бежать, то не побегут ли за одним все?
отодвигающегося красноармейца. Странно... Кто тут распоряжается? Кто с
такой решительностью простер руку? Я издали узнал фигуру Толстунова. Сразу
вздохнулось легче. Тут я не помнил о давешних своих размышлениях, тут
попросту мелькнуло: "Хорошо, что он здесь".
казах. Его винтовка была энергично поднята наперевес.
сливавшихся со всеми: от Толстунова, находившегося в центре, им будто
передалась поза молчаливой сосредоточенной решимости. Это не был привычный
взгляду комбата остов моего взвода, но я видел: они, эти люди, сейчас
сдерживают, скрепляют взвод.
впечатления дня, я понял, что тут выступила сила, имя которой - партия.
торопливо выкрикнул:
отдав противнику село. Затем приказал:
по порядку номеров! Первое отделение поведу я! Второе - Толстунов! Третье
- Бурнашев! Заев, принимай командование ротой. Выводи следующий взвод.
Примкнешь к нам. Взрывай мост.
отставать! Не сбиваться в кучу. Первое отделение, слушать мою команду! За
мной! Бегом!
подъему, мимо темных домов села, где горел в стеклах отраженный закат, по
избитому полю, к лесу. Сзади слышался топот, за мной поспевало отделение.
шагающие по снегу черные фигуры! За пять-шесть минут, что протекли с тех
пор, как мы заметили их с седел, расстояние сократилось до полукилометра.
Быстро идут: сто метров - минута. А нам еще бежать, бежать... Край леса
далеко, будто край света. До первых деревьев тоже почти полкилометра.
прорезали воздух впереди и сзади, проносились над головой или с легким
шипением потухали у ног.
упал. Донесся тонкий, хватающий за душу крик:
шагу. Но и лес, вот он, - в сотне шагов. И вдруг я с отчаянием
почувствовал: выдыхаюсь. Сказался судорожный рывок средь пути. Пыхтение и
топот все ближе. Бойцы нагоняют меня. Было приказано не сбиваться толпой.
Но они все-таки сгрудились. Да, такая гоньба на виду у врага, под огнем
автоматов, с засевшим в ушах пронзительным криком раненого, - это не
учебное фланговое перестроение.
"стой!" спрессовалась вся наша предыдущая история - история батальона
панфиловцев. Сюда вошло сознание долга, и "руки по швам", и всегдашнее
безжалостное: "Исполнять! Не рассуждать!", превращенное в привычку, то
есть во вторую натуру солдата, и расстрел труса перед строем, и ночной
набег на Середу, где однажды уже был побит немец, побит страх.
Значит... значит, не жить бы тогда на этом свете командиру батальона
Баурджану Момыш-Улы, Таков закон нашей армии - за бесславное бегство
бойцов отвечает бесславный командир.
ложишься? Отбегай дальше. Здесь! Стреляй!
прицелиться, чуть унять бешеный стук крови и потом, по команде, хлестать
залпами.
неточностью. Выпуская потоки светящихся пуль, немцы шли на нашу цепочку, и
никто из них не падал.
Они уже не казались черными, безличными. Солнце вернуло цвета. Под
зеленоватыми касками белели безбородые лица, у некоторых поблескивали
очки. Но почему, почему они не падают?
трехстах - четырехстах метрах. А мы сгоряча палили, оставив прицельную
рамку на первой черте, на стометровке.
Новлянского показалось третье.
застонал... Дальний край вражеской шеренги скрылся за домами. Противник
уже в Новлянском. Мы отдали село.
глазом расстояние. Сомнут! Эх, если бы вы испытали это сосущее
тошнотворное предчувствие: сомнут! Пулемет! Где вы, Бозжанов, Мурин,
Блоха? Где пулемет, пулемет?
сейчас то же будет и со мной, сейчас и в меня попадет пуля, из тела
забрызжет кровь, я закричу смертным криком. Я сказал: каждому... Да, и
мне... Да, от этих жутких всхлипываний содрогался и я: от живота к горлу
подползал холод, лишающий сил, отнимающий волю.
снегу, без шапки; по лицу размазана свежая кровь; она стекает с подбородка
на шинель. Какие у него страшные белые глаза: глазные орбиты расширились,
белок стал необычно большим.
будто для того, чтобы ничего не видеть, не слышать. Что это - убитый? Нет,
мелкая дрожь трясет его руки... Рядом чернеет на снегу полуавтомат. Кто
это? Это красноармеец Джильбаев, мой сородич, казах! Он невредим, он
струсил, мерзавец! Но ведь и мне только что хотелось вот так же уткнуться
лицом, втиснуться в землю, - а там будь что будет.
сказал:
тихо ответил:
автоматами, которые будто снабжены длинными огненными остриями, достающими
до нас, - так выглядят непрерывно вылетающие трассирующие пули. Я понимал:
немцы стремятся оглушить и ослепить нас, чтобы никто, не поднял головы,
чтобы никто не смог хладнокровно целиться. Где же Бозжанов? Где пулемет?
Почему молчит пулемет?
кровью лицо, красные мокрые руки.
так-так-так-так... Ого, как близко подпустил их Бозжанов! Он сумел
выдержать, ничем себя не выдав, до крайнего момента. Зато теперь пулемет
разил кинжальным огнем - внезапно, на близком расстоянии, насмерть.