спортивным и выглядел значительно моложе своих сорока восьми. Он следил за
собой, тщательно и с удовольствием брился утром и вечером (утром для себя,
вечером для жены), делал зарядку, два раза в неделю, даже после дежурства,
ездил плавать в бассейн ЦСКА на Ленинградский проспект. Там отводилось время
для генералитета Министерства обороны, и Ягубов нашел канал, чтобы плавать
вместе с ними. Он никогда не болел и не простужался. Отдыхая осенью в
санатории ЦК на Рижском взморье, купался не в бассейне -- в ледяном море, --
и хоть бы хны -- ни радикулита, ни даже насморка. Когда при нем жаловались
на головную боль, он участливо, и притом искренне, спрашивал:
седого волоска не болела ни разу в жизни. Когда было необходимо, он выпивал
ровно столько, сколько пили другие, чтобы не возникало ни мысли, что
прикидывается, будто не пьет, ни что перебирает. Макарцев посмеивался:
редакторское брюшко.
станице Нагутской родни он не имел, считался пришлым, хотя на кусок земли и
дом пожаловаться не мог. Человек он был сухой и немногословный, ходил с
костылем: ногу переломило тележным колесом, и кости неправильно срослись.
Жили Ягубовы неплохо. Детей было сперва трое, потом двоих похоронили в
эпидемию. Не хотел Трофим Ягубов, чтобы его раскулачивали. Он записался в
колхоз, вступил в партию и стал помогать в деле коллективизации. Оставшиеся
в живых после организации колхоза соседи боялись Трофима Ягубова и кланялись
ему издали. Семья голодала. Степан, когда подрос, во всем помогал отцу. Он
любил не без гордости рассказать при случае, как отец его, старый уже,
повторяет:
не его великолепное происхождение и даже не качества, воспитанные им в себе,
а рост.
сантиметров. И хотя на издевки он неизменно отвечал поговоркой "Сам
маленький, зато хуй большой", все же болезненно переживал насмешки
товарищей, носил ботинки на толстых подошвах, которые сам прибивал, но это
мало помогало.
справку и уехал из колхоза. В Москве он поступил в авиационный институт. Но
после первого курса его отчислили: он научился лишь отличать мат от
сопромата и не смог сдать на "удовлетворительно" ни одного предмета, кроме
истории партии, которую отец когда-то читал сам себе по вечерам вслух. Брат
отца, выбившийся в люди, помог устроить Степана постовым милиционером. Если
бы не нажим дяди и не его связи, такого низкорослого не взяли бы ни за что.
Ягубов попал на работу в НКВД.
Напротив, у него появилось ощущение превосходства над людьми, которыми он
может повелевать. Они -- просто граждане, а он -- Советская власть. Захочет
-- остановит, проверит документы, захочет -- отведет в милицию. Все, кроме
начальства, обязаны его уважать, да и начальство тоже, потому что он уважает
начальство. У него были все данные, чтобы расти вопреки невозможному, и он
был готов расти.
зарегистрирован в специальной картотеке. Как отличника политической
подготовки после дополнительной проверки Ягубова отправили в училище под
Москву. Здесь курсантов учили стрелять из пистолета по движущимся силуэтам
людей и говорить по-английски и по-немецки. Кроме того, Ягубов совершил
около шестидесяти прыжков с парашютом, подтрунивая над теми своими
товарищами, которые бледнели, едва самолет начинал набор высоты. Вскоре
Степан узнал, что курсы подчиняются другому ведомству того же НКВД --
Главному управлению ГБ. Однако обстоятельство, что их обучали всех вместе, а
не по одному на секретных квартирах, предсказывало: готовят Ягубова вовсе не
в разведчики, как ему мечталось.
для прохождения практики. Такой практикой была посылка курсантов на охрану
спецобъектов или мероприятия по ликвидации или переселению враждебно
настроенных нацменьшинств. Так, Ягубов с товарищами выселял из Поволжья
немцев, которых не любил с детства. Подталкивая автоматами толпу женщин с
орущими детьми и стариков, курсанты заполняли ими крытые машины, освобождая
дома для настоящих советских людей.
портрет Сталина. Раз училище подняли по тревоге и привезли на аэродром. На
поле стояли два самолета, двигатели которых, говорили, работают
круглосуточно. Прошел слух, что сам Сталин полетит в эвакуацию на восток.
