мозга костей раз и навсегда причислила нас к своим менее удавшимся
произведениям?)... Как бы то ни было, через два дня после показа портрета
Авраам вызвал художника в свой офис на Кэшонделивери-террис (название дано в
честь жившего в прошлом веке магната, ростовщика-банкира и разбойника из
парсов - сэра Далджи Далджибхоя Кэшонделивери*******) и проинформировал его,
что картина "не отвечает требованиям" и что только по исключительной доброте
и милосердию миссис Зогойби сто не вышвыривают обратно на улицу, "где, -
желчно закончил Авраам, - по моему личному мнению, вам самое место".
вощить усы и заперся в своей мастерской на трое суток, по прошествии
которых, истощенный и иссохший, появился, держа под мышкой холст, завернутый
в джутовую мешковину. Он вышел из ворот "Элефанты", провожаемый недобрыми
взглядами чоукидара и попугая, и отсутствовал целую неделю. Ламбаджан
Чандивала начал уже думать, что мошенник исчез навсегда, как вдруг он
подкатил в черно-желтом такси, одетый в шикарный новый костюм и опять полный
бьющего через край веселья. Выяснилось, что за время своего трехдневного
заточения он написал поверх портрета Ауроры новую картину - автопортрет
верхом на лошади в арабском костюме, - которую Кеку Моди, не имея ни
малейшего представления о том, что скрывалось под этим странным изображением
плачущего Васко Миранды в роскошной восточной одежде, сидящего на большом
белом коне, сумел продать почти мгновенно, причем не кому иному, как
сталелитейному магнату-миллиардеру С. П. Бхаба, и по удивительно высокой
цене, вследствие чего Васко смог вернуть Аврааму деньги за холст и купить
себе еще несколько. Васко вдруг обнаружил, что его труды могут иметь
коммерческий успех. Так началась эта необычайная, мишурно-блестящая карьера,
и порой даже казалось, что всякому вестибюлю отеля или залу ожидания
аэропорта чего-то не хватает, если там нет гигантской фрески В. Миранды,
сочетающей фейерверковую пышность с банальностью... И на каждой создаваемой
Васко картине, на каждом его триптихе, панно, фреске и витраже неизменно
возникало маленькое, безупречно выполненное изображение женщины, которая
сидела скрестив ноги на ящерице, обнажив с одной стороны грудь и баюкая
пустоту, - если, конечно, не предполагать, что пустота эта была самим Васко
или что она была целым мирозданием; если не предполагать, что, притворившись
ничьей матерью, эта женщина стала на самом деле матерью всех нас; и,
закончив эту маленькую деталь, которой, как часто казалось, он уделял больше
внимания, чем всему остальному вместе взятому, он каждый раз закрашивал ее
широкими размашистыми мазками, ставшими со временем его фирменным знаком, -
этими сочными, вульгарными ударами кисти, в которых было так много
самозабвенной удали и которыми он работал с такой неимоверной быстротой и
плодовитостью.
ворвавшись к нему в мастерскую и чувствуя одновременно раскаяние и смятение.
- Нельзя было пять минут подождать, пока я успокою старика Ави?
вы меня слишком соблазнительной сделали, вот он и возревновал.
улыбаясь горькой и в то же время кокетливой улыбкой. - А может, наоборот,
стало больше причин; потому что отныне, Аурора-джи, вам суждено вечно быть
подо мной. Мистер Бхаба повесит нас у себя в спальне - видимого Васко и
невидимую Аурору под ним с еще более невидимой Иной в руках. Некоторым
образом, семейный портрет.
костей. Плачущий араб на коне! Вкуса у этого Бхаба нет ни на грош - поделом
ему. Лаже базарный мазила что-нибудь потолковей бы сотворил.
Неудачником (эль Зогойби), последнего султана Гранады, покидающего
Альгамбру", - сказал Васко с неподвижным лицом. - Или "Прощальный вздох
мавра". Надеюсь, Ави-джи не слишком обидится на это название. А также на
использование фамилии, семейных баек и иного-прочего личного материала. УВЫ,
без предварительного на то разрешения.
возможно, мавританскими вздохами и всхлипываниями, расхохоталась.
темный человек. Что мне теперь делать, чтобы мой муж не свернул вам скверную
вашу шею, - об этом надо крепко подумать.
отвергнутая картина?
