read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



старшей медсе стры, что он встал на мою сторону, прошептав: -- Оставьте его,
сестра, они ведь так любили друг Друга. Мама могла быть очень веселой. Мама
могла быть очень робкой. Мама могла скоро забывать. Однако у мамы была
хорошая память. Мама выплеснула вместе с водой и меня, и она же сидела со
мной в одной ванне. Я иногда терял маму, но ее искатель ходил рядом с ней.
Если я пением разрезал стекла, мама подавала замазку. Будучи неправа, мама
часто стояла на своем, хотя вокруг хватало стульев, чтобы сесть. Даже когда
мама была застегнута на все пуговицы, она оставалась для меня открытой. Мама
боялась сквозняков и, однако, то и дело поднимала бурю. Она жила на издержки
и не любила накладных расходов. Я был рубашкой верхней карты в ее колоде.
Когда мама ходила с червей, она всегда выигрывала. Когда мама умерла,
красные языки пламени на обечайке моего барабана несколько поблекли, зато
белый лак стал еще белее и до того ослепительным, что сам Оскар порой
невольно жмурился.
Погребли мою бедную маму, вопреки ее несколько раз высказанному
желанию, не на кладбище Заспе, а на маленьком тихом кладбище Брентау. Там же
покоился и ее умерший в семнадцатом году от гриппа отчим, пороховщик Грегор
Коляйчек. Погребальная процессия, что вполне естественно, когда хоронят
любимую всеми хозяйку лавки, оказалась весьма длинной, в ней мелькали не
только физиономии постоянных покупателей, но и торговых посредников от
различных фирм и даже представителей от конкуренции, как, например, торговец
колониальными товарами Вайнрах и фрау Пробст из продовольственной лавки на
Герташтрассе. Кладбищенская часовня даже не смогла вместить всю эту толпу.
Пахло цветами, пахло нафталином от черных костюмов. В гробу у бедной мамы
было желтое, измученное лицо. За все время длительных церемоний я не мог
отказаться от чувства: вот сейчас у нее вскинется голова и ее снова вырвет,
у нее в теле еще кое-что осталось, и это кое-что хочет выйти наружу: не
только трехмесячный зародыш, который, подобно мне, не знал, какому отцу
будет обязан жизнью, не только он хотел выйти наружу и, подобно Оскару,
потребовать в дар себе барабан, нет, там есть еще рыба, конечно не сардинки
в масле, про камбалу я и говорить не хочу, нет, по-моему, там есть еще
кусочек угря, несколько бело-зеленых волокон угрятины, угря с морской битвы
в Скагерраке, угря с мола в Нойфарвассере, угря Страстной пятницы, угря,
вышедшего из лошадиной головы, возможно даже, угря из ее отца Йозефа
Коляйчека, который угодил под плоты и стал добычей для угрей, угорь от угря,
ибо угорь ты и в угря возвратишься... Но нового приступа рвоты не случилось,
она решила унести угря под землю, чтобы наконец-то обрести покой. Когда
мужчины подняли крышку гроба, чтобы прикрыть лицо моей бедной мамы,
одновременно полное и решимости, и отвращения, Анна Коляйчек ухватила мужчин
за руки, потом, топча цветы перед гробом, рухнула на тело дочери, и плакала,
и разрывала белый дорогой саван, и громко кричала по-кашубски. Многие потом
говорили, что она осыпала проклятиями моего предполагаемого отца Мацерата и
называла его убийцей своей дочери. Не осталось без упоминания и мое падение
в погреб. Она унаследовала выдумку матушки и не позволила Мацерату забыть
про его предполагаемую вину в моем opedonk`c`elnl несчастье. Она и потом не
переставала его винить, хотя он, несмотря на все политические перемены, чуть
ли не против воли, чтил ее и во время войны поддерживал сахаром и
искусственным медом, кофе и керосином. Зеленщик Грефф и Ян Бронски,
плакавший высоким тонким голосом, отвели мою бабушку прочь от гроба. Мужчины
наконец-то могли закрыть крышку и принять то выражение лица, которое они
принимают всегда, когда изготовляются нести гроб. На полудеревенском
кладбище Брентау, где было два поля -- по одному с каждой стороны вязовой
аллеи, -- где стояла часовня, которая скорее походила на поделку для
рождественского представления, где был колодец с жу равлем и на редкость
оживленный птичий мир, на вычищенной граблями близлежащей аллее, возглавляя
вслед за Мацератом траурную процессию, я впервые залюбовался формой гроба. В
жизни мне еще не раз представится возможность скользнуть взглядом по черному
с коричневатым оттенком дереву, которое используют для последней
потребности. Гроб моей бедной матери был черного цвета и на диво гармонично
сужи вался к изножью. Сыщется ли на целом свете другая форма, которая столь
же удачно соответствовала бы пропорциям человеческого тела?
