Чтение 35–й страницы книги ~Кондуит и Швамбрания~

против таких, как ты вроде...

- Значит, против старого товарища пойдешь? - тихо спросил Биндюг.

- Был ты мне товарищ, - еще тише сказал Степка.

Молчание, похожее на тень, прошло по двору. Потом Биндюг шумно вздохнул и
пошел к калитке. Он уходил сутулясь, и его лопатки, нетронутые лопатки
чемпиона, выглядели так, словно только что коснулись поражения.

Э-МЮЭ И ТРОГЛОДИТЫ

На другой день класс решил урок алгебры посвятить разбору поединка
Биндюга с Атлантидой. Биндюг угрюмо отнекивался. Но вместо ожидавшегося
математика Александра Карлыча в класс вошел незнакомый старичок в чистеньком
кителе. Он был хил, близорук и лыс. Вокруг лысины росли торчком бурые
волосы, лысина его была подобна лагуне в коралловом атолле.

- Что это за плешь? - мрачно спросил Биндюг, И класс загоготал.

- Э-мюэ... Эта? - спросил старичок, тыкая пальцем в склоненную лысину. -
Это моя. А что?

- Ничего... Так, - сказал не ожидавший этого Биндюг.

- Может быть, теперь лысые... э-мюэ... запрещены? - приставал старичок.

Класс с уважением смотрел на него.

- Нет, пожалуйста, на здоровье, - сказал Биндюг, не зная, как отделаться.

- Ну спасибо, - прошамкал старичок. - Давайте познакомимся. Э... Э-мюэ...
Я ваш педагог истории, Семен Игнатьевич Кириков. Э-мюэ... Добрый день,
троглодиты!

Слово было новым и незнакомым, и мы растерялись, не зная, похвалил нас
старичок или обидел. Тогда встал Степка Атлантида. Степка спросил Кирикова:

- Вопросы имеются: из какого гардероба вы выскочили - раз. И чем вы нас
обозвали - два. Это насчет троглодитов.

Троглодиты затопали ногами и требовательно грохнули партами.

- Сядьте, вы, фигура! - сказал Кириков. - Троглодиты - это... э-э-эм...
э... допотопные пещерные жители, первобытные люди, наши, э-мюэ, пра - пра -
пра-пра родители, предки... ну-с, э-мюэ... А вы - молодые троглодиты.

- Это, выходит, я - троглодитиха? - грозно спросила Мадам Халупа.

- Ну, что вы! - учтиво зашамкал Кириков. - Вы уже целая мамонтша или
бронтозавриха.

- Свой! - восторженно выдохнул класс.

Старичок оказался хитрым завоевателем. Класс был покорен им к концу
первого урока. Даже требовательный Степка сперва признал, что "старикан -
подходящий малый". Прозвище новому историку нашлось быстро. Его прозвали
"Э-мюэ", что по-французски обозначало "е" немое. Кириков не говорил, а
выжевывал слова, при этом мямлил и каждую фразу разбавлял бесконечными
"Э-э-э-мюэ"...

Э-мюэ не обижался на троглодитов. Он был весел и добродушен. Девочки наши
обстреливали Кирикова записочками.

Э-мюэ называл нас в одиночку фигурами.

- Фигура Алеференко! - говорил он, вызывая. - Воздвигнитесь!

Алеференко воздвигался над партой.

- Ну-с, фигура, - говорил Э-мюэ, - вспомним-ка, э-мюэ, пещерный житель...
О чем мы беседовали прошлый раз?

- Мы беседовали о кирках и каменном веке, - отвечал троглодит Алеференко.
- Очень скучное и доисторическое. Ни войны... ничего.

- Садитесь, фигура, - говорил Э-мюэ. - Сегодня будет еще скучнее.

И он нудной скороговоркой отбарабанивал следующую порцию доисторических
сведений. Отбарабанив, он разом веселел, ставил у двери дозорного и
оставшиеся пол-урока читал нам вслух журнал "Сатирикон" за 1912 год или
рассказывал свои охотничьи похождения. И внимательная тишина была одной из
почестей, воздаваемых Кирикову. Ликующая лысина его постепенно окружалась
ореолом славы и легенд. Несмотря на свою близорукость, Э-мюэ разглядел
распад класса на партии, и он сам стал делить нас на троглодитов
(гимназистов) и человекообразных ("внучков"). Это окончательно полонило души
старых гимназистов.

Но иногда проглядывало, казалось мне, в этом добродушном старичке что-то
неуловимое, злое и знакомое. Оно вставало в конце некоторых его шуток,
видимое, но непроизносимое, как э-мюэ, как немое "е" во французском
правописании.

МАМОНТЫ В ШВАМБРАНИИ

Примерно на четвертом своем уроке Э-мюэ обратился к нам с большой речью.
В этот день он даже шамкал и мямлил меньше, чем обычно! Но от него пахло
спиртом.

