запросто выторговать свободу, но и на этот раз проморгал свой шанс. Его
нытье мне осточертело, работу он совсем забросил, дом запустил, кормил меня
недожаренной или пересоленной дрянью, когда вообще находил в себе силы
что-нибудь приготовить. Я не выдержал, тайком позвонил Жерому и выложил все
про его слугу. Хозяин ничего не подозревал; новость его огорошила. Я
удостоился слов благодарности: он знал, что на меня можно положиться.
Франческа - всю дорогу от Безансона мчалась на предельной скорости. Она
застала Раймона в гостиной - в одних трусах, пьяный, он тупо таращился в
телевизор. При виде ее он затрясся: то был Командор, явившийся покарать
преступившего закон. Хозяйка с ослушником не церемонилась, с размаху
влепила ему пощечину, схватив за волосы, уволокла в другую комнату и
заперлась с ним там. Всю ночь до меня доносились приглушенные отзвуки
рыданий и криков. Я почти не спал, а ранним утром обнаружил Стейнершу в
кресле в гостиной перед полной окурков пепельницей и наполовину
опустошенной бутылкой джина. Она пожелтела, лицо стало как слоновая кость;
сидела, съежившись в старенькой парке, и ее бил озноб - должно быть,
переусердствовала в мордобое и воплях. Провинившегося слугу она заперла в
спальне.
рядом с ней.
что предупредили нас.
по-человечески, будто забыв, как глубоко меня всегда презирала. Я вдруг
увидел то, что скрывалось за ее неизменно суровой миной: перепуганное
существо, которое барахталось в волнах накатывающих лет и взывало о помощи.
Она то и дело доставала из кармана пудреницу, быстро обмахивала пуховкой
лицо и заплывшую жиром шею, точно хотела окутаться мучным облаком. Пудра,
не удержавшись на коже, градом сыпалась на грудь.
Губы у нее подрагивали, и казалось, будто большой приоткрытый рот постоянно
бормочет, но не молитву, а брань в адрес всего света.
была бурная молодость, которую определяли две страсти - любовь и
философская мысль. Когда я не тешилась в объятиях юношей - или девушек, это
мне было все равно, - то читала труды философов. Я люблю их за то, что они
сложны, я сказала бы даже, темны, за то, что приходится попотеть, чтобы
постичь их: для меня это как сухой фитиль или бомбы замедленного действия.
Тома мирно спят на пыльных полках библиотек, а мысль бродит в умах людей и
рано или поздно подобно взрыву потрясает мир. Я прерывала любовные игры
лишь затем, чтобы вернуться к чтению, и откладывала книгу только для того,
чтобы продолжить сладострастные забавы.
чтобы тело мое принадлежало каждому, кто его захочет: это было что-то вроде
долга, моего обязательства перед ними всеми. Меня коробила избирательность
желания: почему одним все, а другим ничего? Нет уж, на пир Эроса пусть и
изгои будут званы. В то время мне хотелось, чтобы вихрь удовольствий
поглотил меня. Однако очень скоро старый, как мир, любовный акт наскучил
мне своей простотой, а самые разнузданные сексуальные фантазии на поверку
оказались однообразными, да и надуманными. Каким бы сильным ни было
наслаждение, мне этого было мало, мало. И тогда я поняла, что для плоти
есть границы - а для мысли нет. Жить плотью - значит смириться с рутиной,
развивать мысль - преодолеть обыденность, подняться над жалким
существованием. Только по привычке я продолжала вести прежнюю разгульную
жизнь; тело мое возбуждалось все так же легко, но душа к этому больше не
лежала. Чтобы сохранить свободу, я уже отвергла два предназначения женщины:
брак и потомство. Оставалось отринуть третье - собственно секс. Мало-помалу
я отдалялась от того мира, которым правит любовь, я повернулась к нему
спиной, прежде чем он сам отторг меня. Я уходила со сцены, пусть без меня
обольщают и обольщаются, этой горячки, этого безумия с меня довольно. Ведь
когда я была хороша собой, я сама этого не знала, а когда поняла, от былой
красоты осталось лишь воспоминание. Я еще держала себя в форме, но время
брало свое. Молоденькие девчонки, чья единственная заслуга состояла в том,
что они родились двадцатью годами позже, чем я, уводили мужчин у меня
из-под носа, затмевали меня. Недолго мне оставалось покорять: хорошенького
понемножку, побыла в сонме избранных, а теперь твое место в толпе обычных
лиц. Молодость - привилегия преходящая, а платишь за нее всю оставшуюся
жизнь.
была всего лишь безучастной. Он имел зуб на женщин - за то, что слишком
нравился им. Он их будто всех наказывал, любовь отождествлялась для него с
местью, унижение входило в программу, - на мой взгляд, это было мелочно.
