
просто было переутомление. Я ничего не помню. Мне сказали, что я вышла из
магазина однажды вечером и меня нашли блуждающей по улицам четыре дня
спустя. Со мной ничего не случилось, совсем ничего, Бобби. Это странно -
оглядываться на дыру в твоей жизни. Но от этого я стала ничуть не хуже.
приступа на карнавале.
послушай, помнишь странный рассказ о гитаристе, который одолжил мне триста
долларов в ту ужасную ночь? Он прислал мне записку через Хартфорда. Там
пишется, что он только что унаследовал бизнес стоимостью в два миллиона и
что я могу оставить деньги себе. Я просто не знаю, что делать. Никто не
знает где он, и вообще ничего о нем. Он навсегда уехал из города. Один из
соседей сказал мне, что у него две маленькие дочери. Во всяком случае с
ним были две маленькие девочки, когда он уходил. Так что деньги в банке, и
папино наследство в портфеле.
дней, они не оставили на мне никакого следа; ну, маленький синяк на щеке,
но это пустяк. Вероятно это были хорошие дни. Иногда, когда я просыпаюсь,
у меня возникает такое чувство - я почти могу его определить словами - это
что-то вроде полу-памяти о том, что я любила очень хорошего. А может быть
я все это придумала. Теперь ты смеешься надо мной..."
Жюль Верн
Доценко Виктор
Херберт Фрэнк
Орлов Алекс
Белогорский Евгений
Шилова Юлия