приходил школьный инспектор и во всех младших классах устроил устные
испытания - так он назвал это, - и, как ты думаешь, кто оказался первым?
посмотрела на Мэри, словно хотела сказать: "Вот такая дочь - утешение для
родителей!" В сущности же ее ничуть не приводили в экстаз успехи Несси в
науках. Они ее радовали лишь как верное средство привести в милостивое
настроение господина и повелителя.
только что к вечной разлуке с нею.
холодному и мокрому лицу Несси.
10
всегда наступала тишина: утренние колокола, отзвонив, умолкали, затихала
суета в магазинах и шум на верфях, ничьи шаги не раздавались на пустых
улицах, обыватели, разморенные тяжелым, сытным обедом после долгой
проповеди в церкви, сидели дома и, борясь с дремотой, пытались читать или
засыпали в кресле в неудобных позах.
Тускло-желтое небо придавило город, заключило его, как в склеп, в глухое
безмолвие. Под сводами этого склепа воздух застоялся, и тяжело было
дышать. Улицы точно стали уже, дома теснее жались друг к другу, а
Винтонский и Доранский холмы, всегда такие величавые и далекие, вдруг
стали ниже и совсем придвинулись к Ливенфорду, как будто они, присев от
страха перед надвигавшимся на них небом, ползли к городу, ища защиты.
Деревья стояли, словно оцепенев от духоты, их голые ветви повисли, как
сталактиты в пещере. Не видно было ни единой птицы. Пустынные, точно всеми
покинутые поля были погружены в гнетущее молчание, какое бывает перед
битвой; безлюдный город, где замерли жизнь и движение, стоял, как
осажденная крепость в жутком ожидании вражеского нападения.
ускользнуть к себе наверх, только здесь находя одиночество и покой. Ей
сильно нездоровилось. Еще утром в церкви она почувствовала нестерпимую
тошноту, но вынуждена была оставаться до конца богослужения, потом
спокойно и ни на что не жалуясь высидеть дома весь обед, хотя и голова и
тело белели не переставая. Сидя теперь в своей комнате, опершись
подбородком на руки, она глядела в окно на странно замершие поля и
спрашивала себя, хватит ли у нее сил выдержать хотя бы еще два дня.
месяцев. В первой записке Денис просил ее подождать только до середины
декабря, - и вот уже сегодня двадцать восьмое декабря. Ей придется
выносить пытку пребывания в этом доме еще только два дня. Она понимала,
что Денис не виноват. Он вынужден был расширить на этот раз сферу своей
деятельности на севере и был послан фирмой в Эдинбург и Данди. Им были
довольны, эта отсрочка возвращения ему выгодна. Но Мэри трудно было с этим
примириться.
гаршейкском берегу, как в крепости, ей ничего не будет страшно. Она так
часто мечтала об этом домике, что он всегда стоял у нее перед глазами,
белый, крепкий и надежный, как маяк, как сверкающая эмблема безопасности.
Но она начинала уже бояться, что не сможет дольше бороться с все растущей
физической слабостью и постоянным страхом выдать себя.
тело все еще почти сохраняло прежние формы. Она казалась более зрелой,
бала бледнее прежнего, но никаких грубых изменений в ее фигуре не было
заметно, а перемену в лице все приписывали суровому режиму, введенному для
нее отцом. Но в последнее время ей приходилось уже туго затягиваться и
делать непрерывные усилия держаться прямо, чтобы, как это ни трудно,
сохранить подобие прежней фигуры.
терпеть эту муку и сидеть неподвижно, под холодным взглядом отца, ощущая,
как ворочается в ней ребенок, словно протестуя против неестественного
стеснения. Надо было носить перед всеми маску безмятежного спокойствия.
предосторожности, в душе ее матери зародилась смутная тревога. Часто,
поднимая глаза, она перехватывала направленный на нее в упор
вопросительный, недоверчивый взгляд миссис Броуди. Смутные, неопределенные
подозрения, видимо, бродили, как тени, в ее уме, и только их ложное
направление до сих пор мешало им принять более четкую форму.
