железной дороге в Круазэ. Есть у меня одна заветная мечта: все думаю,
может, когда-нибудь парижский экспресс, идущий со скоростью девяносто
километров в час, долбанет ее в самое чувствительное место.
всем прочем они хуже триппера.
добрыми, честными хозяюшками, которые ходят на рынок и жаждут некоторого
разнообразия.
моим теперешним успехом у женщин.
зрительницами. Если женщине опостылело супружеское ложе, она на все пойдет
ради новизны. Я читал, что убийца, которого должны гильотинировать, -
самая приманка для многих баб.
дел, все же, надеюсь, не дашь отрубить себе ради этого башку?
крокодила с хвостом и думают, что я наделен сверхъестественной мужской
силой.
старая дева, совершенно одинокая, несколько месяцев таскалась за мной из
города в город - все надеялась, что если мы разочка два поспим имеете, на
свет может появиться аллигатор. Но, к сожалению, ребенок получился вполне
нормальным.
Он понимал, что разговор этот ведется специально для него и не со злым
умыслом, а чтобы исцелить его от тяжкого недуга. Но недуг этот зашел уже
так далеко, что казался ему самому неизлечимым, а капризы Эмми и
прихотливость ее настроении еще усугубляли его страдания. Временами она
принимала его ухаживания благосклонно. Они льстили ей, и, сидя на
ступеньке своего фургона и болтая босыми ногами на солнце, она иной раз
беззлобно посмеивалась над Стефеном, гордясь своей властью над ним. И хотя
Эмми никогда не была щедра на ласку, все же во время их вечерних прогулок
случалось, что, прежде чем исчезнуть во мраке, она снисходительно дарила
Стефену поцелуй. Тщетно твердил себе Стефен, что она слишком ветрена и
пуста и ему никогда не удастся пробудить в ней ответного чувства. Его
неудержимо влекло к ней, как мотылька к цветку, но она оставалась для него
недоступной.
Пэроса вступил в суровый край, именуемый Пюи-де-Дом, и остановился в
маленьком, беспорядочно разбросанном городке Мулен-ле-Драж. Первоначально
они хотели добраться до Сент-Этьенна, но в пути сломался главный тягач,
тащивший за собой целый поезд соединенных попарно фургонов. Управиться с
ремонтом меньше чем за сутки не представлялось возможным, и пришлось
сделать привал. Пэрос был очень раздосадован тем, что цирк не успеет
прибыть в назначенное место к назначенному дню, и, чтобы немного
возместить потери, решил дать представление и показать хотя бы часть
программы в Мулен-ле-Драже.
успели. Городок при ближайшем рассмотрении оказался нищим и жалким, с
единственным промышленным предприятием - полуразрушенным от времени
кирпичным заводом. А дождь все лил и лил. И к началу представления в
протекающем балагане собралось не больше сотни зрителей.
свои номера с обычным мастерством, после чего все собрались у большого
очага в артистической. Но Эмми в этот вечер особенно не повезло. Во время
исполнения первой части аттракциона она дважды теряла равновесие на мокром
настиле и падала навзничь вместе с велосипедом. Первое падение вызвало
взрыв смеха среди неотесанных зрителей, второе - уже бурю насмешек,
сопровождавшихся свистом и улюлюканием. Эмми не закончила программы и,
надменно вздернув голову, укатила с арены.
смерть от перенесенного унижения. Он понимал, что сейчас с ней лучше не
разговаривать, и молча зашагал рядом, направляясь к фургонам, которые
остановились метрах в пятистах от заставы. К довершению всех бед, не
успели они выбраться из города, как хлынул настоящий ливень, и им пришлось
искать убежища в амбаре, стоявшем с приотворенной дверью среди жнивья.
на полу амбара навалены кучи соломы. Наконец он решился нарушить молчание.
прыгала с трамплина сегодня. Такая публика, как здесь, этого не
заслуживает.