Ах, если бы и кровать так же сужалась к изножью! И все наши как
привычные, так и случайные ложа столь же недвусмысленно суживались к ногам!
Ибо, как бы мы ни растопыривались, нашим ногам в конечном итоге достается
лишь эта узкая основа, и, начиная с той ширины, которую требуют для себя
голова, плечи и тело, гроб становится к ногам все уже и уже.
Мацерат шел сразу за гробом. Цилиндр он нес в руке и, несмотря на
великую скорбь, старался на каждом медленном шаге выпрямлять колено. Всякий
раз, когда мой взгляд падал на затылок Мацерата, мне становилось его жаль:
выпяченный затылок и две толстые жилы, которые вырастали у него из-под
воротничка и шли до края волос.
Почему меня взяла за руку мамаша Тручински, а не Гретхен Шефлер и не
Хедвиг Бронски? Она жила на третьем этаже нашего дома, а имени у нее, надо
полагать, не было, потому что ее повсюду так и звали: мамаша Тручински. Над
гробом -- его преподобие Винке со служкой и с ладаном. Мой взгляд перебежал
с Мацератова затылка на вкривь и вкось испещренные складками затылки тех,
кто нес гроб. Мне предстояло подавить в себе дикое желание: Оскар желал
вскочить на гроб. Он хотел сидеть на крышке гроба и бара банить. Не по жести
-- по крышке желал Оскар стучать своими палочками. Когда они, покачиваясь,
несли гроб, Оскар желал оседлать его. Когда они позади него повторяли вслед
за его преподобием слова молитвы, Оскар желал задавать ритм. Когда они с
помощью досок и канатов опускали его в яму, Оскар желал сохранять
спокойствие, сидя верхом на дереве. Когда была проповедь, колокольчики,
ладан и святая вода, он желал отбарабанить свою латынь на деревянной крышке
и дожидаться, пока они на канатах опустят его в могилу. Оскар хотел туда
вместе с матерью и зародышем. Быть внизу, когда оставшиеся наверху будут
забрасывать его пригоршнями земли, не вылезать наверх желал Оскар, сидеть на
узком конце и барабанить, если удастся, барабанить даже под землей до тех
пор, пока палочки не выпадут у него из рук, дерево -- из-под палочек, пока
его матушка ради него, пока он ради нее, пока все ради друг друга не сгниют,
не предадут свою плоть земле и обитателям ее; даже костяшками пальцев Nqj`p
с превеликой радостью барабанил бы для нежных хрящиков зародыша -- если б
это было возможно, если б это было дозволено.
Но никто не сидел на крышке. Неотягощенный гроб колыхался под вязами и
плакучими ивами на кладбище в Брентау. Пестрые куры служки отыскивали между
могил червей, сеять не сеяли, однако собирали в житницы. Потом между берез.
Я позади Мацерата, меня держит за руку мамаша Тручински, сразу позади меня
-- моя бабушка, ее вели Грефф и Ян; Винцент Бронски под руку с Хедвиг,
малышка Марга и Стефан, держась за руки, -- перед Шефлерами. Часовщик
Ла-убшад, старый господин Хайланд, Мейн, трубач, однако без трубы и даже до
известной степени трезвый.
