выкорчевывать? Так там одни только тупые остались...
на глыбу.
- Он огладил молочно-белый выступ. - Скульпторы о таком изгибе и не мечтали!
Того же Генри Мура возьми... Да у нас бы... Ну, не у нас, конечно, - на
Западе... На пьедестал бы поставили! В каком-нибудь, я не знаю,
Люксембургском саду... А я это должен ломать. Почему? Зачем это вам?
- стройная, яснолицая. Бедра ее были до колен влиты в темно-серые брючки -
без единого шва, с приглушенным змеиным узором. Кольчужно мерцала плетеная
короткая безрукавочка.
я... Так, с самим собой... Д-досада, знаете, взяла... - Он отважился
взглянуть на Лику. Та улыбалась.
деле, что вел с надзоркой душеспасительные беседы, да еще и с
искусствоведческим уклоном... К счастью, блуждающий взгляд его вовремя
коснулся глыбы, где лежали отбитый у врага ломик и сетка с пятью капсулами.
Теперь менять надо... Лика засмеялась, - Боже, какие все-таки мужчины
одинаковые! Можно подумать, вы вообще не различаете оттенков. Алые называете
красненькими, салатные - серенькими...
есть ставила на одну доску с Крестом, Василием, Ромкой... И даже не в этом
суть! Она видела в нем человека. И с Никитой немедленно приключился приступ
высокого, чреватого откровениями идиотизма.
вы и сами художница.
вообще можно ломать?
удивляет? У них прекрасно все. Даже то, что идет на слом...
Когда влез в летающую тарелку...
высматривая что-то вдали. Разговор становился все неприятнее и неприятнее...
недружелюбным взглядом. - Вас, по-моему, просто обуяла гордыня. Я понимаю,
вам здесь приходится трудно. Но поверьте, что во всех ваших бедах виноваты
вы сами. Поймите: хозяева каждому воздают по заслугам...
глаза. Сейчас он почти ненавидел ее - красивую, холеную, благополучную.
собственного пронзительно-скрипучего голоса, начал он, - чтобы со мной
обращались, как... как с этими... Как вы их называете? Побирушками!
обогнув Кляпова, надзорку и глыбу, пошла, не оглядываясь, прочь.
ломика с этим... лупоглазым... - Значит, побирушка... - медленно проговорил
Никита, глядя вслед Лике. - Ладно...
бессмысленно глядя на авоську и ломик.
выяснилось, тюбиков.
сильный колющий удар. Золотистая, словно набранная из латунных стерженьков
стена оказалась куда менее прочной, чем те же глыбы. Ломик вошел в нее чуть
ли не до половины.
надо будет... А петлю можно из кабеля..."
ручки, и выборочно перебила несколько световодов. В результате ритмичное
биение стеклистых труб пошло на убыль, а две из них (не толще женского
мизинца) вспыхнули, как раскаленные добела стальные прутья. Опору наполнил
тихий шепелявый свист.
в самом что ни на есть рабочем состоянии.
и пучками Бог знает где вырванных с корнем кабелей и световодов. Иные из них
отдавали фиолетовым, иные - вишневым, но в основном преобладали
неопределенные серовато-мутные тона. На полу воздвиглась торчком
полутораметровая глыба фаллических очертаний. Слегка уплощенная голова ее
имела определенное сходство с женским торсом и была облачена в незавершенную
разлохмаченную понизу плетенку.
растяжках меж двух светоносных стволов, что-то вроде гетры с подошвой. -
Ну-ка, прикинь!
торопилась. Сначала она поднесла изделие к одному из раскаленных добела
световодов, осмотрела, ощупала до последнего проводка, потом недоверчиво
взглянула на Машу.
на подошву глянь!
зрелищем, Лика приблизилась к толстому смоляному кабелю и, присев на
отвердевший вокруг лоснящегося ствола воздух, осторожно продела ладную ножку
в плотное кольчужное голенище. Натянула почти до колена. Обувь была, мягко
выражаясь, оригинальна, и все же это была именно обувь. Пальцы ноги -
открыты, ступня - охвачена тугим плетением. Ближе к подошве проводки, словно
расплавленные, каким-то образом сливались в плотную чернозернистую ткань.
делается? Во! - И мастерица торжествующе ткнула пальцем в глубоко взрезанный
участок кольцевой трубы, где так и кишели слизняки, наращивающие на страшную
рану новую кожицу. - Перво-наперво - что? Обдираешь до самого до железа. Ну
и тут же наползают эти... сопливые... и давай трубу по новой обмазывать.
Тогда берешь подошву вязаную - и туда! С одной стороны проклеят - переверни.
И так раза четыре... Потом накладываешь проводки - и опять туда, к ним... А
сплетешь - опять то же самое. Они тогда еще и вязку прихватят. А там, где
проклеено, уже не тянется проверяла... И пол такую подошву не проедает! А? -
Мастерица подбоченилась. - Так бы сама себя в лоб и чмокнула - жаль, губы
коротки! Кто еще, кроме Маши, додумается? Ну, Ромка твой... Штаны вон, вижу,
сделал... Ничего штаны... Так ведь Ромка-то - лентяй! Все мужики лентяи...
Ладно. Снимай давай, если по ноге.
голенище.
Хмыкнула, задумалась. - А что ж ты думаешь? Вот выпью - и с каблуком
что-нибудь соображу! Будешь тогда на каблуках ходить...
Смешной какой-то... Как ни встретишь - все ломает, ломает... Копит, что ли?
расплачивается...
ее изделие. - Да послал бы он этого Креста куда подальше!
изделие в корзинку на растяжках.
нащупали друг друга и слились, образуя на месте стыка этакую рюмочную талию.
Света в помещении стало меньше, стеклистые трубы помаленьку усиливали
биение.
на изумление рыхлой. Вдобавок внутри ее, как выяснилось, сплошь и рядом
имелись пустоты, в одну из которых ломик чуть было не улетел с концами.