Чтение 35–й страницы книги ~Поводыри на распутье~

— Значит, вам не о чем беспокоиться.

— Я защищался! — Илья посмотрел на равнодушного беза и чуть тише продолжил: — Они напали на меня. Они громили Таганку…

— Увы, господин Дементьев, ваша версия не подтверждается. — Дознаватель отодвинул коммуникатор и посмотрел на Илью. Впервые с тех пор, как того привели в комнату для допросов. — А вот из пистолета, что у вас изъяли, застрелены три человека. Все — случайные прохожие, к несчастью оказавшиеся на площади…

— Я отнял пистолет у погромщика! Это он…

— Ваши отпечатки — последние. Трупы мирных граждан обнаружены неподалеку.

— Проверьте видеокамеры!

— Погромщики разбили их в первую очередь.

— «Балалайка»… — Дементьев осекся. Вспомнил, что не вставил чип, в спешке покидая дом Оглыева. — Просмотрите «балалайки» свидетелей.

— Смотрели, — кивнул дознаватель. — Записи четко указывают на вас как на убийцу.

— Не может быть!

— А свою «балалайку» вы вынули. Весьма странный поступок для честного человека.

«Сколько раз я стрелял? Два? Нет, больше…» — Илья плохо помнил схватку на Таганке.

— Полагаю, вы находились в состоянии аффекта, — почти участливо произнес без.

— Да! — ухватился за соломинку Дементьев.

— Но это не снимает с вас обвинения в убийстве.

— Почему?!

Дознаватель усмехнулся и откровенно сказал:

— Если бы ты пришил больше черенков, чем на тебя напало, мы бы закрыли глаза на превышение уровня необходимой самообороны. Но речь идет о мирных гражданах. Есть свидетели. Есть репортеры, которые освещают расследование. Нам не удастся замять дело…

— НЕТ!!

Без холодно улыбнулся, поднялся на ноги, медленно обошел стол, приблизился к Илье и неожиданно ударил его по лицу. Даже не ударил — скользнул острыми, наверняка имплантированными ногтями, оставив на щеке Дементьева три длинные царапины.

Илья не шелохнулся.

И не только потому, что был привязан к стулу. Он впал в самый настоящий ступор.

— Не следует меня перебивать, — мягко произнес дознаватель.

Оглушенный Дементьев не ответил.

Мир рушился. Мир, выстроенный с таким трудом, распадался на глазах. Теплый, уютный, перспективный мир.

Илья уходил от лучших полицейских мира, он обвел вокруг пальца китайцев, он сумел убедить всех в смерти Чайки — великого ломщика, много лет наводившего ужас на транснациональные корпорации, в своей смерти. Он совершил невозможное — спрятался в обществе доступной информации и тотальной слежки. И теперь теряет все.

Из-за каких-то ублюдков, решивших разгромить пару лавок.

— При тебе обнаружили «раллер», — произнес вернувшийся за стол дознаватель. — Твой?

Ему пришлось повторить вопрос, прежде чем слова дошли до сознания оглушенного Ильи.

Твой?

— Разве их запретили?

— Нет, — согласился без, — не запретили. Но мне интересно, откуда у нищего студента из России такая дорогая игрушка?

— Купил по дешевке.

— У кого?

— На Болоте. У парня на рынке.

— «Раллер» чист, — не стал скрывать дознаватель. — Ни одной запрещенной программы. И его код не засветился ни в одной сетевой ломке.

— Видите, я честный человек. — Илья нашел в себе силы улыбнуться.

— Или опытный.

— Честный!

— Но, к сожалению, убийца.

— Не смейте так говорить!

На этот раз дознаватель не стал бить Дементьева, хотя вновь подошел к нему. Постоял, разглядывая замершего в ожидании удара Илью, потом взял со стола упаковку влажных салфеток, вытащил верхнюю и аккуратно протер царапины на щеке арестованного.

— Пойми, парень, если ты ломщик, мы сможем договориться. — Тон стал добродушным. — Мы ищем организаторов бунта. Ты, судя по всему, мелкая сошка. Скажи, на кого работал, что делал, и я подумаю, как помочь снять с тебя обвинение в убийстве.

— Вы сфабриковали дело, — устало произнес Дементьев.

— Ты над моим предложением думай, — посоветовал без, — а не сочиняй всякую ерунду.

Дознаватель не понимал, почему ему запретили применять развязывающие язык препараты. Узнали бы все за минуты. Но приказ был четким: только силовое воздействие, и то очень аккуратное. Никакой химии. Боятся повредить ему голову? Похоже на то. Но почему? Что может быть ценного в голове мелкого ломщика? Тем не менее распоряжение пришло с самого верха, и нарушать его без не собирался.

