Каждого из них можно распознать по особому, им одним издаваемому звуку.
Что ни порыв ветра, то новый адский дух; слышишь и видишь в одно и то же
время, ибо этот грохот принимает зрительные формы. Черт возьми, а ведь в
море, наверно, есть люди! Друзья мои, управляйтесь с бурей как-нибудь без
меня, а мне и самому-то нелегко управиться с жизнью. Что я вам,
содержатель харчевни, что ли? С какой это стати ко мне прут
путешественники? Всемирная нужда перехлестывает через порог моего убогого
жилища. Омерзительные брызги человеческой нищеты летят прямо ко мне в
хижину. Я жертва алчности всяких проходимцев. Я их добыча. Добыча
околевающих с голоду. Зима, ночь, картонный домишко, под ним - несчастный
друг; снаружи со всех сторон - буря, в каморке - картошка, жалкий огонь в
печке, попрошайки, ветер, свистящий во все щели, ни гроша в кармане и
впридачу - свертки, которые вдруг начинают выть. Разворачиваешь его, а там
- маленькая нищенка! Ну и жизнь! Не говоря уже о том, что здесь налицо
явное нарушение закона. Ах ты, бродяга, гнусный карманник, преступный
недоносок! Шатаешься по улицам после того, как погасили огни. Если бы наш
добрый король узнал об этом, он мигом законопатил бы тебя в какое-нибудь
подземелье, чтобы проучить как следует: шутка ли сказать, молодчик
прогуливается по ночам со своей девицей! В пятнадцатиградусный мороз без
шапки и босиком! Да ведь это запрещено, на сей счет существуют особые
правила и указы, мятежник ты этакий! Ты разве не знаешь, что все бродяги
подлежат наказанию, тогда как благонамеренные люди, имеющие свои дома,
пользуются охраной и покровительством закона: недаром же короли - отцы
народа. Я, например, человек оседлый! Если бы тебя поймали, тебя выпороли
бы кнутом на площади, и отлично бы сделали. В благоустроенном государстве
нужен порядок. Напрасно я сразу же не донес на тебя констеблю. Но так уж я
создан: знаю, что хорошо, а поступаю дурно. Ах ты, мерзавец! Явился ко мне
в таком виде! Я и не заметил сперва, сколько снегу ты нанес. А теперь все
растаяло. Лужи во всех углах. Настоящее наводнение. Придется сжечь уйму
угля, чтобы осушить это озеро. А уголь-то стоит двенадцать фартингов
мерка! Как же мы поместимся втроем в этой хибарке? Кончено, отныне я
завожу у себя питомник - в моих руках будущее всей английской голи,
которую мне придется вскармливать на свой счет. Моим занятием,
обязанностью и назначением в жизни будет воспитание недоносков великой
мошенницы - нищеты, наведение лоска на малолетних висельников, превращение
молодых плутов в философов! И подумать только, что если бы меня тридцать
лет кряду не объедали такие твари, как эти, я был бы богачом, Гомо нагулял
бы жиру, у меня был бы врачебный кабинет со всякими диковинками и
хирургическими инструментами, как у доктора Лайнекра, хирурга короля
Генриха Восьмого, с чучелами разных зверей, египетскими мумиями и тому
подобным. Я был бы членом Докторской коллегии, имел бы право пользоваться
библиотекой, выстроенной в тысяча шестьсот пятьдесят втором году
знаменитым Гарвеем, и работал бы под стеклянным куполом, откуда
открывается вид на весь Лондон. Я мог бы продолжать заниматься вычислением
солнечных затмений и доказал бы, что от этого светила исходит неуловимый
глазом пар. Таково мнение Иоганна Кеплера, который родился за год до
Варфоломеевской ночи и был придворным математиком императора. Солнце - это
очаг, который иногда дымит, как моя печка. Она не лучше солнца. Да, я
нажил бы себе состояние, был бы совсем другим человеком - не пошляком,
унижающим достоинство науки на всех перекрестках. Народ не заслуживает,
чтобы его просвещали, ибо народ - это сборище безумцев обоего пола,
беспорядочная смесь возрастов, нравов, общественных положений, чернь,
которую мудрецы всех времен открыто презирали, сумасбродство и ярость
которой справедливо ненавидят даже самые умеренные из них. Ах, мне надоело
все на свете! С такими чувствами долго не проживешь. Говорят, что жизнь
человеческая коротка. А я уже ею сыт по горло. Чтобы мы не впали в полное
отчаяние, чтобы заставить нас добровольно влачить это глупое
существование, чтобы мы не воспользовались великолепным случаем повеситься
на первой попавшейся веревке и гвозде, природа нет-нет да и прикинется,
будто она не прочь и позаботиться о человеке, - я не говорю об этой ночи.
Она, эта угрюмая природа, взращивает хлебные колосья, наливает соком
виноград, заставляет петь соловья. Порою луч зари или стакан джина
вызывает у нас обманчивые мечты о счастье. Узенькая полоска добра
окаймляет огромный саван зла. Наша судьба целиком соткана дьяволом, а бог
только подшил рубец. Ах ты, воришка: пока я тут разглагольствовал, ты
проглотил весь мой ужин!
на высказываемое негодование, старался не беспокоить, начинали смыкаться
глазки - знак того, что она вполне удовлетворена. Взглянув на пузырек,
Урсус буркнул:
сундука и извлек оттуда медвежью шкуру, которую он, как помнит читатель,
называл своей "настоящей шкурой".
занятого едой.
подлинный солитер во чреве моего промысла.
помогая себе локтем другой руки и следя за каждым своим движением, чтобы
не потревожить засыпавшую малютку. Затем положил ее на мех, поближе к
огню.
поднес этот горшок к губам. Но в эту минуту его взгляд упал на девочку. Он
поставил горшок обратно на печку, взял пузырек, вылил в него остатки
молока, снова вложил губку в горлышко, обернул ее лоскутком и завязал
ниткой.
соседству в печкой, нагрелась неравномерно. Он сделал несколько глотков и
скорчил гримасу.
теплая, а на дне - холодная.
она была вылизана дочиста. О чем-то задумавшись, мальчик подбирал и доедал
последние крошки хлеба, упавшие к нему на колени.
того, чтобы есть, но и для того, чтобы говорить. Ты согрелся, нажрался и
теперь смотри, животное, берегись: тебе придется отвечать на мои вопросы.
Откуда ты пришел?
родители отказались.
могу вранья. Раз у тебя есть сестра, значит есть и родители.
волнением.
снегу. Ей там хорошо. А где ж она лежит?
дворе. Погода нисколько не стала лучше. Все так же падал густой,
наводивший уныние снег.
торфу, разостлал как можно шире медвежью шкуру на сундуке, взял лежавшую в
углу толстую книгу, пристроил ее в изголовье вместо подушки и положил на
нее головку уснувшей малютки.
закутал обоих детей в медвежью шкуру и подоткнул ее края им под ноги.
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Андреев Николай
Соломатина Татьяна
Ибсен Генрик