Чтение 35–й страницы книги ~Два капитана~

комнате, а когда я вошел, посторонился с каким-то отвращением.

- Вот что! - У него сурово вздрогнули усы. - Хорошие сведения о тебе!
Приятно слышать!

- Иван Павлыч, я вам сейчас все объясню, - возразил я, стараясь
говорить совершенно спокойно. - Я не люблю критиков, это правильно. Но
ведь это еще не идеализм! Другие ребята все списывают у критиков, и это
ему нравится. Пусть он прежде докажет, что я - идеалист. Он должен знать,
что это для меня - оскорбление.

Я протянул Кораблеву тетрадку, но он даже не взглянул на, нее.

- Тебе придется объяснить свое поведение на педагогическом совете.

- Пожалуйста!.. Иван Павлыч, - вдруг сказал я, - вы давно были у
Татариновых?

- А что?

- Ничего.

Кораблев посмотрел мне прямо в глаза.

- Ну, брат, - спокойно сказал он, - я вижу, ты неспроста нагрубил
Лихо. Садись и рассказывай. Только, чур, не врать.

И родной матери я не рассказал бы о том, что влюбился в Катю и думал
о ней целую ночь. Это было невозможно. Но мне давно хотелось рассказать
Кораблеву о переменах в доме Татариновых, о переменах, которые так не
понравились мне!

Он слушал меня, расхаживая из угла в угол, Время от времени он
останавливался и оглядывался с печальным выражением. Вообще мой рассказ,
кажется, расстроил его. Один раз он даже взялся рукой за голову, но
спохватился и сделал вид, что гладит себя по лбу.

- Хорошо, - сказал он, когда я попросил его позвонить к Татариновым и
выяснить, в чем дело. - Я сделаю это. А ты зайди через час.

- Иван Павлыч, через полчаса!

Он усмехнулся - печально и добродушно...

Я провел эти полчаса в актовом зале. Паркет в актовом зале выложен
елочкой, и когда я шел от окон к дверям, темные полоски казались светлыми,
а светлые - темными. Солнце светило вовсю, у широких окон медленно
кружились пылинки. Как все хорошо! И как плохо!

Когда я вернулся, Кораблев сидел на диване и курил. Мохнатый зеленый
френч, который он всегда надевал, когда чувствовал себя плохо, был накинут
на плечи, и мягкий ворот рубахи расстегнут.

- Ну, брат, напрасно ты просил меня звонить, - сказал он. - Я теперь
знаю все твои тайны.

- Какие тайны?

Он посмотрел на меня, как будто впервые увидел.

- Только нужно уметь их хранить, - продолжал он. - А ты не умеешь.
Сегодня, например, ты ухаживаешь за кем-нибудь, а завтра об этом знает вся
школа. И хорошо еще, если только школа.

Должно быть, у меня был очень глупый вид, потому что Кораблев
невольно усмехнулся, - впрочем, едва заметно. По меньшей мере, двадцать
мыслей сразу пронеслись в моей голове. "Кто это сделал? Ромашка! Я его
убью! Так вот почему Катя не пришла! Вот почему старушка меня прогнала!"

- Иван Павлыч, я ее люблю, - сказал я твердо.

Он развел руками.

- Мне все равно, пускай об этом говорит вся школа!

- Ну, школа-то - пожалуй, - сказал Кораблев. - Но вот что говорят
Марья Васильевна и Нина Капитоновна, это тебе не все равно, не правда ли?

- Нет, тоже все равно! - возразил я с жаром.

- Позволь, но тебя, кажется, выгнали вон из дома?

- Из какого дома? Это не ее дом. Она только и мечтает, что кончит
школу и уйдет из этого дома.

- Позволь, позволь... Значит, что же? Ты собрался жениться?

Я немного опомнился.

- Это никого не касается!

- Разумеется, - поспешно сказал Кораблев. - Но понимаешь, я боюсь,
что это не так просто! Нужно все-таки и Катю спросить. Может быть, она еще
и не собирается замуж. Во всяком случае, придется подождать, пока она
вернется из Энска.

- А, - сказал я очень спокойно. - Они отправили ее в Энск? Прекрасно.

Кораблев снова посмотрел на меня - на этот раз с нескрываемым
любопытством.

- У нее заболела тетка, и она поехала ее проведать, - сказал он. -
Она поехала на несколько дней и к началу занятий вернется. По этому
поводу, кажется, не стоит волноваться!