Однако я сыграла на его обиде, чтобы привлечь на свою сторону; так мы
создали нашу коалицию, принесли обет целомудрия и поклялись отказаться от
плотских и чувственных радостей. Я в то время преподавала философию в
выпускном классе лицея. Ну так вот, я взяла отпуск без сохранения
жалованья, и мы переехали в "Сухоцвет", веря, что нашли средство, способное
помочь бедам человечества. Пусть никому больше не мозолит глаза вездесущий
мираж красоты - вот чего мы хотели. Не прошло и полугода, как желания,
которые, мне казалось, я обуздала, снова стали донимать меня. Глупо, но что
есть, то есть, никуда не денешься. Сдаваться я не собиралась. Видела, как
стойко держатся мои союзники, и благодаря им держалась сама, а они в свою
очередь черпали мужество в моей самоотверженности. Когда тело властно
требовало своего, я прибегала к спиртному и сигаретам - они помогали том,
где разум помочь уже бессилен. Я стала много есть, растолстела, не следила
за собой. Для кого мне было поддерживать форму? Для Стейнера и этого его
придурка Раймона? Только во сне я утоляла вожделение, которое подавляла в
себе наяву. Я сильный человек, и я не нарушила клятвы.
один было держать Стейнера от нее подальше. Уж я-то его знаю, многого он
так и не смог в себе изжить и к девушкам по-прежнему питает преступную
слабость. Признаюсь вам, на Элен, бледную, исхудавшую, больно было
смотреть. Она объявила голодовку и собственную жизнь превратила в орудие
шантажа. Еще она царапала себе лицо, клочьями выдирала волосы, нарочно
вызывала у себя этот жуткий тик, который ее перекашивает. Словом, уродовала
себя, как могла, лишь бы доказать нам, что зря мы ее не отпускаем. Но меня
такими штучками не проймешь: я не забыла, как она чуть не выбила мне глаз.
Элен бранилась, поливала нас грязью, да так изощренно, что я только диву
давалась. Но со временем она присмирела и снова стала есть. Кассеты с вашим
голосом каждую неделю слушала по десять - двадцать раз подряд и в конце
концов убедилась, что вы ее не бросили. Тогда она заявила, что ей скучно,
потребовала книг, журналов, телевизор, радио. Я дала ей кое-какие тома из
своей библиотеки - "Пир" Платона, "Разум в истории" Гегеля, "Трактат"
Витгенштейна. Мы с нею обсуждали эти книги, я дивилась ее начитанности,
развитому уму. Она запоем читала романы, особенно обожала детективы, за
которыми я специально ездила в Доль.
сосуществования и даже заигрывания. Элен была разной со мной и с Жеромом:
его она принимала полуодетая, приглашала присесть на постель, делала
комплименты; мол, как он хорошо сохранился, - вызывала на откровенность. Со
мной затевала ученые споры, да как умно! Она красилась, переодевалась по
нескольку раз на дню, полировала свои розовые ноготки, покрывала их
перламутровым лаком. И кокетничала, актерствовала вовсю. Ваша подружка,
Бенжамен, вся такая хрупкая, изящная, как статуэтка, но это только
видимость. Бывало, она с утра - сущий ангел, а к обеду - мегера. Меня эти
скачки ее настроения просто с ума сводили. Она на меня фыркала: "Да
приведите же себя в порядок, ну хоть на диету сядьте, посмотрите, на кого
вы похожи - раскормленная гусыня, да и только".
еде, сделала прическу, целыми днями бегала в городе по магазинам, выбирая
новые платья. Показывалась ей в них, и она решала, идет мне или не идет.
Когда она была в духе, то позволяла мне ее причесать, и я могла перебирать
пряди ее волос. Меня тянуло к ней, день ото дня все сильнее, и я ничего не
могла с этим поделать.
проснулась потрясенная. Хотела оградить от нее мужа - а позиции-то сдавала
я. Она, мерзавка, почуяла это и понемногу начала свою подрывную
деятельность. То ластилась, то язвила и час за часом сеяла во мне сомнение:
а есть ли вообще смысл в нашей акции? Она говорила, что мы сами себе не
нравимся, вот и прикрылись идеей; что мы вообще ничего не понимаем:
существует ведь обаяние, притягательность, сексапильность, в конце концов,
- все, что привлекает в человеке куда сильнее, чем просто приятная
наружность. Смеялась над нами: мы-де воюем с ветряными мельницами, красота,
твердила, понятие относительное, критерии меняются, на смену устраненным
красавицам придут другие, те, что сегодня не блещут, но в свою очередь
станут неотразимыми, создав новые исключения из нормы.
определенный тип лица, который по случайному совпадению нравится
большинству, вот и все. Куда как интереснее искать красоту там, где ее
никто не видит, - в необычном, непохожем, даже неприглядном. Насколько
привлекательнее может быть несовершенство, чем скучная правильность черт!
Лицо, от которого трудно оторвать глаз, - это же гармоничное сочетание
недостатков!"
при этом была так хороша, попробуй тут не признать правоту ее доводов! Как
она умела с улыбкой ужалить: "Ваше время ушло, смиритесь, дайте дорогу
молодым.
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Шилова Юлия