лом, - откуда и прозванье, - неодобрительно качала головой.
чике, куда зарыли. С утра ушла куда-то. Видали ее в лесу, у лесной избы,
видали и над Мочиловским омутом: Курья впадает в Мочиловку в трех верс-
тах от села, здесь омут. Нигде Аннушку не останавливали от дурной мысли,
но видно так же был силен в ней позыв к жизни, как и к смерти.
как выпитая. Войдя, села на лавку и стала сидеть бездельно. Так сидят
соседки в чужом дому и нищие странницы. В сумерки вошел Егор Иваныч, за-
метил ее, стал что-то делать у печки. Она встала и пошла к нему, безз-
вучная и полная неутоляемой скорби. Синяя кофточка гладко облегала ее
крупные покатые плечи.
я. Суди меня теперя.
ты по рукам пошла... Уходи, не обступай меня!
нужного слова, самого оскорбительного, самого губительного из всех.
опять туда, на крыльцо, откуда пришел. Созерцание собственной раны дава-
ло ему большее удовлетворение, чем раскаяние Анны.
дождю и мычанью недоеной коровы. Вдруг, помимо воли, вспомнила, как сем-
надцать лет назад - Анна была еще девочкой, многого не понимала - трави-
ла тетка Прасковья пьянствующего свекра: запекала рубленую щетину в
хлеб. Мысль об этом отрезвила Анну и согнала с нее тусклый налет тоски.
Она подняла лицо к потолку и, устало улыбнувшись, сказала вслух:
тот и хозяин... Эх, Егорка! - Потом она сняла подойник со стены и, пере-
валиваясь бедрами, пошла доить корову.
вым: Петька песни пел, как никто, был неженат - невеселых песен не ве-
дал, он-то и убаюкал и приютил бездомное Аннушкино сердце. Снова до са-
мого донышка норовой своей души наполнилась Анна любовью. И уже никто не
проведал, что в третий и последний раз цвела Анна.
избам: будут церкви закрывать и подвешивать печатки, будут хлеб отнимать
весь начисто. И как бы в подтвержденье россказней, собрали однажды под
вечер сход для выслушанья речей уездного человека. Васятка Лызлов ходил
по селу и усердно свиристел в тот самый роговой свисток, которым ког-
да-то собирал сходы Прохор Стафеев.
подглядывали из-под козырьков и платков за всеми случайными и неслучай-
ными движеньями наезжего. А тот, путаясь в длинных полах брезентового
своего пальто, ходил взад и вперед вдоль Сигнибедовского амбара, тер ру-
ки и сам украдкой разглядывал мужиков. Глаза у него были усталые и
чуть-чуть напуганные. Минутами казалось, что он хочет сказать вот тут же
сразу что-то очень хорошее, такое, чему не место на митингах, где крик.
Он останавливался, чесал себе лоб и снова с утроенным рвением принимался
ходить туда и сюда. Матвей Лызлов, председатель, с двумя красноармейцами
из трех, приехавших с гостем, притащили из исполкома стол и две табурет-
ки. Исполкомские о чем-то совещались.
Ишь, руки-те натирает.
кала в край головного платка другая, Праскутка.
оставил! Тетерину весь сад перекопал, искамши. Сам и рыл!.. - повество-
вал Бегунов. Опущенное веко придавало ему со стороны вид уснулой рыбы.
дни не оплюешь! - сказал не в меру громко другой и, видимо, сам испугал-
ся своей решимости.
и отдадите!
тал что-то в ухо исполкомскому писарю, Козьме Мурукову. Муруковский ка-
рандаш, понукаемый Васяткой и время от времени обсасываемый владельцем,
отчего оставались лиловые пятна на губах, как угорелый, носился по бума-
ге. Васятка тоже имел уже лиловое пятно карандаша на щеке. Тут как раз
Лызлов влез на незанятую табуретку - гость предпочитал ходить, вытянул
руку вперед, переглянулся с гостем, можно ли начинать, цыкнул на воркот-
ливую шопотню баб и предложил выбрать председателя.
подскакивая на табуретку к отцу. - Клеймите, товарищи, таких! Это есть
несознание момента...
ясь от бумаги.
Чмелева, всегда склонного к рассуждениям как об научном, так и ненауч-
ном.
ложенье Чигунова.
хочь матери в морду даст. Ваську!
бледнея. Быстрые глаза его метали молнии в неуязвимую Сигнибедовскую
толстоту. Рука его рассеянно почесывала щеку, точно догадалась соскоб-
лить чернильное пятно. Он наклонился к чмелевскому уху и настойчиво по-
шептал ему что-то.
и не замедлил влезть на табуретку.
шаться! - начал он, блестя веселыми глазами. - Во-первых, мужички, пос-
тупило объявление от одного тут из товарищей... - он покосился на Васят-
ку, как бы спрашивая, правильно ли передает он Васяткины слова: - ...
удалить Сигнибедова-гражданина совсем вон отседа. Он как есть бывший ку-
лак и понамарь... Как вы на это, мужички, посмотрите, а?
скривил губы. Полаяла вдалеке собака. Вздохнула баба. Скрипнул под Чме-
левым табурет.
пряников не дал?.. - спросил, весь багровый, Сигнибедов. - Ну, постой,
доживешь до пряничка! - Сигнибедов уходил, не дожидаясь решенья схода,
и, как у разбитого ударом, подрагивала у него правая, висевшая вдоль те-
ла, рука.
чуть не плача. - Товарищи, общественное порицание ему...
рительно закричали мужики вослед уходящему.
щеки натер, залпом выпалил все, вычитанное за неделю из газет, потом ти-
хо и скромно прибавил немного своего, и это бедное свое стоило гораздо
больше всего прежде сказанного им. Мужики внимали, но, стыдясь искренних
глаз Чмелева, скрывали свое вниманье смехом.
в бок.
гостя, и, заметив удивленный взгляд его, объяснил охотно: - Он все про
Марсию нас убеждает, будто и там люди живут... А мы ему не верим; этого
и у нас, думаем, вполне хватает, чтоб еще на небо такое же сажать!
копаясь огромным пальцем в бороде и высматривая исподлобья.
кался в первые же пять минут, что казалось - вот-вот из себя выскочит и
полетит. Отец взял его сзади за рубаху и, стащив с табуретки, попридер-
жал малость, пока не улегся Васяткин пыл. И тотчас же после этого
объявил Лызлов-старший, что будет говорить наезжий в Воры гость, уездный
продкомиссар!
не влезая на табуретку. И с первого же его слова оборвалась веселость у
мужиков. Бороды помрачнели, безбородые насупились, сдвигаясь тесным
кольцом.
го-то, но сообщение это мигом разраслось в шум, и шум этот почти мгно-
венно докатился до самых краев сельской площади.
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Шидловский Дмитрий
Каргалов Вадим
Андреев Николай