Чтение 35–й страницы книги ~Мизери~

- Правильно.

- Но я хочу окончить эту книгу. Я хочу увидеть, чем это все кончится. -
Он помолчал. - И я хотел бы, чтобы ты была рядом и увидела тоже. Зачем
писать книгу, если ее некому читать. Ты меня понимаешь?

Он лежал на кровати, разглядывая это ужасное каменное лицо с трепещущим
сердцем.

- Энни, ты слышишь меня?

- Да... вздохнула она. - Я хочу узнать, чем все кончится. Это
единственное, что я хотела бы.

Медленно, очевидно не сознавая, что делает, она начала слизывать
крысиную кровь с пальцев. Пол стиснул зубы и мрачно приказал себе не
тошнить, не тошнить. Это все равно, что ждать конца одного из этих сериалов.

Она неожиданно оглянулась, кровь на ее губах напоминала губную помаду.

- Позволь мне предложить снова. Пол. Я могу принести мой пистолет, я
могу покончить со всем этим для нас обоих. Ты не глупый человек. Ты знаешь,
что я никогда не позволю тебе уйти отсюда. Ты знаешь это, не правда ли?

Не позволяй твоим глазам мигать. Если она увидит в твоих глазах
нерешительность, она убьет тебя немедленно.

- Да. Всегда всему есть конец, не так ли, Энни? В конце концов мы все
здесь временно.

Тень улыбки в углах ее рта; она слегка касается его лица с любовью.

- Я полагаю, ты думаешь о побеге. То же думала и крыса в капкане, я
уверена. Но ты не сделаешь этого, Пол. Ты мог бы, если бы это было в одном
из твоих романов; но это не роман. Я не могу позволить тебе уйти отсюда...
но я могла бы уйти вместе с тобой.

И вдруг буквально мгновение он готов был сказать: "Хорошо, Энни.
Вперед! Только давай не сейчас".

Но затем желание жить и воля к жизни - а в нем все еще осталось много
каждого из них - поднялись и шумно запротестовали против моментальной
слабости. Слабость

- вот что это было. Слабость и трусость. К счастью или несчастью у него
не было душевного заболевания, на которое можно было бы сослаться.

- Спасибо, - сказал он, - но я хочу закончить то, что я начал.

Она вздохнула и встала.

- Хорошо. Я должно быть знала, что ты захочешь подождать, потому что я
вижу,

принесла тебе пилюли, хотя и не помню этого.

Она засмеялась - сумасшедшее хихиканье, которое, казалось, исходило от
этого вялого лица, как из утробы чревовещателя.

- Мне нужно отлучиться ненадолго. Если я не уйду, то произойдет то,
чего ты или я не хотим. Потому что я не могу не сделать этого. У меня есть
укромное место, куда я хожу, когда так себя чувствую. Место в горах. Ты
когда-либо читал истории Дядюшки Ремуса, Пол?

Он кивнул.

- Ты помнишь, как Братец Кролик рассказывает Братцу Лису о его Месте
Смеха?

- Да.

- Вот так я называю мое место высоко в горах. Мое Место Смеха. Помнишь,
я сказала, что возвращалась из Сайдуиндера, когда нашла тебя?

Он кивнул.

- Ну, так это было вранье. Я врала, потому что не знала тебя хорошо
тогда. На самом деле я возвращалась с Места Смеха. Там над дверью висит
табличка: МЕСТО СМЕХА ЭННИ. Иногда я действительно смеюсь, когда попадаю
туда. Но большей частью я просто кричу.

- Как долго ты собираешься отсутствовать, Энни?

Она задумчиво продвигалась к двери.

- Я не могу сказать. Я принесла тебе пилюли. У тебя будет все в
порядке. Принимай по две через каждые шесть часов. Или шесть каждые четыре
часа, или все сразу.

Но что я буду есть? - хотел он спросить ее, но не спросил. Он не хотел
возвращать ее внимание на себя. Он хотел, чтобы она ушла. Находиться здесь
рядом с ней - все равно что быть вместе с Ангелом Смерти.

Он долго лежал неподвижно, прислушиваясь к ее перемещениям, сначала
наверх, затем по лестнице, затем в кухне, боясь, что она передумает и в
конце концов вернется к нему с пистолетом. Он не расслабился даже тогда,
когда услышал, как хлопнула входная дверь и щелкнул в ней замок. Затем
раздались шаркающие шаги на улице. Револьвер мог быть в Чероки.

Мотор Старой Бесси взревел и закашлял. Энни свирепо дала полный газ.
Вспыхнули передние фары, освещая серебристую стену дождя. Фары стали
удаляться вниз по дороге. Они свернули, уменьшая силу света, и затем Энни
исчезла. В это время она направлялась не вниз по дороге, не в Сайдуиндер, а
вверх, высоко в горы.

- Убирается в свое Место Смеха, - проворчал Пол и начал смеяться над
собой. Она добилась своего; он уже стал самим собой. Дикий приступ веселья
мгновенно оборвался, когда его взгляд упал на искалеченное тело крысы в
углу.

Его осенила мысль.

