правители, имеет власть, основанную на условностях и случайностях? Да и что
может значить для меня мнение людей? Какое мне дело, что они думают обо мне
- главное, чтобы я находил радость в своих принципах! Если мне неизвестно
чужое мнение, оно не делает мне ничего плохого, а если мне его тычут в нос,
ну что ж, это мне - доставит лишнее удовольствие, да, именно удовольствие,
так как презрение со стороны дураков для философа приятно: приятно
игнорировать общественное мнение, а вершина мудрости заключается в том,
чтобы не обращать на него внимания. Часто добродетель похваляется всеобщим
уважением, но скажите, что выигрывает человек, которого кто-то уважает?
Кроме того, чужое уважение оскорбляет гордость: порой я могу полюбить того,
кого презираю, но никогда не сумею полюбить того, кого почитаю, и у
последнего всегда будет множество врагов. Поэтому не стоит колебаться между
этими двумя способами жизни: добродетелью, которая приводит лишь к самому
бессмысленному и самому скучному бездействию, и пороком, в котором человек
находит все, что есть самого сладостного на земле.
естественное красноречие Жюстины не могло справится с такими софизмами. Зато
Розали, более податливая и менее развращенная, Розали, испытывавшая ужас от
того, чем ей приходилось заниматься, понемногу прислушивалась к советам
своей подруги. А наша наставница жаждала преподать юной ученице первые уроки
религии. Впрочем, здесь не помешала бы помощь духовника, но его, увы, в доме
не было: Роден презирал всех священнослужителей так же искренне, как и
культ, который они проповедовали, и ни за что на свете не потерпел бы их
присутствия возле своей дочери. Равно невозможно было отвести девочку к
исповеднику: Роден не отпускал дочь из дома без сопровождения. Поэтому
приходилось ждать подходящего случая, а пока Жюстина исправно наставляла
свою подопечную; прививая ей вкус к добродетелям, она приобщала ее к
религии; она объясняла ей религиозные догматы, открывала священные тайны и,
объединяя в молодом сердце эти два чувства, она незаметно делала их
необходимыми для будущего счастья девочки.
глазах Розали, - неужели человек может быть слепым до такой степени, чтобы
не видеть, что ему уготована лучшая доля? Неужели, имея способности познать
Бога, трудно понять, что эти дары даны ему только затем, чтобы выполнять
обязанности, которые они налагают? Есть ли на свете что-нибудь более угодное
Предвечному, нежели ' добродетель, пример которой он сам являет? Может ли
создатель такой красоты на земле думать о чем-то другом, кроме добра? И
могут ли устремиться к нему наши сердца, если не будут наполнены добротой,
чистосердечием и мудростью? Мне кажется, - продолжала богонравная сирота, -
в чувствительных душах не может быть иных причин любви к всевышнему, кроме
чувства благодарности за то, что он подарил нам этот прекрасный мир. Более
глубоким умом можно постичь всеобщую цепочку наших обязанностей, так почему
не хотим мы выполнять те, что требует наш долг, если они служат нашему
благу? Разве не сладостно угождать всеблагому Существу, исповедуя
добродетели, которые способствуют нашему счастью на земле, а после земной
жизни обеспечивают наше возрождение в лоне божьем? Ах, Розали, как слепы те,
кто хотел бы лишить нас этой надежды! Соблазненные, обманутые своими
низменными страстями, они готовы отвергнуть вечные истины и предаться
поступкам, которые делают их недостойными вечного блаженства; они
предпочитают думать, будто их обманывают, между тем как они сами обманывают
себя. Мысль об отказе от низменных удовольствий страшит их, им кажется
удобнее отказаться от небесной надежды, чем признать то, что поможет им
приобрести ее. Но когда в их сердцах затухают эти тиранические страсти,
когда глаза их открываются, когда не видят они ни в чем опоры, тогда
начинает звучать властный голос Господа, от которого прежде отмахивались они
посреди своего иступления, вот тогда, Розали, ужасно их пробуждение и горьки
их сожаления о том, как дорого приходится им платить за свои ошибки! Вот так
приходит человек к ужасному осознанию греховности своей прошлой жизни, и
искренен он не в моменты опьянения и экстаза, но когда его успокоенный
разум, собрав всю оставшуюся энергию, ищет истину, прозревает и наконец
видит ее. Тогда мы сами призываем это высшее Существо, когда-то для нас не
нужное, мы его умоляем - оно нас утешает, мы его просим - оно нас слушает.
Но почему мы раньше отрицали его? Почему не признавали то, что так
необходимо для нашего счастья? Почему мы повторяли вслед за людьми
заблудшими, что бога нет, между тем как сердце разумного человека всякую
минуту предлагает нам доказательства существования этого божественного
Существа? Так стоит ли заблуждаться вместе с безумцами вместо того, чтобы
рассуждать здраво вместе с людьми мудрыми? Тем не менее все вытекает из
этого первейшего принципа: коль скоро существует Бог, он требует и
заслуживает нашего поклонения, а главнейшее условие этого поклонения -
добродетель, и в этом нет никакого сомнения.
Розали становилась понемногу христианкой. Но как подтвердить теорию
практикой? Розали, вынужденная повиноваться отцу, самое большее могла
демонстрировать свое отвращение к навязываемым ей оковам, но и это было
рискованно с таким человеком, как Роден. Он оставался непоколебим, ни одна
из религиозных и моральных доктрин Жюстины не выдерживала, сталкиваясь с его
принципами, но если ей удавалось убедить его, то, по крайней мере, и он не
поколебал его решимости.