и, поцеловав его в щеку, ушла.
x x x
время, когда Аурора Зогойби, идя по стопам В. Миранды, написала картину,
которую тоже назвала "Прощальный вздох мавра"... Я потому так задержался на
Васко и старых историях о нем, что вместе с моей собственной повестью ко мне
вновь приходит и вновь вызывает меня на битву былой страх. Как мне передать
этот панический, до обрыва в животе, до белизны в костяшках стиснутых
пальцев, испуг бешеной езды, когда мне невольно и буквально приходилось
оправдывать фигуры речи, столь часто применявшиеся к моей матери и ее
кружку? Авангардист, реактивный самолет, бегун впереди прогресса,
прожигатель жизни, у которого она была горящей с обоих концов свечой из
поговорки, хотя по наклонностям я был скорей из числа поборников экономии
свечного воска. Как передать это ощущение фильма ужасов, когда рост волос
чуть ли не виден невооруженным глазом, когда вдруг чувствуешь, как тесны
становятся ботинки стремительно растущим ступням; как заставить вас
разделить со мною боль, вызванную ростом коленных чашечек, боль, из-за
которой мне так трудно было бежать? Удивительно, что мой позвоночник не стал
искривленным. Я был парниковым растением, солдатом на нескончаемом
марш-броске, путешественником в машине времени из плоти и крови; мне
постоянно не хватало воздуха, потому что, несмотря на боль в коленях, я
бежал быстрей, чем часы.
не проявил ранних способностей ни к шахматам, ни к математике, ни к игре на
ситаре. Чудом был только мой неостановимый рост. Как мой родной город, как
Бомбей моих радостей и печалей, я ширился и набухал гигантским грибом, я
распространялся вверх и вширь без всякой системы и плана, не имея времени
остановиться и поразмыслить, извлечь уроки из собственного и чужого опыта,
из собственных и чужих ошибок. Как могло из меня получиться что-нибудь
путное?
было способно к совершенствованию, но уязвимо и хрупко, - погибло.
приговаривала мать, кормя меня грудью, и скажу без ложной скромности, что,
несмотря на южноиндийскую темнокожесть (столь невыигрышную на рынке
женихов!) и если отвлечься от увечной руки, я и впрямь вырос красивым; но
долгое время из-за этой злосчастной правой я видел в себе одно лишь
уродство. К тому же наружность цветущего молодого человека, когда в душе я
был ребенком, таила в себе двойное проклятие. Лишившись из-за нее вначале
естественных детских, малышовых радостей, затем, действительно став
мужчиной, я утратил золотисто-наливную юную красоту. (В двадцать три года я
был совсем седым человеком, и многие системы организма уже действовали не
так хорошо, как раньше.)
вы поймете, почему то, что Васко Миранда однажды назвал моим "кинозвездным
ура", имело для меня такую малую ценность.
полдюжины томов. Рука-обрубок, стремительное взросление, громадный рост -
шесть футов шесть дюймов - в стране, где средний мужчина имеет пять футов
пять - все это не раз и не два было подвергнуто тщательному исследованию.
(До сего дня слова "Больница Брич-кенди" вызывают у меня представление о
некоем исправительном заведении, о "доброй" пыточной камере, где некие
демоны из лучших побуждений адски мучили меня - поджаривали - делали из меня
утку по-бомбейски и шашлык "тикка", и все для моего же блага.) И напоследок,
после всех измывательств, медленное неизбежное покачивание очередной
маститой профессорско-дьявольской головы с фонендоскопом, бессильное
разведение рук, бормотание об индуистской карме, мусульманском кисмете,
европейском роке. Помимо медиков, меня водили к практикам аюрведы,
профессорам из Тибиа-колледжа********, знахарям, святым. Женщина
последовательная и целеустремленная, Аурора решила - для моего блага опять
же - испробовать всех и всяческих целителей-гуру, которых она, конечно, всей
душой ненавидела и презирала.
если кто из этих субчиков-шаманов поправит бедному мальчику внутренние часы,
я в ту же секунду обращусь в его веру.
Хусро Хусровани Бхагван, последователи которого исчислялись миллионами
несмотря на упорные слухи о том, что все его чудеса - фальшивка,
сфабрикованная его матерью, некоей миссис Дубаш. Однажды, когда мне было лет
пять (а на вид, соответственно, десять), Аурора Зогойби проглотила свои
сомнения - ради меня, естественно - и (за большие деньги) договорилась о
частном визите к чудо-мальчику. Нам пришлось плыть к нему на роскошную яхту,
стоявшую на якоре в Бомбейском заливе, и, выйдя к моим родителям в узких
брючках "чуридар", шитой золотом юбочке и тюрбане, он поразил их своим
обликом испуганного ребенка, вынужденного всю жизнь быть ряженым на какой-то
нескончаемой свадьбе; несмотря на это моя мать, преодолевая себя, рассказала
о моих бедах и попросила помощи. Маленький Хусро посмотрел на меня
серьезными, печальными, умными глазами.
Березин Федор
Шилова Юлия
Гуль Роман Борисович
Березин Федор
Посняков Андрей
Контровский Владимир