воплощенную кротость и глупость расстроенным до слез этим инцидентом. Но у
миссис Пипчин был обычай набрасываться на всех кротких людей, и друзья ее
говорили: что ж тут удивительного после Перуанских копей?
колена, книги вокруг, Гомера над дверью и Минерву на каминной полке.
мой юный друг?
часы в холле (во всяком случае, так показалось Полю) подхватили его слова и
стали твердить: "Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг?" -
снова, и снова, и снова.
из-за книг на столе с того места, где сидел доктор, то доктор делал тщетные
попытки увидеть его из-за ножек стола; мистер Домби, заметив это, вывел
доктора из затруднения - взял на руки Поля и посадил его на другой стол,
против доктора, посреди комнаты.
за борт фрака. - Теперь я вижу моего юного друга. Как поживаете, мой юный
друг?
по-прежнему повторяли: "Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг?"
и часам.
подавленное волнение, и похлопывая одной рукой по колену, как будто именно
здесь накипали у него слезы, а он их удерживал. Но другая его рука в то же
время протянулась в сторону, дальше, еще дальше, пока не обвилась вокруг шеи
Флоренс. "Вот почему", - как будто говорила она, а затем напряженное
выражение лица изменилось, исчезло; дрожавшая губа опустилась, и хлынули
слезы.
неприятно это видеть.
миссис Пипчин. - Ни-че-го. В скором времени мы это заменим новыми интересами
и новыми впечатлениями, мистер Домби. Вы по-прежнему желаете, чтобы мой юный
друг усвоил...
своей улыбкой, казалось, разглядывал Поля с тем любопытством, какое мог
вызывать у него редкий зверек, из коего он намеревался сделать чучело. -
Хорошо, превосходно. Так! Мы сообщим нашему маленькому другу самые
разнообразные сведения и, смею думать, быстро его разовьем. Смею думать.
Кажется, вы говорили, что почва совершенно девственная, мистер Домби?
мистер Домби, представляя миссис Пипчин, которая тотчас напрягла всю свою
мускульную систему и заранее фыркнула вызывающе на тот случай, если доктор
отнесется к ней с пренебрежением, - если не считать этого, Поль до сих пор
ничему не обучался.
вмешательству, как вмешательство миссис Пипчин, и сказал, что рад это
слышать. -Значительно лучше, заметил он, потирая руки, начинать с самых
основ. И снова он покосился на Поля, словно не прочь был тут же засадить его
за греческую азбуку.
Домби, взглянув на своего маленького сына, - и беседа, которую я уже имел
удовольствие вести с вами, делают дальнейшие объяснения и, стало быть,
дальнейшее посягательство на ваше драгоценное время столь бесполезными,
что...
миссис Блимбер и мою дочь, которые будут участвовать в домашней жизни нашего
юного пилигрима, держащего путь к Парнасу. Миссис Блимбер (ибо эта леди,
быть может, находившаяся на случай надобности под рукой, вошла как раз
вовремя в сопровождении дочери, этого очаровательного могильщика в очках),
мистер Домби. Моя дочь Корнелия - мистер Домби. Мистер Домби, дорогая моя, -
продолжал доктор, обращаясь к жене, - оказывает нам такое доверие, что... Вы
видите нашего юного друга?
вероятно, не видела, ибо она пятилась, приближаясь к юному другу и подвергая
серьезной опасности его позицию на столе. Но после этого намека она
повернулась, чтобы полюбоваться классическими и интеллектуальными чертами
его лица, и, снова повернувшись к мистеру Домби, промолвила со вздохом, что
завидует его милому сыну.
готовой спуститься в сад, к прекраснейшим цветам, и впервые вкусить их
сладость. Вергилий, Гораций, Овидий, Теренций, Плавт, Цицерон. Какое обилие
меду! Мистеру Домби, быть может, покажется странным, что та, кто является
женой... женой такого мужа...
чарующей улыбкой.
пристрастию, а не к прощению.
матерью... - продолжала миссис Блимбер.
предполагая, что говорит комплимент Корнелии.
познакомиться с Цицероном, быть его другом и беседовать с ним в его
уединении близ Тускула * (очаровательный Тускул!), я умерла бы счастливой.
что так же обстоит дело и с ним; и даже миссис Пипчин, которая, как мы
видели, не отличалась покладистым нравом, испустила не то стон, не то вздох,
словно хотела сказать, что никто, кроме Цицерона, не мог бы стать для нее
подлинным утешением после краха Перуанских копей и что он несомненно
оказался бы спасительной лампой Дэви *.
блеснуть перед ним несколькими цитатами из упомянутого автора. Но замысел
этот, если таковой у нее и возник, был разрушен стуком в дверь.
сэр. - Тутс поклонился. - Какое совпадение, - сказал доктор Блимбер. - Здесь
перед нами начало и конец. Альфа и омега. Это наш старший ученик, мистер
Домби.
доходили ему до плеча. Тот сильно покраснел, очутившись в незнакомом
обществе, и громко захихикал.
мистера Домби.
глубокому молчанию, что от него ждут каких-то слов, сказал Полю "Как
поживаете?" таким низким басом и с таким робким видом, что показалось бы не
более удивительным, если бы зарычал ягненок.
приготовить несколько начальных учебников для сына мистера Домби и отвести
ему удобное место для занятий. Дорогая моя, кажется, мистер Домби не видел
дортуаров.
Блимбер, - я буду гордиться возможностью показать ему владения бога сна и
дремоты *.
сложения и носила чепец, смастеренный из небесно-голубой материи,
проследовала наверх с мистером Домби и Корнелией; миссис Пипчин шла за ними
и зорко осматривалась по сторонам, не видно ли ее врага - лакея.
посматривая на доктора и окидывая взором комнату, тогда как доктор,
откинувшись на спинку кресла и заложив по своему обыкновению руку за борт
фрака, держал перед собой в другой вытянутой руке книгу и читал. Было нечто
весьма устрашающее в такой манере чтения. Это была такая решительная,
бесстрастная, неумолимая, хладнокровная манера приниматься за работу! Она
оставляла на виду физиономию доктора; а когда доктор благосклонно улыбался
автору, хмурился или качал головой и делал гримасы, точно желая сказать: "Не
говорите мне, сэр, я не так глуп", - это наводило ужас.
механизм которых он рассматривал, и пересчитывая свои полукроны. Но это
продолжалось недолго, ибо когда мистер Блимбер случайно изменил положение
своих крепких толстых ног, словно собираясь встать, Тутс мгновенно исчез и
больше не появлялся.
спускаются вниз, а затем они снова вошли в кабинет доктора.
наши порядки заслужили ваше одобрение?
Пипчин, отнюдь не расположенная к чрезмерным похвалам.