— Ну что, говорить будешь?

— Не стал.

— Химию использовали? — уточнил Мишенька.

— Вы ведь запретили.

Щеглов кивнул. И тут же поинтересовался:

— По голове били?

— Только по лицу. — Дознаватель поерзал под неподвижным взглядом Мишеньки и уточнил: — Не сильно.

— Ему было больно?

— Конечно.

— Очень хорошо. Готовьте дело на… — Щеглов помолчал. — На три года Африки.

Дознаватель удивленно посмотрел на начальника. Не ожидал, что с мелким ломщиком обойдутся настолько круто. Рудники и каменоломни старинного образца. Каторга СБА, предназначенная для неисправимых. Для тех, кого корпорации не желали больше видеть.

— Три года Африки?

Для нормального человека это означало смертный приговор.

— У вас не хватает материалов для обвинения?

Квадратные линзы очков блеснули безжизненным светом. Дознаватель знал, что глаза у Мишеньки серые, но сейчас их не было видно: они растворились в стекле.

Без сглотнул и, чувствуя, как стекает по спине струйка холодного пота, кивнул:

— Все в порядке, хватает. Я… — Кашлянул. — Я сделал запись убийства. Как вы говорили… и свидетели есть. Для суда вполне…

— Вот и замечательно. — Щеглов растянул губы в вежливой улыбке. — Будем считать, что дело закрыто.

анклав: Москва

территория: Болото

«Кантора братьев Бобры»

семейная жизнь требует терпения и взаимопонимания

— Надень ожерелье, красавица! — щедро предложил Митроха. — Клянусь, оно тебе пойдет.

— Какая прелесть!

Обнаженная Лика вскочила с кровати, схватила украшение, чмокнула канторщика в щеку и направилась к зеркалу.

— Мит, помоги застегнуть.

— С удовольствием.

Бобры пристроился сзади. Послышалось негромкое хихиканье женщины. Сидящий в кресле Хосе кисло поморщился.

Происходящее раздражало испанца. Его приняли не в гостиной, а в спальне. Причем если небритый канторщик все-таки соизволил прикрыть чресла, натянув шаровары, то Лика демонстративно осталась голой. Не стесняясь, трясла полными грудями и вертела задницей. Хороша супруга, нечего сказать. И ее воркование…

— Дорогой, это настоящие изумруды?

— Разумеется, — подтвердил Митроха.

— И сертификат от ювелирной фирмы есть? — поинтересовался Хосе.

Вопрос остался без ответа.

— Мне кажется, это старинная работа.

— Двадцатый век, милая.

— Осталось от бабушки? — съехидничал испанец.

— Ты мою бабушку не тронь, — рекомендательным тоном произнес Бобры. — Я ее помню — святая женщина.

— Я просто так спросил. Из интереса.

— Просто так в Анклавах даже кошки не родятся, понял? Только за деньги.

— Чего ты грубишь? — нахохлился Родригес.

— Хосе, — лениво произнесла Лика, не отводя глаз от своего отражения в зеркале. — Замолчи, пока ОН тебя не заткнул. Или ты не понимаешь, что здесь тебе Мартин не поможет?

Кошелев остался на первом этаже канторы, в холле, в компании боевиков. Да даже если бы он сидел за дверью, то вряд ли вступился бы. Не тот случай.

У Родригеса заходили желваки, но обиду он проглотил. Не ответил.

Зеленые камни превосходно смотрелись на смуглой коже испанки. Митроха поцеловал женщину в шею, погладил грудь — Лика чуть улыбнулась, — отошел от зеркала и плюхнулся в кресло. Зевнул. Почесал подбородок. Снова зевнул и потянулся:

— Непростая выдалась ночь.

Хосе, который отлично видел темные круги вокруг глаз Лики, промолчал. Митрохе понравилась покладистость собеседника. Канторщик заложил руки за голову и ухмыльнулся:

— Ты не думай, приятель, мы полночи другими делами занимались — арабов мочили… А, чтоб меня! Извини, забыл, что ты тоже араб.

И заржал над собственной шуткой.

— Я испанец, — хмуро сообщил Родригес.

— Да вы, европейцы, все на одно лицо.

Женщина вернулась на кровать и устроилась на подушках, приняв весьма соблазнительную позу.

— Лика молодец, — продолжил Бобры. — Из «молотка» шарашила — не всякий мужик так сможет.

— Не думал, что ты кровожадна, — заметил Хосе.

