Чтение 35–й страницы книги ~Бедный Авросимов~

- Полноте, - улыбнулся полковник, - с нашими-то заботами в наш век можно
ли видеться чаще? Господа, - обратился он к остальным, - мы все продрогли с
дороги, не выпить ли нам чего?

- Пусть ротмистр распорядится, - сказал Заикин.

Покуда люди по приказанию ротмистра подавали, приехавшие уселись
поплотнее.

- Я было согласился с вашими республи[275] канскими воззрениями, - сказал
подпоручик полковнику, - но мысль об непременном цареубийстве столь для меня
ужасна, что она меня от вас отдаляет.

- Какая же республика, коли жив монарх, пусть даже бывший? - жестко
отпарировал полковник. - Что это вы? Да разве вас кто силой тащил к нам? Вот
ротмистр Слепцов полный наш антагонист, так что ж из того? Я могу уважать
врагов.

- Какой я враг, - засмеялся ротмистр, - я, может быть, более друг, чем вы
предполагаете... Я хочу вас предостеречь от неверного шага, но понятия
благородства мне не чужды. Я выдавать не способен, господа, я просто
арестовываю. Я даже понимаю ваш пафос, вы где-то там по-своему правы, и
все-таки, господа, когда час ударит... Вы понимаете?... Но пока вы в моем
доме, прошу, господа, откушать.

Аромат гвоздики почему-то распространился по комнате. Все потянулись к
бокалам и с наслаждением отхлебнули.

- Вот видите, - сказал ротмистр, - как хорошо мы сидим в тепле и
наслаждаемся беседой и вином, а ведь осуществись ваши планы, господин
полковник, и ничего этого уже не будет, а будет холод, кровь и
братоубийство.

- Вздор какой, - засмеялся подпоручик, - просто вино и другие прелести
тогда будут для всех. [276]

- Это вот и есть вздор, - сказал ротмистр, - ибо всем всего никогда не
может хватить. Так не бывает. Это же не сказка какая-нибудь. Да и зачем
простому человеку то, что привычно нам?

- Ах, не в этом дело, - сказал подпоручик. - Но когда наступит народное
правление, тогда один не будет унижать других, тогда наступит расцвет
искусств...

- Позвольте, - засмеялся ротмистр, - но народное правление - это ведь
тоже власть, а власть, господа, шутить не любит. Сегодня одним плохо, а
завтра - другим. Какой же резон в ваших словах?

- Короче говоря, вы исповедуете рабство, - сказал полковник, - но это
анахронизм...

- А кто доказал сие? - снова усмехнулся ротмистр.

- Это очевидно, - сказал полковник.

- Нет, нет, - вмешался Авросимов, - я не вижу ни у одного из вас резона,
не вижу.

- Значит, вы утверждаете, что республика не может быть без цареубийства?
- спросил подпоручик полковника. - Вы настаиваете?

- Это не главное, - ответил тот. - Почему вы все время это помните? Вы же
поклялись освободить отечество:

- Да, но он присягнул царю, - сказал ротмистр.

- Не беспокойтесь, господин подпоручик, - мрачно усмехнулся полковник, -
ду[277] майте об избавлении родины от рабства. Царя я беру на себя...

...В этот момент кибитку тряхнуло. Это словно подстегнуло усталых коней,
они понеслись пуще, а Авросимов прекратил свои фантазии.

- Кто же этот полковник? - спросил ротмистр упавшим голосом.

- Я знаю, - сказал подпоручик. - Но выдумки вашей хватило не намного,
сударь.

- Отчего же? - сказал ротмистр Слепцов. - Ротмистр Слепцов в вашем
повествовании выглядит вполне благопристойно. Хотя, что касается
таинственного полковника, я-то догадываюсь, сударь, кого вы имеете в виду,
это не вполне соответствует истине, уж поверьте.

В этот момент кибитка стала, послышались хриплые голоса, в окошечко
виднелась ямская изба, и на утоптанном снегу золотилась раскиданная
солома... Пришла пора смены усталых лошадей.

- Поскучайте-ка, господа, - сказал ротмистр и выбрался наружу.

Авросимову совсем было показалось их путешествие мирным, и он готов был
фантазировать и дальше, поскольку это доставляло удовольствие его
попутчикам, но тут, не успел ротмистр выйти, как тотчас немолодой
жандармский унтер, ехавший в задней кибитке, оказался у распахнутой дверцы,
и полез внутрь, и уселся рядом с Заикиным. [278]

Наш герой как бы очнулся, ибо это напомнило ему о цели их путешествия,
что тюрьма не спит, бодрствует. И тут он взглянул на подпоручика. Тот сидел
с печальной усмешкой на устах, словно знал наперед, как все случится, хотя,
может, и в самом деле знал.

"Вот как наяву-то жестоко все, - подумал Авросимов. - Сидит унтер, будто
его кто врыл сюда, и хоть ты убейся - с места не сойдет, и жилы у тебя
вытянет, коли ему велят... А кто он? А он мой соплеменник, брат мой..."

- Хороший день нынче, - обратился к унтеру Авросимов. - Что за охота в
кибитке сидеть? Шли бы погуляли.

