руке держать -- первое дело.
Хорошее было времечко, а?
Христиана.
-- Ведь ваши же все на промысле... А где ты теперь?
лицо. -- И тогда знаешь, что произошло: Аня умерла, невеста моя. С тоски. Не
могла моей работы выдержать...
попугая подарил. Я его теперь русскому языку обучаю. Толковая птица.
прикуривая один у другого. Со стороны моря нарастал однотонный томительный
гул.
сейчас?
бумажник. -- Бери, сколько хочешь.
руку. -- Если что, приходи на "Атлас". Место для тебя найдется.
дыхание. И дома, и улицы -- все потонуло в желтой песчаной буре. Афоня
кое-как добрался до порта, ориентируясь по звуку беспрестанно звонившего
колокола, прыгнул в лодку. Лодка у него была надежная: широкобортная, с
воздушным ящиком и сильным челябинским дизелем. Дубовый киль был обит по
носу стальной шиной, так что даже во льду на ней можно было ходить.
Вскоре он попал в отливное течение, которое следовало на север, и лодка
понеслась во весь дух. Справа от себя Афоня видел материковый берег --
ясеневый лес на холмах, пустые тюленьи пляжи, базальтовые глыбы, над
которыми взлетали фонтаны брызг. А слева было море с полузатонувшим солнцем,
с дымящей на горизонте трубой лоцманского судна. На воде мелькали черные
спины плавниковых бревен, которые выносило течение из Сахалинского залива.
По бревнам прыгали топорки -- Афоня узнал их по широким клювам.
разговор с Христианом не выходил у него из головы. Афоня вспомнил, что
Христиан, когда работал на шхуне, ни разу не взял отпуска во время промысла
-- теперь это казалось Афоне странным. А на боте от него спасения не было:
раньше всех уходили в море и позже всех возвращались на судно. И ночью
заставлял охотиться: винтовочного ствола не видишь перед собой -- не то что
тюленя, -- а стреляешь... "Нешто ради денег Христиан работал?" -- размышлял
Афоня и чувствовал: нет, не из-за этого. "Работал ради работы, -- решил он.
-- Захлестнуло его море выше глаз, и уже ничего, кроме работы, не мог он
увидеть". И еще больше укреплялся Афоня в своем желании оставить море
навсегда. Афоня представил, что скоро будет дома: будет запах луга, топот
спутанных коней, огни в избах, Марьюшка, и радостно улыбнулся. Но вспоминал
их сегодняшний разговор на мостках, и как Марьюшка смотрела на него возле
почты, и Сашкины слова, и многое другое -- неспокойно становилось у него на
душе. Вспоминалось ему, как возвращались они в поселок после промысла --
худые, дочерна обгоревшие во льдах. Шли по поселку, оглашая его хохотом и
криками. А навстречу им бежали их матери, жены, сестрички, братишки. И
каждый из моряков издали громко узнавал их -- по платьям, по платкам, по
своим особым приметам... Потом сидели посреди улицы за праздничными столами.
Марьюшка спрашивала у Афони: "Ну, чего у вас было?", смеялась и брызгала в
него соком из помидоров. А после они так отплясывали в клубе -- пламя
моталось в фонарях, и когда солнце неожиданно освещало танцующих, все с
хохотом начинали гасить огонь. "Вот ведь как было, даже поверить
невозможно!" -- потрясенно думал Афоня. И внезапно понял он, что земля еще
больше отдалилась от него, когда ступил на нее, чтобы остаться навсегда,
отказывался верить этому и думал о себе, словно о другом человеке: "Должен
жить как живешь, а там перемелется все..."
борта, наполнив лодку до половины. Афоня подхватился, резко повернул
румпальник, поставив лодку носом против волны, и начал вычерпывать воду.
Стемнело. Ветер переменился, задул с материка. Он вырывался из распадков,
поднимая на мелководье большую волну. Афоня направил лодку под берег, где
ветер был слабее. Вскоре он уже выходил на освещаемый знак Нерпичьего мыса.
бар, на котором копошились чайки. Заслышав стук двигателя, чайки взмыли в
воздух, повиснув над лодкой плотной колыхающейся завесой. И тут Афоня увидел
на воде плавающие куски разбитой лодки, а затем он увидел человека -- тот
лежал на гальке, и в темноте белели ступни его босых ног... Афоня обошел бар
слева, чтоб порыв ветра не смог бросить лодку на камни. Перевесившись через
борт, он зацепил человека багром и втащил в лодку.