приют, Роден тоже не терял времени, равно как и надежды сделать из Жюстины
свою сторонницу. В числе многочисленных ловушек, расставленных для того,
чтобы иметь удовольствие хорошенько рассмотреть тело пансионеров, которых
Роден предполагал совратить или просто полюбоваться ими, если чувствовал
трудности подобного предприятия в отношении их, имелась очень чистая и даже
элегантная уборная, ключи от которой давали только тем, чьи прелести
интересовали хозяина. Сиденье в этой уборной было устроено таким образом,
что когда ученик (или ученица) садился, вся его задняя часть находилась в
поле зрения Родена, который в это время располагался в соседнем помещении.
Если ребенок, заподозрив неладное, приподнимался оглядеться, неожиданно и
бесшумно закрывался специальный люк с пружиной, и успокоенный ученик снова
усаживался на место. Тогда люк опять открывался, и Роден, почти уткнувшись
носом в голую задницу, наблюдал процесс справления нужды. Если обследованный
зад ему нравился, он тотчас мысленно приговаривал его к порке или к порке в
сочетании с содомией.
заведения был доверен Жюстине и что наш сластолюбец, взволнованный тем, что
обнаружил в этом ребенке, составил в уме заговор против ее прелестей и
утвердился в своем злодейском намерении решительнее, чем прежде.
экспедиций. - О небо! Ты не можешь представить себе божественные телеса этой
девочки! Никто здесь с ней не сравнится, нет ни одной задницы, которая
похожа на эту потрясающую жопку!.. Жюстина вскружила мне голову, я больше не
выдержу... Я должен получить ее, сестрица, я должен насладиться любoй ценой.
Испробуй все, уговаривай, соблазняй, обещай, но добейся успеха, иначе гнев
заменит в моем сердце чувство, которое пробудила во мне Жюстина, и приведет
меня к безумствам... ты знаешь, на что я способен, когда передо мной
возникают препятствия.
бедняжку, но вынуждена была признать, что все ее планы рухнули.
- если конкретному счастью, которое тебя ждет, предпочитаешь надуманные
идеалы, которые питает твоя фантазия. Как пришло в твою головку, которая
всегда казалась мне светлой, что эта столь восхваляемая тобой чистота нравов
может быть хоть для чего-то пригодной? Неужели ты полагаешь, что окружающие
будут долго взирать на твою чистоту благосклонным взглядом? Твоя гордыня в
первое время может удивить, затем ранит самолюбие людей и, наконец,
обернется для тебя их презрением, и ты минуешь возраст, когда девушка
нравится, не воспользовавшись драгоценными дарами природы, кроме того, ты
оскорбляешь ее, пренебрегая ими. Кстати, какое зло ты усматриваешь в том,
чтобы предложить свое тело тому, кто его возжелал? Разве не от природы идет
его желание? Ты бросаешь ей вызов, не уступая ему; ты противишься целям
нашей мудрой праматери, которая, предназначив для наслаждения мужчин твои
прелести, рано или поздно накажет тебя и твою добродетельность. Это смешное
целомудрие, которому ты придаешь такое большое значение, является, как ты
скоро убедишься, не чем иным, как преступным небрежением намерениям природы
в отношении тебя. Поверь мне, мой ангел, мужчины ценят нас только за
удовольствия, которые мы им доставляем; когда мы им отказываем, они от нас
отворачиваются, и тогда нам остается лишь маленькая гордость при
воспоминании о нашем сопротивлении. Но разве сравнится ощущение, которое я
тебе предлагаю, с этим жалким чувством? Нет, дитя мое, нет ничего сладостнее
плотских радостей. Ничто так сильно не будоражит нас, ничто не дает нам
такие живые, такие продолжительные наслаждения... Да, да, ангел мой, не
сомневайся: одно мгновение любви стоит тысячи лет добродетельной жизни.
Уступи, Жюстина, уступи, и этим ты удовлетворишь свое тщеславие. Роден
предпочитает тебя всем остальным в этом доме, так разве эта сладкая победа
самолюбия не дороже всех жертв, принесенных добродетели? Ты будешь
коронована руками граций и будешь счастливее, отдавшись наслаждениям, чем
сопротивляясь природе. Как глупа женщина, которая рассчитывает возвыситься
над другими благодаря соблюдению идиотских норм добропорядочности! Что с ней
станется после долгих лет лишений? Позабудутся добродетели, которыми она
мечтала себя обессмертить, и окружающие ее люди разделятся на две части: те,
кто будут ее презирать, и вторые, которые будут сомневаться в ее
здравомыслии, но ни- один не посочувствует ей, ни один не вспомнит добрым
словом о ее жертвенности... Ты хочешь сказать о радости исполненного долга?
Ах, Жюстина, какая это скудная радость, и насколько женщина, всю жизнь
удовлетворявшаяся только химерами, ниже очаровательного, создания, которое
находит свое счастье в объятиях разврата! Так лови, каждую минуту лови эти
наслаждения, против которых восстают твои предрассудки, и ты не захочешь
ничего другого. Мой брат тебя обожает и все сделает ради тебя. Ты забыла о
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Андреев Николай
Ибсен Генрик