увидев меня, не вообразила, что равнодушие, которое я проявлял к ней
последнее время, наигранно, и приходил к решению длить разрыв. Пока я
говорил с г-жой Сван, г-жа Бонтан жаловалась на то, как скучны жены
политических деятелей, - она вообще старалась показать, во-первых, будто все
на свете ей смешны и противны, а во-вторых, будто она в отчаянии, что ее муж
занимает такое положение. "Вам вот ничего не стоит принять пятьдесят жен
врачей подряд, - говорила она г-же Кртар, резко отличавшейся от нее своей
благожелательностью и тем, что она ценила любое сделанное ей одолжение. - Вы
же воплощенная добродетель! Ну, а когда у тебя муж - министр, тут уж
волей-неволей... Но мне это, право, не по силам; вы же знаете чиновниц, я не
могу удержаться, чтобы не поднять их на смех. И моя племянница Альбертина
вся в меня. Вы не можете себе представить, что это за нагляночка. На прошлой
неделе в мой приемный день жена товарища министра финансов сказала, что
ничего не понимает в кулинарии. "А вы-то как раз должны были бы знать в этом
толк, - с очаровательной улыбкой заметила моя племянница, - ведь ваш отец
поваренком был". - "Ах, я обожаю эту историю, это просто прелесть! -
воскликнула г-жа Сван. - Но, по крайней мере, в те дни, когда доктор на
консультациях, вам бы не мешало создать себе уют, чтобы вокруг вас были
цветы, книги, ваши любимые вещи", - советовала она г-же Котар. "Так прямо,
глазом не моргнув, и бахнула. И со мной до этого ни полслова, притворщица!
Хитра, как обезьянка. Вот вы можете себя сдержать; завидую тем, кто умеет
скрывать свои мысли". - "А мне это и не нужно: я не такая требовательная, -
мягко возражала г-жа Котар. - Прежде всего, у меня нет на это таких прав,
как у вас, - добавляла она уже более твердым тоном, какой появлялся у нее
всякий раз, когда ей хотелось подчеркнуть, что у нее есть права, и она
вставляла какую-нибудь тонкую любезность, искусную лесть, всем очень
нравившуюся и способствовавшую преуспеянию ее супруга. - И потом, мне
доставляет удовольствие быть во всем полезной профессору".
вот я, как увижу, что жена военного министра гримасничает, сейчас же начинаю
подражать ей. Не дай бог иметь такой темперамент, как у меня.
министерши тик. Мой муж тоже знаком кое с кем из высокопоставленных, ну и
когда они говорят между собой, то, понятно...
он у меня и пяти минут не просидит, как я уже дотрагиваюсь до его горба. Муж
говорит, что ему придется из-за меня подать в отставку. Ну да к черту
министров! Да, да, к черту министров! Я хотела, чтобы эти слова были
написаны на моей почтовой бумаге в виде девиза. Наверно, я вас шокирую, - вы
добрая, а я, признаться, больше всего на свете люблю чуть-чуть позлословить.
Без этого мне и жизнь не мила.
Олимп. Чтобы переменить разговор, г-жа Сван обращалась к г-же Котар:
дороже.
который та ей подарила: - Посмотрите, Одетта. Узнаете?
делая вид, что боится помешать: это был Сван. "Одетта! У меня в кабинете
принц Агригентский; он спрашивает: можно засвидетельствовать вам почтение?
Что ему передать?" - "Что я очень рада", - отвечала Одетта с чувством
удовлетворения и в то же время сохраняя спокойствие, и это ей давалось
легко, потому что она, еще будучи кокоткой, привыкла принимать мужчин из
высшего общества. Сван уходил в кабинет сообщить принцу, что разрешение
получено, а затем, уже вместе с принцем, возвращался к жене, если только в
этот промежуток времени не появлялась г-жа Вердюрен.
для этого достаточно оснований, а если бы даже и не было, он все равно
обратился бы к Одетте с такой просьбой, подчиняясь не терпящему исключений
закону неблагодарности, выявляющему недальновидность или бескорыстие
посредников). Он пошел на то, чтобы Одетта и г-жа Вердюрен бывали друг у
друга два раза в год, но иные из верных, возмущенные оскорблением,
нанесенным "покровительнице", чьими любимчиками столько лет были Одетта и
даже Сван, находили, что и это лишнее. В группке, куда пролезли предатели,
которые иногда пропускали вечера, чтобы тайно воспользоваться приглашением
Одетты, и у которых на случай, если б их уличили, была припасена отговорка,
что им хотелось посмотреть на Бергота (а "покровительница" хоть и уверяла,
что у Сванов он не бывает и что он - бездарность, а все-таки старалась, как
она любила выражаться, залучить его), были, однако, и свои "крайние". И вот
они-то, не имевшие понятия об особых правилах приличия, часто удерживающих
человека от решительных действий, которыми ему хотелось бы кому-нибудь
досадить, желали, хотя и тщетно, чтобы г-жа Вердюрен порвала с Одеттой и
лишила ее удовольствия говорить с улыбкой: "После "раскола" мы стали очень
редко бывать у "покровительницы". До женитьбы это было моему мужу еще не так
трудно, а теперь, когда у него семья, это совсем не так просто... Откровенно
говоря, Сван не переваривает тетушку Вердюрен, и если б я там бывала
постоянно, он бы меня по головке не погладил... И я, как послушная жена..."
