техника; Дуняша направилась к выходу. Полунин посмотрел ей вслед, она тоже
оглянулась и, приподняв руку к плечу, пошевелила пальцами, и каким-то
странным, чужеродным, не вписывающимся в окружающее показался вдруг ему весь
ее облик, - здесь, среди машин, рядом с самоходной буровой установкой, эта
кукольная женщина в нарядном манто, с модной прической и на острых стилетных
каблучках выглядела как-то... Полунин даже не мог сразу определить - как. В
общем, она сюда не вписывалась, и это ощущение поразило его. Вокруг
толпились праздные, хорошо одетые люди, но они не вызывали в нем этого
тревожного чувства. Это были просто посетители, многие зашли сюда так же,
как могли зайти в соседний Луна-парк или в Ретиро - от скуки, от
любопытства. До них ему не было никакого дела. Тогда как Дуняша...
с каким он шел сюда, рассеялось без остатка, в голову полезли мрачные мысли.
Ничего определенного, впрочем, так, подавленность какая-то - вроде шумового
фона в наушниках, нечто унылое и бессмысленное. Сутулясь и держа руки за
спиной, он обошел экспозиционную площадку, поглядывая на грузовики,
тракторы, комбайны. Легковых машин было всего три - крошечный "москвич",
длинный черный "ЗИМ", похожий на "бьюик" сороковых годов, бежевого цвета
"победа". Вдалеке возвышался над толпой ребристый кузов громадного
самосвала, - нет, всего сразу не осмотришь, да и впечатлений многовато для
первого раза...
"своим домом": Дуняшина подруга, француженка, уехавшая по делам в Европу, на
время уступила ей квартиру на улице Сармьенто. Место, правда, было очень
шумным, и прямо за окном всю ночь то вспыхивала, то гасла какая-то идиотская
реклама, но зато эти две комнатки давали им иллюзию своего очага. А главное,
как говорила Дуняша, не было рядом никакой мадам Глокнер...
раньше, но потом еще часа два провел в порту - просто ходил по причалам,
читал имена судов и названия портов приписки, дышал океанским ветром. Ветер
был северо-восточный - крепкий, свежий, продутый сквозь исполинские фильтры
семи тысяч миль Южной Атлантики. От этого ветра резало в груди и слезились
глаза, и Полунин думал, что зря не пошел тогда судовым радистом, как
советовал Свенсон, - если уж скитаться, то скитаться, стать настоящим
бродягой, забыть даже имя...
какой-то глупой мальчишеской бравады; словно этими нелепыми иллюзиями
"абсолютной свободы" мог он заслониться от того мертвящего чувства
собственной ненужности, непричастности, что с такой силой охватило его там,
в серебристом павильоне на площади Ретиро. Он почувствовал это, увидев
Дуняшу; но дело было не в ней, дело было в нем самом. Так же, как не
вписывалась в окружающее она, не вписывался и он сам. Но ей-то, как
говорится, и бог велел - родилась в Париже, Россию знает по книгам, по
семейным преданиям... а он?
- Спасибо, что не опоздал, иди мойся и за стол, а я тебе сейчас что-то
покажу...
холодильника, и Дуняша вошла с торжествующим видом, держа что-то за спиной.
съестное?
бутылку. - Ну как?
этикетке - русские.
разве продавали?
Дуняша, вся сияя, достала из-за спины другую руку и положила рядом с
бутылкой небольшую баночку. - А это русский кавьяр!
где продавали. Bon Dieu*, что там делалось! Мне помогла эта
барышня-большевичка, я тебе говорила про нее, ужасно милая. Между прочим, ее
зовут Жанна, - ты можешь себе представить? Я ее спрашиваю: "Вы француженка
наполовину?" - так она ужасно удивилась. Я говорю: "А меня зовут Авдотья".
Она удивилась еще больше, какое, говорит, книжное имя... И потом знаешь что?
Потом я еще успела съездить к Брусиловскому и достала у него ржаного хлеба.
Так что сейчас у нас будет русский пир! Ты правда доволен?
голландский бизнесмен говорит: "Налейте мне рюмку окаянной русской водки!"
разлил водку - рюмки сразу запотели.
родиной.
Послушай, Мишель, мне там, на выставке, пришла в голову одна мысль. А что,
если нам с тобой взять и уехать? Я хочу сказать - в Россию.
Полунин. - Поехали, за чем дело стало.
сих пор Россия была для меня вроде сказки, а теперь вдруг смотрю - страна
как страна, обычные люди, делают самые обычные вещи... что-то лучше, что-то
хуже, но в общем как всюду. Вот я и подумала: может быть, мы все, эмигранты,
просто сами усложняем себе жизнь? Таскаемся по разным аргентинам и
австралиям, скулим над какой-нибудь деревянной ложкой, поем "Замело тебя
снегом, Россия...". А ее ничуть не замело - они там все такие... как это
сказать... бодрые? Так сильно работают, какое же это, "замело снегом".
Серьезно, Мишель, я с наслаждением жила бы где-нибудь в степи и доила
лошадей.
лошади... - Дуняша мечтательно подперла кулаком подбородок, глядя в окно, за
которым крутилась рекламная шина "Данлоп" и с механической резвостью
вскидывалась и опускалась женская нога в чулке "Парис".
заметил Полунин. - Лебеди над Непрядвой и всякая такая штука. Все там
совершенно иначе... и во времена Блока было иначе, просто он был поэт, видел
по-своему. А вообще-то...
продолжения.
потянуло вдруг в Россию?
всегда!
Дуня, твое доение лошадей - это не очень-то серьезно. А если без дураков?
только кто меня пустит? Ты - дело другое, ты там родился, ты имеешь право.
Но я? - Дуняша подумала и пожала плечами.
забыл одну маленькую деталь: я уже замужем.
замужество...
совершенно фантастический тип мсье Новосильцев. Хоть бы написал для
приличия! Так куда там - молчит, где-то затаился, словно его и нет...
Отслужить, что ли, панихиду?
средство! Когда ничего не знаешь о человеке, надо пойти в церковь и заказать
по нем панихиду; тогда он скоро даст о себе знать. Если жив, натурально, -
добавила Дуняша. - А если не объявится, то, значит, его уже нет в живых, и
тогда панихида, ты сам понимаешь, окажется как нельзя более кстати.
Ведь если он жив, то я самая настоящая прелюбодейка.
мы любим друг друга?