- Я не волнуюсь, Иван Павлыч. А что касается Лихо, - если хотите, я
перед ним извинюсь. Только пускай и он возьмет назад свое заявление, что я
идеалист...

Как будто ничего не случилось, как будто Катю не отправили в Энск,
как будто я не решил убить Ромашку, - мы минут пятнадцать спокойно
говорили о моем сочинении. Потом я простился, сказал, что, если можно,
завтра снова зайду, и ушел.

Глава одиннадцатая

ЕДУ В ЭНСК

Убить Ромашку! Я ни минуты не сомневался в том, что он это сделал.
Кто же еще? Он сидел в фойе и видел, как я поцеловал Катю.

С ненавистью поглядывая на его кровать и ночной столик, я полчаса
ждал его в спальне. Потом написал записку, в которой требовал объяснений и
грозил, что в противном случае перед всей школой назову его подлецом.
Потом разорвал записку и отправился к Вальке в Зоопарк.

Конечно, он был у своих грызунов. В грязном халате, с карандашом за
ухом, с большим блокнотом подмышкой, он стоял у клетки и кормил из рук
летучих мышей. Он кормил их червями и при этом насвистывал с очень
довольным видом.

Я окликнул его. Он обернулся с недоумением, сердито махнул рукой и
сказал:

- Подожди!

- Валя! На одну минуту!

- Постой, ты меня собьешь. Восемь, девять, десять...

Он считал червей.

- Вот жадюга! Семнадцать, восемнадцать, двадцать...

- Валька! - взмолился я.

- Выгоню вон! - быстро сказал Валька.

Я с ненавистью посмотрел на летучих мышей. Они висели вниз головой,
лопоухие, с какими-то странными, почти человеческими мордами. Мерзавцы!
Ничего не поделаешь! Я должен был ждать, пока они нажрутся.

Наконец! Но, гладя себя по носу грязными пальцами, Валька еще с
полчаса записывал что-то в блокнот. Вот кончилась и эта мука!

- Иди ты к черту! - сказал я ему. - Всю душу вымотал со своими
зверями. У тебя есть деньги?

- Двадцать семь рублей, - с гордостью отвечал Валька.

- Давай все.

Это было жестоко: я знал, что Валька копит на каких-то змей. Но что
же делать? У меня было только семнадцать рублей, а билет стоил ровно
вдвое.

Валька слегка заморгал, потом серьезно посмотрел на меня и вынул
деньги.

- Уезжаю.

- Куда?

- В Энск.

- Зачем?

- Приеду - расскажу. А пока вот что: Ромашка - подлец. Ты с ним
дружишь, потому что не знаешь, какой он подлец. А если знаешь, то ты сам
подлец. Вот и все. До свиданья.

Я был уже одной ногой за дверью, когда Валя окликнул меня - и таким
странным голосом, что я мигом вернулся.

- Саня, - пробормотал он, - я с ним не дружу. Вообще...

Он замолчал и снова начал сандалить свой нос.

- Это я виноват, - объявил он решительно. - Я должен был тебя
предупредить. Помнишь историю с Кораблевым?

- Еще бы мне ее не помнить!

- Ну вот! Это - он.

- Что он?

- Он пошел к Николаю Антонычу и все ему рассказал.

- Врешь!

Мигом вспомнил я этот вечер, когда, вернувшись от Татариновых, я
рассказал Вальке о заговоре против Кораблева.

- Позволь, но ведь я же с тобой говорил.

- Ну да, а Ромашка подслушал.

- Что ж ты молчал?

Валька опустил голову.

- Он взял с меня честное слово, - пробормотал он. - Кроме того, он
грозился, что ночью будет на меня смотреть. Понимаешь, я терпеть не могу,
когда на меня смотрят ночью. Теперь-то я понимаю, что это - ерунда. Это
началось с того, что я один раз проснулся - и вижу: он на меня смотрит.

- Ты просто дурак, вот что.

- Он записывает в книжку, а потом доносит Николаю Антонычу, -
печально продолжал Валька. - Он меня изводит. Донесет, а потом мне
рассказывает. Я уши затыкаю, а он рассказывает.

Года три тому назад в школе говорили, что Ромашка спит с открытыми
глазами. Это была правда. Я сам видел однажды, как он спал, и между веками