Госпожа Родригес улыбнулась и переменила положение бедер, открывая Митрохе более занимательный пейзаж. Господин Родригес изо всех сил делал вид, что происходящее его ничуть не задевает.

— Как вы считаете, Митроха, карнавал не отменят?

— Из-за чего? — удивился канторщик.

— Так ведь бунт.

— Ну, постреляли, ну и что? — Бобры в очередной раз зевнул. Родригесу, говоря откровенно, давно надоело разглядывать луженую глотку и золотые зубы канторщика, но, будучи человеком воспитанным, а главное, благоразумным, он воздержался от замечаний. — Пойми, Хосе, бунт, он ночью был. И вчера тоже. А карнавал — сегодня. Люди год ждали. Верхолазы тысячи юаней на костюмы потратили. Актеров со всего мира согнали, певички там, танцовщицы, проститутки. Все как положено сделали, вложились конкретно… Так что Мертвому башку снесут, если он хотя бы предложит отменить Бал. Думаешь, почему безы так оперативно действовали и даже нашу помощь приняли? У них приказ был: чтобы к утру о бунте помнили только репортеры.

— А как же безопасность?

— Обеспечат, — махнул рукой Митроха. — А потом, кто рискнет бузить? На карнавале столько народу деньги делает, что отморозков разных, типа террористов, или грохают заранее, или конкретно предупреждают: создадите проблемы — серьезно пожалеете.

— И всегда было тихо? — уточнил Хосе.

— Лет пятнадцать назад фанатики из Фронта Независимости Бургундии бомбу взорвали, — припомнил Бобры. — Так их всем обществом мочили. Мы, стало быть, тута, кого нашли. А Мертвый гонцов по всему миру слал. Нету с тех пор Фронта. Не осталось. — Гыгыкнул. — Пропала Бургундия на хрен.

— Радикально, — задумчиво протянул Родригес.

— А к чему ты этот разговор завел?

— Беспокоюсь, — пожал плечами испанец. — Бунт все-таки.

— Расслабься…

— Мит, милый, ты мне подаришь это ожерелье?

— Если заслужишь, — отозвался канторщик.

— Что я тебе, собачка, что ли? — надула губы Лика.

— Ты гораздо лучше, — не стал скрывать Митроха. — Я собачек не трахаю. — И выбрался из глубокого кресла. — Поболтайте тут, я скоро.

Едва за Бобры закрылась дверь, Хосе перестал сдерживаться. Гневно посмотрел на раскинувшуюся на кровати жену и процедил:

— Шлюха!

— Бабник!

— Тебе не кажется, что это уже слишком?

— Кто бы говорил!

— Ника наша наложница, — набычился Хосе. — Мы вместе обсуждали ее приглашение, и ты не была против.

— Тогда не была, — уточнила женщина.

— Тебе нравилось спать с ней, — напомнил Родригес.

— В последнее время она трахается только с тобой!

— Ревнуешь?

— Ты постоянно унижаешь меня!

— А ты? — прорычал испанец. — Думаешь, мне приятно знать, что тебя всю ночь имел грязный уголовник?! — Он вскочил на ноги, хотел приблизиться к жене, возможно, схватить ее за руку, но Лика стремительно отодвинулась от мужа в дальний угол кровати и прошипела:

— Закричу.

Хосе замер:

— Ты серьезно?

— Вернись в кресло.

Мужчина подчинился.

— Мы вернемся к этому разговору позже, — жестко произнесла Лика. — Сегодня праздник, и я хочу как следует повеселиться.

— С этим мордоворотом? — угрюмо спросил Хосе.

— Во всяком случае, он меня хочет.

— Потому что ты самая настоящая шлюха, и твое место в борделе «Трех обезьян», — жестко произнес Родригес, глядя прямо в глаза жены.

Митроха, наблюдающий за семейной ссорой через коммуникатор, в который шло изображение с установленной в спальне видеокамеры, довольно усмехнулся.

И не обратил внимания на странный жест Лики — услышав последние слова Хосе, она на мгновение поднесла к виску левую руку.

Так, словно у нее неожиданно заболела голова.

* * *

анклав: Москва

территория: Болото

мастерская Рустама Лакри

случается, что незваные гости гораздо лучше званых

Победа или поражение? Шаг вперед или в пропасть? Уцелеет вагон или распадется?

К чему приведет гибель Карбида?

Рус понимал, что вожак тянул ребят в никуда, как правильно сказала Пэт — под пули безов. Билет в один конец. Поэтому он не протестовал против безумного пари и приложил все силы, чтобы уговорить свамперов не винить девчонку в гибели лидера. Впрочем, это дело прошлое, время вспять не повернуть.

Но что дальше?