Сван ездил к Вердюренам с Одеттой на званые вечера, но старался не
показываться, когда г-жа Вердюрен приезжала к Одетте. Если в гостиной
находилась "покровительница", то принц Агригентский входил один. Кстати
сказать, Одетта только его и представляла г-же Вердюрен, - ей хотелось,
чтобы г-жа Вердюрен не слышала ни одного безвестного имени, а при виде
незнакомых лиц подумала, что попала в аристократическую среду, и расчет
Одетты был правильный, - дома г-жа Вердюрен с отвращением говорила мужу:
"Чудное общество! Весь цвет реакции!"
по-иному. Тогда салон г-жи Вердюрен еще и не начинал превращаться в тот,
каким мы его увидим потом. Тогда для г-жи Вердюрен еще и не наступал "период
инкубации", когда откладывают торжественные вечера, на которых
немногочисленные, недавно приобретенные алмазы тонули бы среди шушеры, и
предпочитают ждать до тех пор, пока производительная сила десяти
праведников, которых уже удалось залучить, не увеличит их число до семисот.
Г-жа Вердюрен вела наступление, конечно, на "свет", - такую же цель изберет
себе в скором времени и Одетта, - однако театр ее военных действий был еще
крайне ограничен и притом очень далек от того, где Одетта имела шансы
достичь таких же результатов, имела шансы пробиться: вот почему Одетта и не
подозревала о стратегических планах "покровительницы". И когда Одетте
говорили о снобизме г-жи Вердюрен, Одетта смеялась от души. "Да какой там
снобизм! - возражала она. - Для снобизма ей прежде всего не хватает самых
основ, она же ни с кем не знакома. А потом, - надо отдать справедливость, -
ей ничего больше и не нужно. Нет, нет, она любит свои среды, приятных
собеседников". И втайне Одетта завидовала г-же Вердюрен (хотя и надеялась со
временем пройти такую же великолепную школу), завидовала искусству
"покровительницы", придававшей этому искусству огромное значение, хотя оно
лишь оттеняет несуществующее, вылепливает беспредметное, является,
собственно, искусством небытия: искусству хозяйки дома - искусству
"съючивать", "объединять", "выдвигать", а самой "стушевываться", служить
"соединительной черточкой".
впечатление то, что у нее в доме они видят женщину, которую нельзя себе
представить иначе как в ее салоне, в неизменном обрамлении приглашенных, в
обрамлении всей группочки, и что здесь эта группочка, чудесным образом
воссозданная, уплотненная, обобщенная, поместилась в одном кресле, в образе
"покровительницы", превратившейся в гостью и закутавшейся в манто на
гагачьем пуху, мягком, как белые меха, устилавшие пол салона, где г-жа
Вердюрен уже сама по себе была целым салоном. Наиболее робкие дамы из
скромности изъявляли желание уйти и, употребляя множественное число, как
будто давали понять другим, что нельзя утомлять выздоравливающую, первый раз
вставшую с постели, говорили: "Одетта! Нам пора". Все завидовали г-же Котар,
потому что "покровительница" называла ее по имени. "Ну, я вас похищаю", -
говорила ей г-жа Вердюрен, - она не могла допустить, чтобы кто-то из верных
остался и не последовал за ней. "Госпожа Бонтан была так любезна, что
обещала меня подвезти, - возражала г-жа Котар, - ей не хотелось, чтобы про
нее подумали, будто она ради знаменитости отказывается от предложения г-жи
Бонтан поехать с ней в министерской карете. - Честное слово, я всегда бываю
очень признательна моим приятельницам, когда они подвозят меня в своем
экипаже! Для тех, у кого нет своего автомедона, это просто благодеяние". -
"Тем более, - подхватывала "покровительница", не смевшая возражать, так как
была хотя и далека, а все-таки знакома с г-жой Бонтан и только что
пригласила ее на свои среды, - что от госпожи де Креси до вас - не ближний
свет. Ах, боже мой, я все никак не могу приучить себя говорить "госпожа
Сван"! Это была вечная шутка кланчика: люди, не блиставшие умом,
притворялись, что не могут привыкнуть говорить "госпожа Сван": "Я так
привыкла говорить: "Госпожа де Креси"! Опять чуть было не оговорилась". Одна
лишь г-жа Вердюрен, когда заходила речь об Одетте, только и делала, что
оговаривалась, и при этом нарочно. "Как вы, Одетта, не боитесь жить в такой
глухой части города? Мне было бы страшновато возвращаться сюда по вечерам.
Да и сыро у вас тут. Не от этого ли у вашего мужа экзема? А крысы есть?" -
"Да нет, что вы! Какая гадость!" - "Ну хоть это хорошо. А мне говорили,
есть. Я очень рада, что нет: я их боюсь панически, я бы не могла у вас
бывать. До свиданья, душенька, до скорого свиданья, - вы же знаете, как я
люблю, когда вы ко мне приходите. Вы не умеете расставлять хризантемы, -
говорила она уходя, когда г-жа Сван уже вставала, чтобы проводить ее. - Ведь
это же японские цветы, и размещать их надо по-японски". "Я не согласна с
госпожой Вердюрен, - когда дверь за "покровительницей" затворялась, заявляла
г-жа Котар, - хотя во всем остальном она для меня "Закон и Пророки". Вы,
Каменистый Артем
Роллинс Джеймс
Мацумото Сэйте
Жюль Верн
Фазиль Искандер
Шилова Юлия