толстокожий народ.
дождь это самоубийство? - Ее глаза гневно сверкнули в темноте. - Да кто ты
такой, чтобы меня допрашивать? Ты что, не знаешь, какому риску подвергаюсь
я каждый вечер, в то время как ты сидишь себе преспокойно на заднице и
царапаешь карандашиком по бумажке, потому что ты храбр, как вошь? Прыгаю я
с трамплина или не прыгаю - это мое личное дело. У меня нет ни малейшего
желания свернуть себе шею ради какого-то недоношенного аббатика.
от бешенства, внезапно схватил ее за плечи.
вспомнив все обиды и издевательства, на которые она никогда не скупилась,
Стефен готов был подчинить ее себе силой и, обхватив руками, словно борец,
пытался повалить на землю. Но она сопротивлялась, как дикая кошка,
вертелась и извивалась, когда он прижимал ее к соломе, и яростно
отпихивала его локтями. Она оказалась сильнее, чем он думал, у нее были
крепкие мускулы и кошачья увертливость. Он почувствовал, что ему не
хватает дыхания, когда она, навалившись на него всем телом, старалась
сбить его с ног. Напрягая все силы, он пытался устоять. С минуту ни один
не мог взять верх, и они стояли, раскачиваясь из-стороны в сторону. Затем
Эмми неожиданно дала ему подножку и рывком опрокинула его на землю.
луна среди быстро бегущих облаков, в амбаре стало светлее. С трудом
переводя дыхание, Стефен заставил себя поглядеть на Эмми и с изумлением и
замешательством обнаружил, что она полулежит, прислонившись спиной к куче
соломы, не оправляя платья, задравшегося во время борьбы выше колен, и,
сощурив глаза, наблюдает за ним с каким-то странным, насмешливым и
вызывающим видом. Матовые щеки ее слегка порозовели, бледные губы кривила
хитрая усмешка. Поймав на себе его взгляд, она медленно закинула руки за
голову, и в этом жесте не было кокетства - только ожидание. Она
нетерпеливо пошевелилась.
так безуспешно ждал! Но он прозвучал так бесстыдно, с таким равнодушием,
был настолько лишен какого-либо намека на чувство, что Стефен окаменел. Он
стоял не шевелясь и смотрел на Эмми почти с отвращением. Затем, ни слова
не говоря, повернулся и выбежал из амбара. Эмми не могла поверить своим
глазам. Выражение ее лица изменилось. Ошеломленная, взбешенная, она
вскочила на ноги.
(франц.)]
обожгло его, еще мучительнее, еще беспощаднее, чем прежде. Ему уже было
все равно, он желал ее, он должен был обладать ею во что бы то ни стало.
Он вернулся в амбар.
амбара. Кусая губы, полузакрыв глаза, он шагал, не разбирая дороги. Он
пережил уже немало унижений за последние недели, вечно мучимый неутоленным
желанием, вечно стремясь к одному - умилостивить Эмми, снискать ее
расположение. Но сейчас он был слишком глубоко уязвлен. Ему казалось, что
он достиг предела унижения. Он не может, не станет больше этого терпеть.
цирка. Тягач должны были исправить лишь к утру, и сборы в дорогу еще не
начинались. Большой балаган, совершенно пустой, стоял среди безлюдной
глинистой равнины. Что-то потянуло Стефена внутрь. Сквозь отверстие в
куполе светила луна, и мокрая поверхность металлического трамплина,
оставленного на ночь на арене, ярко блестела в голубоватом призрачном
свете. Какое-то неясное побуждение росло, крепло в истерзанной душе
Стефена - стремление оправдаться перед самим собой, что-то доказать себе,
подняться в собственных глазах. Он поглядел наверх - все оборудование было
на месте. По телу его пробежала дрожь. Он направился к веревочной
лестнице. Ноги его вязли в сырых опилках, оставляя глубокий след.