предыдущие годы ее жизни, и сейчас, когда неизбежный конец и избавление
были так близки, силы, казалось, изменили ей! Сегодня к ее беспокойству
прибавились еще тупая боль в пояснице и слабые недолгие схватки. Все, что
она вынесла, с такой остротой представилось ей, что слеза покатилась по
щеке.
печальную неподвижность статуи и словно нашло себе отклик в природе. Глядя
в окно, Мэри увидела, что калитка, весь день полуоткрытая и неподвижно
висевшая на петлях, стала медленно качаться и закрылась с громким треском,
словно с силой захлопнутая чьей-то небрежной рукой. Минуту спустя куча
увядших листьев, лежавшая в дальнем углу двора, зашевелилась, и несколько
верхних взвихрились, закружились в воздухе с шелестом, похожим на вздохи,
затем стали опускаться и снова легли на землю.
беспокойство объяснялось ее состоянием, так как явления были сами по себе
незначительны, но контраст между этим внезапным, необъяснимым движением и
душной, невозмутимой тишиной казался разительным. Безмолвие вокруг стало
еще глубже, медное небо - еще мрачнее и надвинулось еще ниже на землю.
боли, калитка снова тихонько открылась, покачалась и захлопнулась с еще
большей силой и грохотом, чем в первый раз; долгий, протяжный, шумный
скрип открывшейся калитки звучал, как вопрос, а быстро последовавший за
ним лязг - как отрывистый, насмешливый ответ. Легкая зыбь пробежала по
лугу, тянувшемуся по ту сторону дороги, и высокие травы заколебались, как
дым; перед широко открытыми глазами Мэри лежавший на дороге пук соломы был
внезапно подброшен высоко в воздух и с невиданной, необъяснимой силой
унесен куда-то далеко. Тишина наполнилась вдруг частым и тихим топотом, и
какой-то бродячий пес промчался по улице, бока его раздувались, уши были
откинуты назад и прижаты к голове, глаза вылезали из орбит. С вспыхнувшим
вдруг любопытством Мэри заметила испуганный вид собаки и спросила себя,
чем объясняется этот стремительный бег и ужас.
вздох, густое, низкое жужжание со стороны Винтонского холма, которому
вторило эхо вокруг дома. Оно облетело серые стены, извилистой молнией
устремилось через амбразуры парапета, закружилось меж дымовых труб,
завихрилось вокруг торжественных гранитных шаров, помедлило одно мгновение
у окошка Мэри и отступило, постепенно замирая, как рев волн, разбившихся о
покрытый галькой берег. Наступило длительное безмолвие, затем тот же шум
возвратился, нарастая со стороны дальних гор; он звучал дольше, чем
прежде, и замирал медленнее, как бы отступая на менее далекие позиции.
и влетела Несси.
будто жужжит большущий волчок.
какое! Ох, Мэри, я боюсь!..
случится.
боюсь! Говорят, в кого она ударит, тот сгорит совсем, а если сидеть близко
от железа, то молнию скорее притянет.
Мэри.
последнее время совсем не обращаешь на меня внимания. Если я посижу здесь
с тобой, я не буду так бояться этого шума.
инстинктивно отодвинулась.
любишь меня, как прежде, - огорчилась Несси, и одну минуту казалось, что
она сейчас встанет и уйдет в детской обиде на сестру.
взяла ее руку и тихонько сжала. Отчасти умиротворенная этим, Несси, с уже
менее огорченным видом стиснула в ответ руку Мэри. И, сидя так, плечом к
плечу, обе сестры молча стали смотреть на задыхавшуюся землю.
рассол, щекотавшим ноздри. Бурое небо потемнело, стало лилово-черным, как
дымом застилая горизонт, далекие предметы совсем исчезли из виду, а
близкие приобрели странную рельефность. Все растущее ощущение какой-то
отрезанности от внешнего мира пугало Несси. Она крепче уцепилась за руку
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Ковальчук Вера
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Сапковский Анджей