Чтение 35–й страницы книги ~Сестричка~

остается пешней. Вы сами сказали, что ребята могут, поумнеть. А при этих
шайках где-то на заднем плане всегда находится врач.

- Слишком надуманно, - не согласился Френч. - Слишком слабая связь.

- Если я укреплю ее, мне это пойдет на пользу?

- А сумеешь?

- Могу попытаться.

Френч вздохнул.

- С этой Орфамэй Квест все в порядке, - сказал он. - Я звонил ее матери
в Канзас. Она действительно приехала сюда отыскивать брата. И
действительно наняла для этого тебя. Отзывается Орфамэй о тебе хорошо. Но
особых восторгов не выражает. Она действительно подозревала, что ее брат
впутался во что-то нехорошее. Заработал ты что-нибудь на этом деле?

- Нет. Я вернул ей гонорар. У нее было мало денег.

- Значит, не придется платить подоходный налог с гонорара, -
обрадовался Бейфус.

- Хватит об этом, - сказал Френч. - Следующий ход за окружным
прокурором. А насколько я знаю Эндикотта, пока он обдумает как ходить,
пройдет неделя.

И сделал жест в сторону двери. Я поднялся.

- Ничего, если я не буду уезжать из города?

Ответить они не потрудились.

Я стоял и смотрел на них. Ранка от пешни между лопатками засохла и
горела, кожу вокруг нее стянуло. Щеки и губы ныли от удара не раз
использованной перчаткой Мэглешена. Я словно бы находился глубоко под
водой. Вода была темной, нечистой, и во рту ощущался соленый привкус.

Они сидели и смотрели на меня. Оранжевая красотка стучала на машинке.
Происходящее здесь впечатляло ее не больше, чем ноги балерин
балетмейстера. У Кристи с Бейфусом были спокойные обветренные лица
здоровых закаленных мужчин. Глаза же, как всегда у полицейских, были
хмурыми и серыми, словно замерзающая вода. Плотно сжатые губы, жесткие
морщинки в уголках глаз, твердый, пустой, бессмысленный взгляд, не совсем
уж жестокий и отнюдь не любезный. Неброская одежда из магазина готового
платья, носимая без шика, с каким-то пренебрежением: облик людей
небогатых, но все же гордящихся своей властью, всегда ищущих способа
проявить ее, причинить тебе боль и с усмешкой смотреть, как ты корчишься,
безжалостных без злобы, без жестокости и вместе с тем иногда добрых. А
какими еще им быть? Цивилизация для них - пустой звук. В ней они видели
только изъяны, грязь, отбросы, отклонения и неприязнь.

- Ну чего стоишь? - резко спросил Бейфус. - Ждешь крепкого слюнявого
поцелуя? Не можешь остроумно ответить? Жаль.

Голос его стал усталым и скучным. Он нахмурился и взял со стола
карандаш. Быстро разломил его пополам и обе половинки положил на ладонь.

- Вот так и ты отломись от нас, - негромко сказал он. На его лице не
было и тени улыбки. - Ступай улаживать свои дела. Как, по-твоему, на кой
черт мы тебя отпускаем? Мэглешен дал тебе отсрочку. Используй ее.

Я поднял руку и потер губу. Во рту у меня было слишком много зубов.

Бейфус перевел взгляд на стол, взял какую-то бумагу и стал читать ее.
Кристи Френч развернулся вместе с креслом, положил ноги на стол и
уставился в открытое окно на стоянку автомобилей. Оранжевая красотка
перестала печатать. В комнате неожиданно воцарилась тяжелая, вязкая
тишина. Раздвигая эту тишину, словно воду, я пошел к выходу.

25

В конторе снова ни души. Ни длинноногих брюнеток, ни маленьких девочек
в раскосых очках, ни аккуратных смуглых мужчин с глазами гангстеров.

Я сел за стол и стал смотреть, как за окном меркнет свет. Поутих
уличный шум. Через бульвар свирепо уставились друг на друга огни неоновой
рекламы. Нужно было что-то предпринимать, но я не знал, что. Да и не видел
во всем этом смысла. Прислушиваясь к скрежету ведра по кафелю в коридоре,
я навел на столе порядок. Сунул бумаги в ящик, поправил подставку для
ручек, взял тряпку, протер стекло на столе, а потом и телефон, который в
сумерках был темным, глянцевым. Сегодня он не издаст ни звука. Никто
больше не позвонит мне. Ни сейчас, ни в ближайшее время. Может быть, и
никогда.

Свернув пыльную тряпку, я отложил ее, откинулся назад и сидел так, не
куря и даже не думая. Я был никем и ничем. Без лица, без дела, разве что с
именем. Есть мне не хотелось. Даже выпить не хотелось. Я был вчерашним
листком календаря, скомканным и брошенным на дно мусорной корзины.

