- Нет, он принадлежал к тем, кого ждет смерть, когда твой народ возьмет
в стране власть.
- Мой народ?
- Я хотел, конечно же, сказать "наш народ", - поправился он с
прискорбной поспешностью, словно боясь нарушить данный обет.
Ружмон жил на краю полупустыни, недалеко от полей сражений давней
Англо-бурской войны. Его предки-гугеноты бежали из Франции от
преследований, но он не говорил по-французски, а только на африкаанс и
английском. Он жил как голландец, восприняв этот образ жизни с молоком
матери, но апартеида не признавал. И держался в стороне от всего: не желал
голосовать за националистов, презирал объединенную партию и из непонятного
чувства верности предкам воздерживался от голосования за кучку
прогрессистов. Такая позиция не была героической, но, возможно, в его
глазах, как и в глазах его деда, героизм начинался там, где не было
политики. К своим работникам он относился по-доброму и с пониманием, не
свысока. Кэсл слышал однажды, как он обсуждал со своим десятником
перспективы на урожай, - обсуждал, как равный с равным. Семья Ружмонов и
предки десятника почти одновременно прибыли в Южную Африку. Дед Ружмона не
был, как дед Мюллера, миллионером из Калекой провинции, разбогатевшим на
страусах, дед Ружмона в шестьдесят лет сражался с английскими
завоевателями в партизанском отряде Де Вета [Де Вет Христиан Рудольф
(1854-1922) - генерал, участник Англо-бурской войны, прославившийся в
партизанских действиях против англичан] и был ранен на копье [копье -
невысокий холм на африканском велде], нависавшем, вместе с зимними тучами,
над фермой, - сотни лет тому назад бушмены вырезали тут на скалах фигурки
зверей.
"Можешь себе представить, каково было лезть туда вверх под огнем, с
вещевым мешком за плечами", - сказал как-то Ружмон Кэслу. Он восхищался
храбростью и выносливостью английских солдат, сражавшихся так далеко от
дома, и не смотрел на них как на мародеров, какими их изображали в книжках
по истории, сравнивая с викингами, некогда высадившимися в стране саксов.
Ружмон не питал неприязни к этим "викингам", что осели в завоеванном краю,
- возможно, лишь известную жалость к людям, оказавшимся без корней в этом
старом, усталом, прекрасном краю, где триста лет тому назад поселилась его
семья. Он сказал как-то Кэслу за стаканом виски: "Ты говоришь, что пишешь
об апартеиде, но тебе никогда не понять всех сложностей нашей жизни. Я
ненавижу апартеид не меньше, чем ты, но ты для меня чужой, а мои работники
- нет. Мы принадлежим этой земле, а ты такой же пришлый, как любой турист,
который приедет и уедет". Кэсл был уверен, что, когда придет время
принятия решений, Ружмон снимет ружье со стены гостиной и станет защищать
свой уголок земли на краю пустыни, где так трудно что-либо растить. И
умрет он, сражаясь не за апартеид и не за белую расу, а за эти моргены,
что он называет своей землей, где бывают и засухи, и наводнения, и
землетрясения, и падеж скота, и змеи, которых он считает такой же ерундой,
как москитов.
- Ружмон был одним из твоих агентов? - спросила Сара.
- Нет, но, как ни странно, благодаря ему я познакомился с Карсоном. -
Он мог бы добавить: "А благодаря Карсону присоединился к врагам Ружмона".
Ружмон нанял Карсона защищать одного из своих работников - местная
полиция обвинила его в зверском преступлении, которого тот не совершал.
- Мне иной раз хочется по-прежнему быть твоим агентом, - сказала Сара.
- Ты сейчас говоришь мне куда меньше, чем тогда.
- Я никогда не говорил тебе много - возможно, правда, ты думала иначе,
но на самом деле я говорил как можно меньше, ради твоей же безопасности,
да к тому же очень часто врал. Как, например, про книгу об апартеиде,
которую якобы собирался писать.
- Я надеялась, в Англии все будет по-другому, - сказала Сара. - Я
надеялась, больше не будет тайн.
Она вздохнула и почти сразу снова заснула, а Кэсл еще долго лежал без
сна. В такие минуты его так и тянуло довериться Саре, все рассказать - вот
так же мужчине, у которого была мимолетная связь, вдруг хочется, когда эта
связь кончена, довериться жене, рассказать всю невеселую историю,
объяснить раз и навсегда необъяснимые молчания, мелкую ложь, волнения,
которыми он не мог с ней поделиться тогда, и - совсем как тот мужчина -
Кэсл решил: "Зачем волновать ее, когда все уже позади?", ибо он
действительно верил - пусть недолго, - что все позади.
Странно было Кэслу сидеть в той же комнате, которую он столько лет
делил с Дэвисом, и видеть сидящего напротив, через стол, человека по имени
Корнелиус Мюллер, - только то был Мюллер, странно изменившийся, Мюллер,
который сказал ему: "Весьма сожалею о случившемся - я услышал об этом,
когда вернулся из Бонна... я, конечно, не встречался с вашим коллегой...