- Троглодиты и человекообразные! - сказал он. - Я хочу зажечь святой
огонь истины в ваших пещерах... Я расскажу вам, почему меня заставляют
рассказывать вам о троглодитах, а об императорах запрещают... Слушайте меня,
первобытные братья, мамонты и бронтозаврихи... э-э-мюэ... История
кончилась...

- Нет, нет! Не кончилась... звонка еще не было! - возразили из угла.

- Какая это там амеба из простейших так высказалась? - спросил Кириков. -
Я же говорю не об уроке истории, а о... э-э-мюэ... об истории
человечества... о прекрасной, воинственной, пышной истории... Круг истории
замыкается. Большевики повернули Россию вспять... э-э-мюэ... к первобытному
опрощению, к исходному мраку... Хаос, разруха... Керосина нет... Мы утратим
огонь... Мы оголимся... мануфактуры нет... Наступает звериное опрощение,
уважаемые троглодиты... Железные тропы поездов зарастут! Э-э-мюэ... догорит
последняя спичка, и настанет первобытная ночь...

- Какая же ночь, когда электричество всюду проведут? - вскочил Степка
Атлантида.

- Брось! Правильно! - сказал Биндюг. - У нас на хуторе коммуна все
поразоряла.

- Долой про первобытное! Даешь про рыцарей! - закричали из угла.

Класс затопал. Троглодиты скакали через парты.

- Станем же на четвереньки, милые мои троглодиты, - веселился Э-мюэ, - и
вознесем мохнатый вой извечной ночи, в которую мы впадем... Уы!
У-у-у-ы-ы-ы!!!

- Уы-уы! - обрадовался новому развлечению класс.

Некоторые, войдя в роль, забегали на четвереньках по проходу. Остальные
корчились от хохота. Кто-то запел:

Ды темной ночки

Ды я боюся,

Троглодитка

Моя Маруся!

Эх, Маруся

Троглодитка!

Брось трепаться,

Проводи-ка...

Кириков шаманил на кафедре. Опять что-то знакомое прошло по его
гримасничающей физиономии. Но я не мог уловить это скользкое "что-то". Меня
самого захватило зловещее веселье класса. Хотелось полазить на четвереньках
и немножко повыть. Отсутствие хвоста огорчало, но не портило впечатления. Я
уже чувствовал, как гнется почва Швамбрании под шагом вступающих на нее
мамонтов.

- Ребята! Ребята! Хватит! - закричал опомнившийся Костя Жук. - Степка,
скажи им, он им очки затер. Да Степка же!..

Но Степка исчез. "Неужели сбежал?" - испугался я. И мамонты, подняв
хоботы, как вопросительные знаки, остановились в нерешительности на границе
Швамбрании.

В класс вбежал председатель школьного совета Форсунов. За ним, как
запоздавшая тень, явился Степка. Троглодиты мигом очутились в двадцатом
веке. Мамонты бежали с материка Большого Зуба. Лысина Кирикова померкла.

- За такое агитирование можно и в Чека, - тихо сказал Форсунов.

- Буржуй плешивый, - сказал Степка, высовываясь из-за плеча Форсунова. -
Саботажник!

- Э-мюэ, - сказал Кириков, - я просто излагал вкратце идеи, э-э-мюэ,
анархизма. Голый человек на голой земле, никакой частной собственности.

- Поганка! - радостно закричал я неожиданно для самого себя. - Поганка! -
уверенно повторил я.

В это мгновение я поймал в памяти крапивного человека, Квасниковку, часы,
Мухомор-Поган-Пашу и частную собственность лысого мешочника. И "Э-мюэ" - "е"
немое стало "е" открытым.

Разоблачение состоялось. Кирикова убрали. Человекообразные приветствовали
его изгнание. Но троглодиты во главе с Биндюгом не покорились. Они стали
готовиться к расправе с "внучками". Троглодиты тайно назначили на завтра
вселенский хай.

- У нас завтра утром будет варфоломеевская ночь, - шепотом сообщил я
ночью Оське.

Оська, и наяву всегда путавший слова, спросонок говорит:

- Готтентотов убивать? Да?

- Не готтентотов, а гугенотов, - отвечаю я, - и не гугенотов, а внучков,
и не убивать до смерти, а бить.

- Леля, - спрашивает вдруг сонный Оська, - а в Риме, в цирке, тоже
троглодиторы представляли?

- Не троглодиторы, а гладиаторы, - говорю я. - Троглодиты - это...

Несколько заблудившихся мамонтов все-таки бродят еще по Швамбрании. Я
рассказываю Оське, что они скрываются среди огромных доисторических
папоротников.

- Папонты пасутся в маморотниках, - повторяет Оська во сне.

ВСЕЛЕНСКИЙ ХАЙ

Вселенский хай изобрели уже давно. Это была высшая и чудовищная форма
гимназических бунтов. Вселенский хай объявлялся прежде всего лишь в крайних
случаях, когда все иные методы борьбы с начальством оказывались бесплодными.