Курсантов продержали в цепочке охраны около трех часов, собрали и увезли.
Говорили, Сталин улетел с другого аэродрома. Но после стало известно: вождь
остался в Москве. Степан надеялся, что училище выведут на парад 7 ноября или
1 мая. Товарища Сталина он увидит сразу. Величайший вождь всех времен и
народов будет выше всех стоящих на мавзолее. И это представление
соответствовало действительности.
подставляли особую, крытую многослойным ковром тумбу с двумя невысокими
перильцами по бокам, чтобы не оступиться. Комплекс роста Сталина волновал
больше, чем Ягубова, потому что он был Сталин. Фотографии в газетах, где
вождь мирового пролетариата стоял с людьми выше него, в ТАССе по неписаному
указанию разрезали и части сдвигали так, чтобы товарищ Сталин оказывался
чуть-чуть выше. Швы тщательно ретушировались. Сталин не терпел, чтобы
прислуга была выше его ростом. Поэтому со времен начальника личной охраны
Сталина латыша Салпетера, посаженного еще в 38-м, сохранился порядок
подбирать телохранителей, секретарей, поваров, официантов, банщиков,
садовников, шоферов и весь остальной персонал ростом не более ста пятидесяти
пяти сантиметров. Что делать со своими соратниками, которые выше ростом,
товарищ Сталин решал сам.
безукоризненно одетый человек с тонкими, подбритыми сверху усиками и
галстуком-бабочкой.
резидент нашей разведки в Берлине. Служил он официантом в ресторане, куда
часто ходили чины рейха, провалился, но его удалось переправить обратно.
Кудреватых преподавал хорошие манеры, учил, как накрывать стол "на три
хрусталя" и "на семь хрусталей". А заодно показывал, как, стоя вполоборота и
делая специфически индифферентное лицо, удобнее слушать, о чем говорят
гости. Курсанты могли только гадать, куда и зачем их готовят.
лейтенантов и выдана новая форма: черные жилеты с черными брюками,
белоснежные манишки и галстуки-бабочки. Когда учащиеся переоделись и были
вновь построены, их ознакомили с задачей: на правительственном приеме
обслуживать иностранцев. Следует улыбаться и делать вид, что ничего не
понимают. В случае затруднений звать на помощь метрдотеля, который переведет
и снова уйдет. В задачу входит слушать, о чем говорят между собой
иностранцы, не упуская деталей, и, выйдя на кухню, быстро и точно
пересказывать метрдотелю -- подполковнику, руководителю группы официантов.
Гостей следовало называть по номерам.
въехал в Москву. Кое-что, когда автобус тормозил и занавески качались, все
же можно было разглядеть. Стекла в домах, заклеенные бумагой крест-накрест,
мешки с песком у витрин и зенитные батареи. Автобус подошел к воротам, и
занавеска качнулась. Степан мгновенно сообразил, что их везут в Кремль.
Сердце курсанта радостно забилось: вот куда ты взлетел, Ягубов! Видели бы
тебя сейчас станичные девки. Степан скосил глаза на соседей. Те сидели с
суровыми лицами и смотрели прямо перед собой, как велит строевой устав.
Ягубов тоже стал смотреть вперед.
англичанина No 14 -- нового пресс-атташе, больше похожего на жонглера,
которого Ягубов мальчишкой видел в цирке. Англичанин болтал с
соседом-американцем всякую чепуху о женщинах и не спешил раскрывать
государственные тайны. Вдруг по залу пронеслось волнение, и все встали.
Ягубова не предупредили, как в этом случае себя вести, и он тихонько спросил
соседа, обслуживавшего американца No 15:
пуговицами и оттопырив большой палец. Левой рукой он время от времени
разглаживал ордена на груди нового мундира с источающими сияние золотыми
погонами. Степан видел Сталина только на портретах, и его удивило, что живой
он был в брюках, а не в галифе и сапогах.
обуви не признавал. Значительный процент планируемого выпуска обуви по всем
фабрикам страны составляли поэтому сапоги. Ноги вождя привыкли к рабству и
долгие годы терпели. А потом вдруг сдались сразу. На левой ноге второй и
третий пальцы, сросшиеся от рождения, болели особенно. Врачи долго обсуждали
причины болей и во избежание тромбофлебита осторожно порекомендовали надеть
более легкую обувь, чтобы конечности могли дышать.
шились на колодках сапог, как всегда с высокими каблуками, только верх в