но для вас это, наверно, большой удар...", Мюллер, который стал похож на
обычного человека, а не на офицера БОСС, - такого человека Кэсл вполне мог
встретить в поезде метро по пути на вокзал Юстон. Его поразила нотка
сочувствия в голосе Мюллера - она прозвучала до странности искренне. В
Англии, подумал он, мы все циничнее относимся к смерти, когда это нас
близко не касается, и даже когда касается, вежливость требует при
постороннем быстро надеть маску безразличия: смерть и бизнес не
сочетаются. Но в голландской реформатской церкви, к которой принадлежал
Мюллер, смерть, насколько помнил Кэсл, все еще считалась самым важным
событием в жизни семьи. Кэсл однажды присутствовал в Трансваале на
похоронах, и запомнилось ему не горе, а торжественность, даже строгая
упорядоченность церемонии. Смерть оставалась для Мюллера, хоть он и был
офицером БОСС, важным событием в жизни общества.
- М-да, - сказал Кэсл, - это было, безусловно, неожиданно. - И добавил:
- Я попросил секретаршу принести папки по Заиру и Мозамбику. Малави же
находится в ведении Пятого управления, а их материал я не могу без
разрешения вам показать.
- Я встречусь с ними, когда закончу с вами, - сказал Мюллер. И добавил:
- Я получил такое удовольствие от вечера, проведенного в вашем доме. От
знакомства с вашей женой... - И, немного помедлив, докончил: - ...и с
вашим сыном.
Кэсл подумал, что со стороны Мюллера это лишь вежливое начало,
подготовка к новым расспросам о том, каким образом Сара попала в
Свазиленд. Враг, если ты хочешь держать его на безопасном расстоянии,
должен всегда оставаться для тебя карикатурой - враг никогда не должен
становиться человеком. Правы генералы: никакого обмена поздравлениями с
Рождеством между траншеями.
- Мы с Сарой, конечно, были очень рады видеть вас, - сказал Кэсл. И
нажал на звонок. - Извините. Черт знает, до чего долго они возятся с этими
папками. Смерть Дэвиса немного выбила нас из колеи.
Совсем незнакомая девушка явилась на его звонок.
- Пять минут назад я просил по телефону принести мне папки, - сказал
Кэсл. - А где Синтия?
- Ее нет.
- Почему ее нет?
Девушка посмотрела на него ледяным взглядом.
- Она взяла свободный день.
- Она что, заболела?
- Не то чтобы.
- А вас как звать?
- Пенелопа.
- Ну, так, может, вы мне скажете, Пенелопа, что значит "не то чтобы"?
- Она расстроена. Это нормально, верно? Сегодня ведь похороны. Похороны
Артура.
- Сегодня? Извините, я забыл. - И добавил: - Тем не менее, Пенелопа, я
хотел бы, чтобы вы принесли нам папки.
Когда она вышла из комнаты, он сказал Мюллеру:
- Извините за эту сумятицу. Вам может показаться странным, как мы
работаем. Я действительно совсем забыл... сегодня же хоронят Дэвиса... в
одиннадцать отпевание. Задержка произошла из-за вскрытия. Девушка вот
помнит. А я забыл.
- Извините, - сказал Мюллер, - мы могли бы встретиться в другой день,
если бы я знал.
- Вы тут ни при чем. Дело в том, что... у меня одна памятная книжка -
для служебных дел и другая - для личных. Вот видите: я пометил вас на
четверг, десятое число. А книжку для личных дел я держу дома, и похороны
я, очевидно, записал там. Всегда забываю перенести из одной в другую.
- И все же... забыть про похороны... разве это не странно?
- Да, Фрейд сказал бы, что я хотел о них забыть.
- Просто назначьте мне другой день, и я исчезну. Завтра или
послезавтра?
- Нет, нет. Что все-таки важнее? Обсуждать "Дядюшку Римуса" или слушать
молитвы, которые будут читать над беднягой Дэвисом? Кстати, а где
похоронили Карсона?
- В его родных местах. Маленьком городке близ Кимберли. Вы, наверно,
удивитесь, если я скажу вам, что был на похоронах?
- Нет, я полагаю, вам надо было понаблюдать и проверить, кто пришел его
оплакивать.
- Кто-то - вы правы, - кто-то должен был вести наблюдение. Но пойти
туда решил я сам.
- А не капитан Ван Донк?
- Нет. Его бы легко узнали.
- Понять не могу, что они там делают с этими папками.
- Этот малый Дэвис... очевидно, он не слишком много значил для вас? -
спросил Мюллер.
- Ну, не так много, как Карсон. Которого убили ваши люди. А вот моему
сыну Дэвис нравился.
Шилова Юлия
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Конюшевский Владислав
Перумов Ник
Рыбаков Вячеслав