утопленника, боясь поверить своей догадке.
почувствовал под. ладонью слабый удар сердца.
грудь компасный спирт и растирал так, что кожа горела на ладонях. Тело у
Мулинки медленно согревалось. Афоня начал делать ему искусственное дыхание:
Мулинка застонал, ноги у него судорожно передернулись. "Теперь Мулинка будет
жить", -- подумал Афоня почти равнодушно, ощущая пустоту и холод в сердце.
"Афоня нету труса... Тебя наша друг... Мулинка будет выручить друга..." --
услышал он Мулинкины слова. И с внезапной ясностью он вспомнил весь их
разговор и только сейчас понял, что произошло... Мулинка шел на промысел,
чтоб защитить его от клеветы. Мальчик делал это ради дружбы, хотя и не мог
простить Афоню. И Мулинке пришлось дорого заплатить за свою дружбу... Но
почему Афоня не догадайся тогда обо всем? Может, потому, что земля так
захватила его самого, что он был уже не в силах понимать других? "Если б
вышел из Крестьяновки сразу, то не случилось бы этого надругательства", --
тоскливо думал Афоня. И потом, когда возникли перед ним огни поселка, довел
свою мысль до конца: "И поэтому должен я в море быть, в нем мое место".
Белкин! Посылаю тебе четыре тетрадки, которые я написал в поселке, когда
бросил зверобойку. Три тетрадки по 12 листов, и в последней листок
оторвался. В них я установил, что зверь, птица и человек, и вообще природа,
обозлены между собой и гибнут один от одного. Но поскольку я человек, то
больше всего не могу переносить, если это касается людей, и поэтому должон я
обратно в море идти, чтоб спасать в нем все. А если тебе интересна моя
жизнь, так ищи меня на спасателе "Атлас". С морским приветом к тебе Афанасий
Белый, матрос первого класса".
вспомнил, что остался на нем якорь от его лодки. Но за якорем Афоня не
пошел, потому что торопился быстрей попасть на место. Сидел он в лодке не
шевелясь, погруженный в свои мысли, и вздрогнул, услышав знакомый голос.
Поднял голову и увидел в небе орленка. Тот кружил над лодкой и что-то
лепетал на своем языке, часто махая неокрепшими крыльями. "Отбился от своих,
-- подумал Афоня, -- теперь ему человек дороже отца-матери". Он полез в
карман за папиросой и нащупал там Марьюшкину репку. Афоня крепко сжал ее в
кулаке. Он безотрывно глядел на орленка, чувствуя, как звонко забилось в
груди сердце. Тот долго провожал Афоню, выбиваясь из сил, далеко видный в
пустом небе. Потом отстал и повернул обратно.
МЕСТНАЯ КОНТРАБАНДА
1
посматривал через открытое окно во двор. Во дворе возле сарая коптилась
рыба: густой ольховый дым поднимался к сараю по наклонной, покрытой листовым
железом траншее и, охлаждаясь, окутывал селедку -- она висела гроздьями на
проволоке, золотом проблескивая в дыму. Возле костра сидели две рослые
ездовые собаки и смотрели на огонь свесив языки.
потолке. Этот дом состоял из одной громадной комнаты, раньше, по-видимому,
их было несколько, но потом снесли перегородки. Возле окна стояла кровать и
самодельный грубый стол -- на него было брошено несколько морских уток.
очевидно, производилась и пристрелка ружей, потому что штукатурка сплошь
блестела от застрявшей в ней дроби, местами она была выбита до бревен. А
многочисленные полки вдоль стен были уставлены мешочками с развешенной
дробью и порохом, коробками с капсюлями, бутылками с ружейным маслом и
всякой всячиной. Отдельно стояли статуэтки, мастерски выточенные
Полудворяниным из моржовой кости. Они изображали предков Полудворянина --
представителей красивого гордого племени айнов, которое обитало когда-то на
Курильских островах и полностью вымерло при японцах. Родичи Полудворянина
продержались дольше других, но и они сейчас покоились на небольшом погосте
за домом -- его отсюда не было видно. Полудворянин считал себя последним
представителем айнов и очень гордился этим, и хотя он внешне походил на
айна, только бороды у него не было (по преданию, все айны были очень
высокие, в рыжих бородах) , мало кто верил ему: никакого он языка не
Шилова Юлия
Шекли Роберт
Березин Федор
Корнев Павел
Шилова Юлия
Суворов Виктор