- Кто сказал, что она не оставила мне ничего есть? - спросил он комнату
и засмеялся громче. В пустом доме Место Смеха Пола Шелдона напоминало обитую
войлоком палату в психиатрической больнице.

Спустя два часа Пол снова взломал замок в спальне и во второй раз
направил кресло качалку через дверной проем, который все-таки был слишком
мал. Это была его последняя надежда.

На коленях у него лежали два шерстяных одеяла. Все таблетки, которые он
прятал под матрацем, теперь, завернутые в "Клинекс", лежали у него за
пазухой. Он намеревался выбраться наружу, не задумываясь о том, идет на
улице дождь или нет. Это был шанс и он хотел воспользоваться им. Сайдуиндер
находился под холмом и дорога вниз будет скользкой; кроме того, темно было,
как у негра в заднице. Он знал об этом, но его это не останавливало. Его
жизнь не была жизнью героя или святого, но он не собирался умереть, как
экзотическая птица в зоопарке.

Он вспомнил тот вечер в Вилладже, когда они пили вместе с мрачным
драматургом по имени Бернштейн в "Голове Льва" (и если он выживет и ему
доведется увидеть Вилладж снова, .он встанет на колени, чего бы ему это ни
стоило, и поцелует пыльный тротуар Кристофер Стрит). Каким-то образом
разговор коснулся евреев, живших в Германии в нелегкие четыре года до того,
как Вермахт вторгся в Польшу и началась эта всемирная заварушка. Пол
вспомнил, как он говорил Бериштейну, который потерял тетю и дедушку в
Холокауст, что он не понимал, почему евреи в Германии - черт, во всей
Европе, но особенно в Германии - не сбежали, пока еще было время. Такая
огромная нация, они же дураки, многие уже имели опыт подобных гонений.
Несомненно, они видели и понимали, что приближается. Так почему же они
остались?

Ответ Бернштейна ошеломил его своей фривольностью и жестокостью:
"Большинство из них имело пианино. Мы, евреи, очень способны к музыке. А
когда ты покупаешь пианино, тебе, уже очень трудно думать о переезде".

Теперь он понял. Да. Сначала это были его раздробленные ноги и
сломанный таз. Потом книга удерживала его. Как ни безумно это звучит, но он
даже находил в ней удовольствие. Было бы легко - слишком легко - свалить все
на сломанные кости или

наркотики, тогда как на самом деле это была книга. Книга и монотонное
течение дней его выздоровления. Все это и особенно проклятая, дурацкая
книжонка и были его пианино.

Что бы она сделала, если вернувшись, не обнаружила бы его в комнате?
Что? Сожгла бы рукопись.

- А, черт с ней! - сказал он, и это было почти правдой. Если он
выживет, он сможет написать другую книгу, даже воссоздать эту, если захочет.
А у мертвого не больше возможности написать новую книгу, чем купить новое
пианино.

Он был в гостиной. Раньше она была чистой и опрятной, но теперь грязные
и расколотые тарелки и блюда валялись, где попало. Полу показалось, что
здесь находилось все, что есть в доме. Энни, очевидно, не только била и
щипала себя; находясь в депрессии, она еще и обжиралась, не заботясь о том,
чтобы убрать после себя. Он припомнил вонючий ветер, который врывался в его
глотку, когда он был в грозовом облаке, и его затошнило. Большая часть
объедков была остатками сладостей. Мороженое высыхало в чашках и супницах. В
тарелках были крошки пирога и крем с пирожных. На телевизоре подле
двухлитровой пластиковой бутылки возвышался холмик из лимонного желе,
покрытый засыхающей корочкой. Бутылка пепси, неестественно большая,
напоминала боеголовку Титан! Поверхность бутылки была чем-то смазана и
оттого казалась почти непрозрачной. Он подумал, что она пила прямо из
бутылки и пальцы ее были в мороженом или соке.

Он не слышал металлического звона, и не удивительно. В комнате была
масса тарелок и блюд, но ни одного ножа, вилки или ложки. Пол и кушетка
забрызганы и заляпаны в основном мороженым.

Вот, что я видел на ее халате: то, что она ела. И этим же от нее
воняло. Он снова представил себе Энни в виде первобытной женщины. Он словно
видел, как она сидела здесь с полным ртом мороженого и грязными руками от
полузастывшего соуса из-под цыпленка. Все это она запивала пепси - просто
жрала все подряд и пила пепси в глубокой депрессии.

Пингвин со своей льдиной все еще оставался на столике, но многие другие
керамические фигурки она побросала в угол, где валялись их полированные
остатки - крохотные остренькие черепки.

Он продолжал видеть ее пальцы, погружающиеся в крысиное тело. Красные
следы пальцев на простыне. Он видел, как она слизывает кровь с пальцев с
таким отсутствующим видом, словно ест мороженое или желе. Эти образы были
отвратительны, но они послужили хорошим стимулом, чтобы поторопиться.

Ваза с засохшими цветами была опрокинута на пол, под столом лежало
блюдо с молочным пудингом и большая книга. Она называлась "Закоулки памяти".

Путешествие по "Закоулкам памяти" - не лучшая идея, когда у тебя