Придвинув телефон к себе, я набрал номер Мэвис Уэлд. Гудки, гудки,
гудки. Девять гудков. Это много, Марлоу. Стало быть, дома никого нет. Для
тебя никого нет дома. Я повесил трубку. Кому бы ты мог позвонить еще? Есть
ли у тебя друг, который не прочь услышать твой голос? Нет. Ни единого.

Пожалуйста, пусть зазвонит телефон. Пусть бы хоть кто-нибудь позвонил,
чтобы я вновь ощутил себя человеком. Хоть полицейский. Хоть какой-нибудь
Мэглешен. Я не жду хорошего отношения. Только бы вырваться с этой
замерзшей звезды.

Телефон зазвонил.

- Амиго, - послышался в трубке знакомый голос. - Произошла
неприятность. Серьезная неприятность. Мэвис Уэлд хочет тебя видеть. Ты ей
нравишься. Она считает тебя честным человеком.

- Где? - воскликнул я. Это был даже не вопрос, а просто изданный мною
звук. Я затянулся незажженной трубкой и, подперев рукой голову, прикрыл
собой телефон. Ведь по нему слышался голос, с которым можно было говорить.

- Ты поедешь?

- Мне нужно всю ночь сидеть с больным попугаем. Куда ехать?

- Я заеду за тобой. Буду перед твоим домом через пятнадцать минут.
Добраться, куда нам нужно, непросто.

- А возвращаться, - спросил я, - или наплевать?

Но она уже повесила трубку.

Внизу у аптечной стойки я успел проглотить две чашки кофе, сэндвич с
плавленым сыром и увязшими в нем, словно дохлые рыбки в иле спущенного
пруда, двумя ломтиками эрзац-бекона. Я был безумен.

Мне это нравилось.

26

Подъехал черный "меркьюри" со светлым откидным верхом, который был
поднят. Когда я сунулся в дверцу, Долорес Гонсалес скользнула ко мне по
кожаному сиденью.

- Садись-ка за руль, амиго. Мне что-то не хочется вести.

Свет из аптеки падал на ее лицо. Она вновь сменила наряд, но все на
ней, за исключением алой блузки, по-прежнему было черным: и брюки, и
свободный, наподобие мужской куртки, жакет.

Я прислонился к дверце.

- Почему мисс Уэлд не позвонила мне?

- Не могла. Не знала номера и очень торопилась.

- Почему?

- Видимо, улучила минутку, когда кто-то вышел из комнаты.

- А где это место, откуда она звонила?

- Названия улицы я не знаю. Но дом найти могу. Потому и приехала.
Садись быстрей, и едем.

- Может быть, сяду, - сказал я. - А может, и нет. Преклонный возраст и
боль в суставах вынуждают меня быть осторожным.

- Всегда острит, - сказала Долорес. - Очень странный человек.

- Острю всегда, когда уместно, - возразил я. - А человек самый
обыкновенный, с одной-единственной головой, которой иногда здорово
достается. И обычно все начиналось так же, как и сейчас.

- Сегодня будем предаваться любви? - негромко спросила она.

- Точно не знаю. Видимо, нет.

- Ты не пожалеешь о потерянном времени. Я не из тех химических
блондинок, о кожу которых можно зажигать спички. Не из бывших прачек с
большими костлявыми руками, острыми коленками и непривлекательной грудью.

- Давай, - решив перейти на "ты", предложил я, - хоть на полчаса
забудем о сексе. Штука это замечательная, как шоколадный пломбир. Но
бывают времена, когда ты скорее перережешь себе горло, чем будешь есть
его. Я, наверное, предпочту поступить сейчас именно так.

Обойдя машину, я сел за руль и завел мотор.

- Нам на запад, - распорядилась Долорес, - через Беверли-Хиллз и
дальше.

Я выжал сцепление, сделал поворот и по бульвару Сансет поехал в южную
сторону.

- Пистолет у тебя при себе? - спросила Долорес и достала одну из своих
длинных коричневых сигарет.

- Нет. Зачем он?

Внутренней стороной левой руки я ощупал в наплечной кобуре "люгер".

- Так, пожалуй, и лучше. - Долорес вставила сигарету в маленькие
золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки. Большие черные глаза,
казалось, поглотили полыхнувший ей в лицо свет.

Я свернул с бульвара на запад, и нас, вместе с машиной, поглотили три
ряда мчащихся невесть куда и невесть зачем лихачей.

- Что стряслось у мисс Уэлд?

- Не знаю. Она лишь сказала, что попала в беду, очень испугана и
нуждается в тебе.

- А ты не могла придумать истории поубедительней?

Долорес не ответила. Я остановился у светофора, повернулся и взглянул