будет пролита кровь при дверях дочерниной комнаты. Он видел движение руки
своего сына и, стиснув ее, предупредил роковой удар.
берегись оставить здесь поганые кости свои! - закричал Хабар-Симской вслед
ему.
адскую усмешку.
сестры.
это отдается в ушах и сердце Эренштейна, трепещущем от неизвестности, что
делается в семье боярина. Дорого заплатил бы он, чтобы там быть. Но вверху
все замолкло, шум оборачивается в его сторону, приближается к нему. Стучатся
в сенях. Он высекает огня.
означились на полу и провели дорожку прямо к шкапу.
и предательские следы уничтожены. Слава богу!
затрещали; потом смертное хрипение, потом глубокий вздох и - гробовая
тишина.
заточении и казни, истерзанный страхом, измученный скоростью побега,
усилиями взлезть на стену, всем, что его так ужасно и так внезапно разом
обхватило, если он испустил дух?.. Может быть, задохся в шкапе... может
быть, удар! Ужасно!
слывет он чернокнижником; назовут его убийцей. Потребуют его головы.
Властитель, разгневанный укрывательством беглеца, выдаст ее народу. Антон
знает, что такое озлобленный народ; лютость зверя ничего перед его
жестокостью. Он имеет довольно духу идти в битву со смертью на одре болезни,
даже на плахе, которой он не заслужил; он готов идти в битву, когда
потребует долг; но смерть в когтях разъяренного народа - ужасна. И что еще
ужаснее, он будет невольной причиною смерти ближнего...
Стучатся еще сильнее. Замешкаешься отворить, навлечешь на себя подозрение и
усилишь розыски. Кто знает? могут выколотить дверь, и тогда застанут его очи
на очи с беглецом.
один бог! Все упование на него.
обстоятельствам. Стилет под мышку, лампаду в руки, и дверь в сени отворена.
по приказу великого князя ищем важного беглеца. Он бежал сюда к палатам
боярина, здесь и скрылся. Одному из наших вздумалось только теперь сказать,
будто слышал, как Холмский лез по стене, будто твое окно отворилось...
укрыватель беглецов... За что такое оскорбление?.. Кто это сказал?.. Я буду
жаловаться великому князю.
доказчика. Думали, не подшутил ли над ним нечистый; знали, в какой милости
властитель содержит лекаря, и опасались гнева Ивана Васильевича за то, что
потревожили напрасно его любимца; опасались мщения самого басурмана-колдуна,
который потому уж чародей, что выучился так скоро изъясняться по-русски - и
не было более свидетельства, что беглеца видели у окна его. Мамон, по своим
причинам, не настаивал.
прошу, я требую осмотра.
молитву, вошли в спальню лекаря.
подходит к запертому шкафу и прислушивается у него жадным слухом.
смущения, в прибавку еще усмехнулся, между тем как в сердце и в уши било
молотами.
только в обмороке и, очнувшись именно в эту минуту, когда Мамон
прислушивается, застонет, хоть вздохнет?..
поближе к стилету.
замечаний. Иной видел кости человеческие, измолотые в иготи, другой кровь в
скляницах, третий голову младенца (бог ведает, что в этом виде представил
ему страх), четвертый слышал, как на голоса их отвечал нечистый из какого-то
ящичка, висевшего на стене (вероятно, из лютни). Бедные, как еще остались
живы и целы!
ворота на запор... посыпались проклятия на Образца, на Холмского. Еще минуты
две-три, и все замолкло глухою тишиной.
едва могла отворить шкап.
согнувшийся. Он стоял на коленах, опустив низко голову, которою упирался в
боковую доску шкапа. Лица его не было видно, но лекарь догадался, что это
голова старика, потому что чернь ее волос густо пробрана была нитями
серебра. В нем не обнаруживалось малейшего движения. С трудом освободил
Антон этого человека или этот труп от его насильственного положения и еще с
большим трудом снес его на свою постель.
жизни из далекого мира. Этот признак возвращает лекарю разум, искусство,
силы, все, что было оставило его. Сделаны тотчас врачебные пособия, и
Холмский открывает глаза. Долго не в состоянии он образумиться, где он, что
с ним; наконец, с помощью возрастающих сил своих и объяснений лекаря, может
дать отчет в своем положении. Тронутый великодушною помощию Антона до того,
что забывает его басурманство, он благодарит его со слезами на глазах.
окрестился по-нашему, - прибавляет воевода, - отдал бы за тебя любую дочь
свою.
черты его лица, резкие, грубые, но и вместе выражающие величие и
благородство души. Едва не на смертном одре, под секирою грозного владыки,
которая того и гляди готова упасть на его голову, он и тут, образумившись от
первого, нежданного удара, кажется так спокоен, как будто после трудного дня
пришел отдохнуть под гостеприимный кров. Жизнь воеводы спасена, свобода
обеспечена - надолго ли? Кто может поручиться? Надо искать средств избавить
его совершенно от гонений великого князя или укрыть на время от них, пока не
прошел гнев владыки. Эренштейн дает себе слово стараться умилостивить Ивана
Васильевича, собственным своим влиянием и влиянием сильного Аристотеля. В
этом случае нужна величайшая осторожность. Укрыть же на время знаменитого
беглеца может только Образец. Но как довести к нему Холмского теперь, в
ночные часы? Слабый от пущенной крови, воевода не в состоянии идти без чужой
помощи, да и с этою помощью нет возможности переправить его через тын,
отделяющий двор боярский от басурманской половины. Провести же его через
улицу и двое ворот нельзя и думать. Стучать в ворота, чтобы иметь вход через
них, опасно. Можно ли ручаться, что Мамон не оставил около них караула?
Время, однако ж, летит; вторые петухи обвестили город, что наступила
полночь. Нет возможности откладывать перемещения воеводы до утра, потому что
к лекарю из подклета явится его слуга и могут явиться посетители. Не опять
же прятать воеводу в шкап и опять начинать ту же страшную процессию, которой
повторение могло бы стоить жизни одному или другому.
боярскую, какими путями вздумает. Экспедиция хотя не дальняя, но
затруднительная и опасная по отношениям одной стороны к другой. И потому
запасся он своим надежным стилетом, который прицепил к поясу, и шестопером,
вроде дубинки, вооруженной несколькими металлическими когтями: это был
подарок от Аристотеля, добытый в войне против новгородцев. Сверх того
Холмский дал ему жуковину - перстень с родовым гербом, служивший печатью при
засвидетельствовании важных актов. Он носит ее всегда на пальце. Ныне эта
жуковина могла уверить Образца, что лекарь действительно посол от его
ратного товарища и друга. С такими орудиями брани и мира отправился Антон в
свою экспедицию, не забыв исправно запереть знаменитого беглеца.
боярского двора от басурманского. Молодость и отвага творят чудеса, и он с
пособием их уничтожил эту преграду, то есть перелез через нее не без того,
чтобы не запечатлеть этот подвиг несколькими легкими ранами и потерей
Ильин Андрей
Курылев Олег
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия