воздух был уже чист и прозрачен. Я вертел головой, поинтересовался:
крону, - видите? Его еще зовут Дедом... А от него уже протоптанная
дорога. Но когда спустимся в долину - придется лесами. По стране идут
малые отряды войск Карла.
в свой век. Конь подо мной уловил мое настроение, пошел вперед рысью.
нахохленная ворона. Мы подъехали, она покосилась злым глазом, отступила
по ветке. Внизу наполовину ушел в топкую землю круглый металлический
щит. Рядом оскаленный череп в рогатом шлеме, с другой стороны деревца -
сломанный меч. Обломок зазубрен настолько, что деревцо проще спилить,
чем рубить. Меч показался простым, но шлем украшен затейливой чеканкой.
Щит тоже не простой, над ним поработали умелые оружейники.
трудом! В болотах. Каждый кусочек ценили, пускали в переплавку. Вот так
бросить... расточительство. Наверное, тот, который убил, сразу же от ран
кончился... А потом его, видимо, вороны унесли. Крупные такие вороны...
кризисы... А почему бедных?
сломан, шлем разрублен, щит надколот... Но даже если бы все цело, каждый
сеньор снабжает свой отряд собственным оружием! С эмблемой этого сеньора
на щитах.
пришло...
на дерево, которое нам указали для ориентира, как вдруг кони наши разом
испуганно захрапели. Под Гендельсоном встал как вкопанный, мой так и
вовсе хотел было попятиться. Перед нами вспыхнуло красное облако,
рассеялось в один миг, оставив женщину в кумачовой одежде. Ее пурпурные,
как кровь, волосы незримый ветер развевал во все стороны, словно струи
били снизу. Лицо бледное, чистое, на месте глаз большие темные впадины.
Я старался рассмотреть глаза, но все лицо женщины казалось подернуто
дымкой, как и ее фигура. Даже в волосах не различал от дельных прядей, а
только красное пламя, раздуваемое ветром.
Прямой, длинный, ширина лезвия в два пальца. Ничем не примечательный,
кроме странного цвета. Да еще рукоять хоть и обычная рифленая, но
удивительно красного цвета, будто раскалена. Но женщина держит его
свободно.
черным! У кузнеца великолепный вкус.
должен взять на себя один обет...
стараюсь выполнять свои обещания... даже не даю их сгоряча. Потому я
крайне осторожен, поймите меня! Увы, я не хозяин своего слова, а раб...
простые мужчины так не говорят... Кто ты?
ногами... животное, что жарит свою пищу... а также умеющее смеяться...
побочный продукт любви... муха в бутылке... приговоренный быть
свободным... есть дробь... душа, обремененная трупом... тот, кого
располагают... и кто звучит горько... Она рывком протянула мне меч:
словно выключили свет. Меч заметно оттягивал руку, я все еще держал его
по-дурацки, на вытянутой руке. Конь фыркнул и переступил с ноги на ногу.
Я опомнился, опустил лезвием на ладонь другой руки. По черному лезвию
пробежали синеватые искры. Слегка покачал лезвием из стороны в сторону,
искры превратились в хвостатые звезды, что врывались из-за края в эту
узкую звездную ночь и пропадали за другим краем.
моей ладони, а потом уже по ней выточили эту странную красную рукоять.
Странную тем, что она не окрашена пурпуром, это сам металл раскален
докрасна, однако пальцы не обжигает.
коня вокруг меня по кругу, притопывая и время от времени возвышая голос.
Я узнавал только знакомые слова всяких там ?Домини?, ?Езус? и еще
врубился в ?Аминь?. Меч в моих руках не кажется тяжелым, я обалдело
рассматривал, не решаясь даже повертеть, проверяя на удобность.
искреннее сострадание оставшегося на берегу, который смотрит, как его
слугу черти утаскивают к котлу с кипящей смолой. - Нельзя было брать!
Нельзя!.. Взяв этот сатанинский меч, вы взяли на себя и какие-то
обязательства...
некоторые редкие времена вы иногда казались мне почти разумным
человеком. Даже для рыцаря. Но сейчас...
для себя называл Травяным.
бы звать по меньшей мере Изумрудным или Разящим Изумруды. Тогда я
попросту старый выщербленный меч сунул в мешок, а зеленый пристроил за
спиной, но сейчас вот этот черный, я его сразу окрестил Ночным... какой
оставить?
и тоже сунул в мешок. Надо не забыть в ближайшем городке подобрать
ножны.
метров десять в диаметре, и столько же от земли до первых веток. Каждое
с толстое бревно, торчат во все стороны почти горизонтально, тенью
укрыто на сотни шагов в любую сторону.
кора как нельзя больше походит на старческую кожу. На уровне земли
дупло, можно принять за скорбно приоткрытый рот, ибо уголками вниз,
глаза - толстые-выпуклые шары под еще более могучими надбровными
выступами, даже радужная оболочка видна, хоть тоже серая с коричневым.
Нос могучим наплывом нависает над толстыми губами, по лицу скорбные
старческие морщины, особенно глубокие на лбу, но и щеки в морщинах, а
подбородком сидит глубоко в земле.
здесь, недалеко от замка, зато когда придет время ночлега, окажемся либо
среди болота, либо на каменном плато без капли воды.
Правда, все ниже и ниже, иногда наклон становился таким крутым, что кони
приседали и съезжали на крупах. Судя по всему, нас забросило на
высокогорье, но, чтобы добраться до Кернеля, что тоже в горах, придется
пройти через немалых размеров долину.
уже медленно и печально. По бокам долгое время уплывали за спину березы,
потом пошли просто деревья: огромные, толстые, с покрученными ветвями, в
наростах, покрытых огромными мрачного вида черными грибами.
на узде повисли клочья желтой пены. Мокрая пленка покрыла лицо, конские
копыта перестали стучать по утоптанной тропке, дальше пошел сперва слой
старых гниющих листьев, затем толстый ковер темного мха, почти черного с
коричневым. Тропка исчезла, мы угадывали ее только по просвету между
деревьями, лесные звери держатся древних путей, а загораживающие им
дорогу молодые деревца ломают и втаптывают в землю.
ветвями. Ствол почти каждого дерева покрывает толстый зеленый мох, что к
земле переходит в темно-зеленый и черный, с ветвей свисает
светло-зелеными космами, похожими на гниющие водоросли.
Лукин Евгений
Буркатовский Сергей
Орлов Алекс
Доценко Виктор
Каменистый Артем
Пехов Алексей