меня надежды. Меня не любили. Меня просто не замечали - неизменно, сурово и
жестоко. Мне кажется, мистер Мэрдстон к тому времени стал испытывать
денежные затруднения, но не это являлось причиной. Он не выносил меня и,
отстраняя от себя, старался, я думаю, прогнать мысль о том, что я могу
предъявить какие бы то ни было претензии к нему... и своей цели он достиг.
обиду, мне наносимую, я чувствовал всегда, обиду наносили мне изо дня в день
с полным безучастием. Проводили дни, недели, месяцы - обо мне не думали и не
вспоминали. Иногда, размышляя об этом, я задаю себе вопрос, что бы они стали
делать, если бы я заболел: предоставили бы мне захиреть от болезни в моей
комнатке, как обычно, в полном одиночестве, или кто-нибудь пришел бы мне на
помощь?
отсутствие садился за стол один. В любое время я мог бродить вокруг дома и
по окрестностям, и никто не обращал на это никакого внимания, за одним
только исключением: мне запрещалось заводить друзей, вероятно из опасения,
что я могу кому-нибудь пожаловаться. Поэтому, хотя мистер Чиллип часто
приглашал меня к себе (он был вдов, несколько лет назад он потерял жену,
маленькую белокурую женщину, которая в моих воспоминаниях всегда связывается
с представлением о светло-рыжей кошечке), я редко позволял себе удовольствие
заглянуть под вечер в его врачебный кабинет; там я читал книги, совсем для
меня новые, вдыхая запах всевозможных лекарств, или растирал что-нибудь в
ступке под наблюдением кроткого мистера Чиллипа.
ими к моей няне, - меня редко отпускали в гости к Пегготи. Строго блюдя свое
обещание, она раз в неделю являлась проведать меня или встречалась со мной
где-нибудь неподалеку от дома и никогда не приходила с пустыми реками. Но
сколько раз я испытывал горькое разочарование, когда мне не разрешали ее
посетить! Все же несколько раз, но с большими промежутками, я получал
позволение поехать к ней. Оказалось, что мистер Баркис был в некотором роде
скрягой или, как выражалась вежливо Пегготи, "чуточку скуповат" и хранил
кучу денег у себя под кроватью, в сундуке, в котором, по его словам, не было
ничего, кроме курток и штанов. Его богатства прятались в этом сундуке с
таким упорством и такой застенчивостью, что даже малую толику их удавалось
оттуда извлечь лишь хитростью; и Пегготи приходилось каждую неделю
изобретать хитроумнейший план, - нечто вроде Порохового заговора*, - чтобы
получить в субботу деньги на расходы.
прежде подавал, и полную свою заброшенность, что, несомненно, почитал бы
себя совсем несчастным, не будь у меня старых моих книг. Они были
единственным моим утешением, я был верен им так же, как и они мне, и я
перечитывал их снова и снова, бог весть сколько раз.
в моей памяти, доколе я буду хоть что-нибудь помнить. Воспоминание о нем,
часто помимо моей воли, встает передо мной, как привидение, и отравляет
воспоминания о более счастливых временах.
который был порождением моей праздности, как вдруг, за поворотом проселочной
дороги, неподалеку от нашего дома, наткнулся на мистера Мэрдстона, который
прогуливался с каким-то джентльменом. Я смутился и хотел пройти мимо, но
джентльмен воскликнул:
Шеффилда. Вот твое имя.
укрепил мою уверенность, что это мистер Куиньон, которого я видел, когда
ездил с мистером Мэрдстоном в Лоустофт, прежде чем... впрочем, это неважно,
нет нужды вспоминать, когда это было...
не знал, что ему отвечать, и растерянно взглянул на мистера Мэрдстона.
Не знаю, что с ним делать. Он трудный субъект.
Мэрдстон нахмурился и с ненавистью отвернулся.
нас обоих. - Прекрасная погода.
освободиться от его руки, лежавшей у меня на плече, и улизнуть, как вдруг он
сказал:
отпустите его. Он вас не поблагодарит за то, что вы его смущаете.
Войдя в палисадник, я оглянулся и увидел, что мистер Мэрдстон прислонился к
кладбищенской ограде и мистер Куиньон что-то говорит ему. Оба смотрели мне
вслед, и я понял, что речь идет обо мне.
свой стул и направился к двери, но мистер Мэрдстон окликнул меня. Он важно
уселся за другой стол, его сестра - за свое бюро. Мистер Куиньон, заложив
руки в карманы, смотрел в окно, а я стоял и глядел на них.
должна работать, а не хандрить и не слоняться без дела.
этом мире молодежь должна работать, а не хандрить и слоняться без дела. Это
в особенности справедливо по отношению к такому мальчику, как ты, с
характером, нуждающимся в исправлении; и лучшей услугой такому мальчику
будет заставить его приноровиться к трудовой жизни, согнуть его и сломить.
Его нужно сокрушить. Оно должно быть сокрушено. И будет сокрушено.
затем продолжал:
говорю это тебе теперь. Ты уже получил неплохое образование. Образование
стоит дорого, но даже если бы оно стоило дешево и я мог бы за него платить,
я держусь того мнения, что пребывание в пансионе не может пойти тебе на
пользу. Тебе предстоит борьба за существование, и чем раньше ты начнешь ее,
тем лучше.
слабые силы; как бы то ни было, но именно такого мнения я придерживаюсь
теперь.
Мэрдстон.
верфях или о чем-нибудь подобном?
все, что знал об источнике доходов мистера Мэрдстона и его сестры. - Но не
помню когда.
управляет этим предприятием.
окно.
видит оснований, почему бы на тех же условиях не принять на работу и тебя.
вполголоса мистер Куиньон, слегка повернувшись к нему.
продолжал, не обращая внимания на его слова:
карманные расходы. Что касается твоего жилья, о котором я уже позаботился,
то за него буду платить я. Так же как и за стирку твоего белья.
себе платье сам. Итак, Дэвид, ты отправишься в Лондон с мистером Куиньоном,
чтобы отныне вести самостоятельную жизнь.
свой долг, - сказала его сестра.
отделаться, я не помню точно, был ли я доволен или испуган. Кажется, я
растерялся и, колеблясь между радостью и страхом, не испытывал ни того, ни
другого чувства. И у меня не было времени разобраться в своих мыслях, так
как мистер Куиньон отправлялся на следующий день.
шапочке, повязанной крепом, в знак траура по матери, в черней куртке, в
жестких вельветовых штанах - мисс Мэрдстон почитала их самыми надежными
латами для моих ног в борьбе со всем миром, которую мне предстояло вести, -
представьте себе меня в этом костюме со всем моим имуществом, заключенным в
сундучке, который стоит передо мной, а я, одинокий, покинутый ребенок (как
сказала бы миссис Гаммидж), сижу в почтовой карете, везущей мистера Куиньона
из Ярмута в Лондон. Вот наш дом и церковь исчезают вдали, вот уже другие
предметы заслоняют могилу под сенью дерева, вот уже не видно и шпица
колокольни, подле которой я, бывало, играл, а небо надо мной такое пустое!
ГЛАВА XI
Роллинс Джеймс
Ильин Андрей
Маккефри Энн
Прозоров Александр
Мурич Виктор
Володихин Дмитрий