знаю, где что находится... Объясни мне - Дания в Голштинии или Голштиния в
Дании?
датский посланник Плессен, поговорите с ним... Пики!
отыскал Плессена среди танцующих, и тот сказал, что в немецких газетах давно
пишут, будто Россия заинтересована в обладании городом Килем и его портом.
судоходства от совместного прорытия и обладания Кильским каналом, но вы не
увидите русских в своей Ютландии с лопатами, а тем более с ружьями.
наверное, плохой землекоп. Но, кажется, недурной дипломат. Я мечтаю об одном
- сохранить в Европе мир, а это мне удается не всегда...
***
Рехберг испытывал щемящую тревогу: принизить значение Пруссии не удалось.
Венские заправилы понимали, что надо как-то вывернуться из неловкого
положения. Едва Бисмарк завел речь о правах Пруссии на Шлезвиг-Голштейн, в
Шенбрунне догадались, что Берлин желает осиять себя ореолом "освободителя"
шлезвнг-голштейнских немцев от датского "угнетения".
- и Пруссия, одержав легкую победу над Данией, сразу усилит свое влияние в
немецком мире. Чтобы не потерять остатки своего авторитета средь немцев
Европы, нам следует немедля примкнуть к войне с Данией...
уклоняться от венских объятий.
нас возникнут самые сердечные отношения...
видевшая только кусок сала, но не заметившая ни железных прутьев, ни хитрых
замков. Бисмарк уже начал запутывать австрийскую политику в сложнейших
лабиринтах своих виртуозных комбинаций... Вот вам дикий парадокс: Бисмарк
шагал к объединению Германии, ведя под ручку ненавистную ему Австрию -
злейшую противницу этого объединения!
жалобами на фабрикантов, в расчете на то, что королевская власть поможет им
выбраться из непроходимой нужды. На этот раз Бисмарк не стал миндальничать:
пули и выпекать бомбы. Готовьтесь к войне!
НЕЧТО ОЧЕНЬ ПЕЧАЛЬНОЕ
Подойдя к окну, вице-канцлер прижался лицом к стеклу, остужая разгоряченный
лоб, и смотрел, как отъезжали кареты с послами. Неожиданно сказал:
поэта, что никто не представляет Орфея чиновником. А ведь мы начинали жизнь
по ведомству иностранных дел. "С надеждою во цвете юных лет, мой милый друг,
мы входим в новый свет", - писал он мне тогда. "Удел назначен нам не равный,
и разно мы оставим в жизни след..." Так оно и получилось! Но иногда я думаю,
как бы сложилась его судьба в политике, если бы не поэзия? Может, блистал бы
послом в Париже? Или застрял навсегда консулом в Салониках... Вы меня
слушаете, барон? - спросил министр.
из портфеля пакет:
Дерптском университете. Позвольте, зачитаю из него отрывок: "Я настаиваю на
опасности германизма. Германцы были первыми орудиями угнетения; в
порабощении поляков они превзошли всех... В глубине души я чувствую
отвращение к Пруссии: королевский абсолютизм, в неестественном сочетании с
парламентом, - это ведь как подлая женщина, избравшая себе мужа с единой
целью - обманывать его!"
подтаивало; близилась пасха - с куличами и бубенцами, с неизбежным
отягощением после застолий. "Отвратив грозившие России политические
столкновения и незаконные попытки вмешательства в ея дела, цель ревностных
трудов, усердно Вами понесенных, была достигнута к чести и славе России" -
при таких словах рескрипта Горчаков под пасху получил от царя его портрет,
осыпанный бриллиантами. Такие портреты приравнивались к очень высокой
награде и носились на груди наравне с орденами. При всем своем честолюбии
Горчаков охотнее получил бы деньги. В них он сейчас особенно нуждался, ибо
возле него, утепляя его старость, жила, пела, смеялась, флиртовала и
капризничала племянница Надин Анненкова, бывшая Акинфова; разведясь с мужем,
красотка переехала на дядюшкины хлеба, и поговаривали, что скоро быть
свадьбе...
***
***
дядюшку, чтобы к своему имени получить звание вице-канцлерши. Об этом тогда
много судачили в Петербурге - кто с похвалою, кто осудительно, но -
капризы, что давало повод для разговоров о чувствах старика не только
родственных. Желая устроиться в международной политике, будто Нана в своем
будуаре, среди красивых безделушек, Надин открыла нечто вроде политического
салона, мечтая о славе мадам Тальен или Рекамье. Горчаков не препятствовал
этой затее, и в дом вице-канцлера, где раньше царил закоснелый дух скупого
камердинера Якова, потянулись не только дипломаты - артисты и профессора,
генералы и сановники; бывали молодые журналисты "с дарованием", появлялись
стареющие красавицы "со связями". Все чувствовали себя у Горчакова свободно,
и только Яков бубнил по вечерам в спальне своего барина:
с вами. Да вы на себя-то гляньте.., хорош жених! Ежели корка попадется, и
тую прожевать не можете. А тут эдакий орех с изюмом.., вот ужо, она спляшет
на вашей лысине!
фривольность, какой не замечал ранее. Не называя Надин по имени, Александр
II давал странные советы:
украсит церемонии дипломатического корпуса...
Чимкент. Англичане быстро пронюхали об этом, и в салоне появился лорд Нэпир,
которым можно было залюбоваться; стройный, голубоглазый джентльмен, он
получил воспитание в Мейнингене, склад ума имел несколько педантичный, но
держался, как независимый "викторианец", уже положивший в карман полмира.
Нэпир начал издалека:
делами в Кокандском ханстве? Горчаков сделал отрицательный жест:
Стоит нашим солдатам чуточку загореть на солнце, как в Лондоне сразу
называют нас конкистадорами... Мы ведь не ведем колониальной политики!
хроническим и.., опасным. На опыте своей страны я знаю, как это трудно -
уметь остановиться. Допускаю, что вам предел знаком, но знают ли предел ваши
генералы?
России есть такие места, где еще не ступала нога человека, и мы, русские,
все еще надеемся встретить в Сибири живого мамонта. Неужели в мудрой Англии