Когда все кончилось и люди начали выражать со болезнование, я завидел
Сигизмунда Маркуса. Черный и смущенный, он присоединился ко всем тем, кто
подавал руку Мацерату, мне, моей бабушке и семейству Бронски, и желал что-то
пробормотать. Поначалу я даже не понял, чего потребовал от Маркуса Александр
Шефлер. Они едва были знакомы, если вообще были. Потом и музыкант Мейн
заговорил с хозяином игрушечной лавки. Они стояли за невысокой живой
изгородью из той зеленой штуковины, которая, если растереть ее между
пальцами, пачкает руки и горькая на вкус. Фрау Катер со своей скрытой под
носовым платком ухмылкой и слишком быстро повзрослевшей дочерью Сузи как раз
выражали Мацерату соболезнование и не могли отказать себе в удовольствии
погладить меня по головке. Голоса за изгородью стали громче, оставаясь
такими же непонятными. Трубач Мейн тыкал Маркусу указательным пальцем в его
черный костюм, толкал его перед собой, затем подхватил его под руку слева, а
Шефлер тем же манером -- справа, и оба, внимательно следя за тем, чтобы
Маркус, двигаясь спиной вперед, не споткнулся о могильные ограды, вывели его
на кладбищенскую аллею и показали Сигизмунду, где находятся ворота. Тот
вроде бы поблагодарил за ценные сведения и двинулся к выходу, даже цилиндр
надел, а оглядываться не стал, хотя и Мейн, и пекарь глядели ему вслед. Ни
Мацерат, ни мамаша Тручински не заметили, что я ускользнул от них и от
соболезнователей. Сделав вид, будто ему надо в одно место, Оскар попятился
задом мимо могильщика и его помощника, дальше побежал, не щадя плюща под
ногами, добежал до вязов и настиг Сигизмунда Маркуса еще перед выходом. --
Оскархен! -- удивился Маркус. -- Скажи на милость, чего они хотят от
Маркуса? Чего он им такое сделал, почему они так делают? Я не знал, что
сделал Маркус, я взял его за потную руку, провел его через чугунные
распахнутые ворота, и оба мы, хранитель моих барабанов и я, барабанщик,
возможно -- его барабанщик, наткнулись на Лео Дурачка, который, подобно нам,
верил в существование рая. Маркус знал Лео, потому что Лео вообще был
городской знаменитостью, я же о нем слышал, слышал, что Лео, еще когда был
семинаристом, однажды в прекрасный солнечный день до того обезумел от мира,
Святых Даров, конфессий, небес и ада, жизни и смерти, что его собственное
представление о мире сделалось хоть и безумным, но зато безукоризненно
полным. Занятия Лео Дурачка сводились к тому, чтобы после каждых похорон --
а он был осведомлен обо всех -- поджидать траурную процессию в черном,
лоснящемся, слишком qbnandmnl одеянии и при белых перчатках. Маркус, как и
я, понял, что к чугунного литья воротам кладбища его привели, так сказать,
профессиональные обязанности и он стоит здесь в выражающих глубокое
соболезнование перчатках, закатив светлые водянистые глаза и пуская слюни
навстречу процессии.
Середина мая, ясный солнечный день. Ограды и деревья унизаны птицами.
Кудахчут куры, символизируя с помощью своих яиц и в них -- бессмертие.
Жужжание в воздухе. Свежая зеленая краска -- без пыли. Лео Дурачок, держа
свой дряхлый цилиндр в левой руке, что с перчаткой, легко приплясывая, ибо и
в самом деле взыскан милостью, вышел навстречу, протянув мне и Маркусу пять
растопыренных пальцев в пахнущей плесенью перчатке, и, как бы колыхаясь под
ветром, хотя в воздухе не было ни малейшего ветерка, воздвигся перед нами,
голову прижал к плечу, что-то невнятно бормотал, пуская слюни, пока Маркус
-- сперва неуверенно, потом решительно -- не положил свою обнаженную руку в
ухватистую перчатку.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 [ 35 ] 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.