- Ваше высокоблагородие, - раздельно произнес унтер, - мы уж вернемся -
нагуляемся. Нынче нам нельзя-с.

- Простыть боитесь? - спросил наш герой.

- А как же-с, - засмеялся унтер, довольный, что с ним молодой рыжий в
пышной шубе господин ведет беседу. - У нас простужаться никак невозможно, -
и одними глазами указал на подпоручика, который словно и не слышал этого
разговора. - Я бы и рад прогуляться, да ведь простынешь, - он засмеялся
вновь. - Мне перед отъездом строго-настрого велели: мол, гляди, Кузьмин,
ежели простынешь!.. Мол, лучше обратно не вертайся - лечить зачнем.

- А больно лечат?

- Ох, и не спрашивайте лучше, ваше вы[279] сокоблагородие, аж до самых
печенок, и не встанешь опосля... Так что лучше я в тепле посижу.

- А зачем же, Кузьмин, так больно-то? - спросил Авросимов, начиная
испытывать раздражение и не понимая, отчего оно в нем вдруг пробудилось. - А
может, это хорошо, Кузьмин, что так лечат? Может, без этого нельзя?

- Без этого, знамо, нельзя, - уже не улыбаясь, сказал унтер. - Кабы можно
было - не лечили бы. Да я этого избегну.

- А ты сам-то, Кузьмин, других лечил?

- А как же, ваше высокоблагородие, бывало-с. У меня рука верная.

Тут подпоручик резко оборотился к нему. Унтер засмеялся.

- У меня рука верная, - повторил он.

- А не совестно вам рассказывать о своих злодействах? - с гневом спросил
Заикин, весь бледнея.

- Так что, ваше высокоблагородие, - подмигнул унтер Авросимову, - как
надобность будет, вы не сумлевайтесь: у меня рука верная.

Авросимову захотелось вскочить наподобие медведя и взмахнуть руками,
чтобы унтер, прошибив дверцу, летел в снег, и глядеть, как он там будет
извиваться, но следующий вопрос подпоручика остановил его.

- Неужто вам так лестны ваши обязанности? - спросил Заикин. [280]

Унтер успел только подмигнуть Авросимову, как дверца распахнулась, и
ротмистр Слепцов, румяный и счастливый, предстал пред ними.

- Ну-с, - сказал он, - можно и отправляться.

Тут унтер начал покорно выбираться вон, чтобы уступить место ротмистру, и
Авросимов глядел на его напрягшуюся шею, пока он медленно сползал с сиденья
и протискивался в дверцу, и сердце нашего героя сильно скакнуло в груди,
ударилось обо что-то, и он ринулся к выходу... От сильного его толчка унтер
рухнул в придорожный снег, распластавшись, и наш герой заторопился следом,
будучи не в силах удержаться в кибитке.

- Ба, - засмеялся Слепцов, - что за оказия!

- Ноги размять, - сказал Авросимов. - А ты что же это падаешь, любезный
друг? - обратился он к унтеру, который наконец поднялся.

- Ваше высокоблагородие меня толкнули-с маленько, - сказал тот, стряхивая
с шинели снег и недобро поглядывая на нашего героя.

- Пьян ты? - спросил, смеясь, Слепцов. - Ступай на место!

Жандарм заковылял к своей кибитке. Золотая соломинка пересекала его
спину.

Первое время они ехали молча.

Подпоручик, бывший свидетелем стран[281] ной сцены, разыгравшейся перед
ним, изредка взглядывал на Авросимова; ротмистр, вспомнив о дорожных
фантазиях нашего героя, вдруг поник лицом, глаза его сделались печальны и
настороженны, счастливое выражение исчезло.

Что же касается нашего героя, то он попросту спал или делал вид, что
спит, во всяком случае, глаза его были закрыты, голова откинута, а щеки
терялись в густом приподнятом воротнике.

И все-таки он не спал, а, полный случившимся, заново все это переживал и
изредка поглядывал синим своим торопливым глазом на бедного подпоручика,
лишенного даже права постоять за себя.

Тут перед нашим героем возникла давняя сцена в злополучном флигеле, когда
прекрасные его, Авросимова, друзья и Сереженька, покойный ныне, допытывались
у капитана, как же это он смел даму оскорбить, хотя он никакой дамы (вот
крест святой) не оскорблял, а посему дергался в разные стороны, не спуская
взора с желтой ладони Бутурлина. И вот, вспомнив эту историю, наш герой,
конечно, мог преспокойно двинуть псу по его напрягшейся шее, а после
спрашивать, что, мол, случилось, и полезть обратно в кибитку, недоуменно
пожимая плечами, то есть он так и поступил, да удар был слишком вял (вот
жалость!), так, толчок какой-то. [282]

- Простите, господин подпоручик, - вдруг сказал ротмистр, - я вынужден
был приказать унтеру занять мое место на время стоянки, хотя сие вовсе не
указывает на мое к вам недоверие, а просто инструкция...

- Да уж пожалуйста, - откликнулся Заикин, не поворачивая головы, -
поступайте как знаете, сударь.

- Но вы не должны на меня быть в претензии, ей-богу... Давайте-ка обо
всем забудем, а попросим господина Авросимова продолжить свои фантазии, а
там, глядишь, и моя Колупановка вывернется.