Чтение 35–й страницы книги ~Московский полет~

Что-о???

Она усмехнулась:

Спросите Монику, они все там были, вся наша молодая банда.

Возле Верховного Совета. Там была сидячая демонстрация каких-то
мусульман, которых Сталин когда-то переселил, я не знаю...

Месхов, -- сказала Мария. -- Там сейчас месхи вторую неделю сидят,
перед приемной Верховного Совета.

Точно, -- сказала Дайана. -- Ну, и наша молодежь вместо балета на льду
побежала туда. Они даже сумели пройти внутрь, в офис -- вместе с
телебригадой Си-Би-Эс. А Гораций решил с этими месхами поговорить. Они,
конечно, не говорят по-английски, так он попробовал по-французски и
по-испански. Но тут к нему подошел какой-то офицер КГБ, взял за волосы и так
стукнул ногой в спину) что Гораций улетел на двадцать футов. Теперь он лежит
в номере и боится, что ему сломали позвоночник. Скажи мне, разве русские
расисты? Ведь там было не меньше сотни журналистов, но этот офицер не тронул
ни одного белого. А Горация...

Я вздохнул. У меня не было никакой охоты читать сейчас Дайане. лекцию
об отношении КГБ и вообще всего московского населения черным. Но тут меня
выручила Мария.

КГБ -- это не просто расисты, -- сказала она. -- Они хуже, они
коммунисты.

Мария! Тише! -- одернул я ее, зная, что в валютных барах под каждой
стойкой положено быть гэбэшному микрофону.

А мы их уже не боимся! -- храбро сказала Мария и отхлебнула, наконец,
из своего бокала.

Well... Теперь я понимаю, почему ты назвал свою книгу "KGB's dogs", --
сказала мне Дайана.

Это вы написали "Гэбэшных собак"? -- изумленно спросила Мария.

Псов... -- поправил я.--А вы слышали про эту книжку?

Она посмотрела мне в глаза так, словно плеснула в меня горячим ромом,
затем выпила свой бокал до дна и встряхнула толстой косой:

Потанцуем?

Боюсь, я забыл, как это делается.

Ничего, ничего! Идемте!-- и, взяв меня за руку, энергично потащила
прямо в гущу танцующей толпы.

Так вы и есть автор "Гэбэшных псов"!-- усмехнулась она через минуту, в
танце, когда толпа прижала нас друг к Другу.

А в чем дело?

Да так... Скажите, а вы ее писали по-английски или по-русски?

Ну, конечно, по-русски.

Я так и думала...-- и вдруг опять вскинула на меня свои радужные глаза.
-- А вы знаете, я из-за вас чуть не загремела на два года в тюрьму! Но
отсидела только восемь суток...

Что? Что?

А хотите, я вам сделаю подарок? -- ее глаза продолжали сиять.

Какой?

Но только для этого придется поехать ко мне домой.

Ну, ради такого подарка я готов!.. -- сморозил я и тут же заткнулся --
на лице у Марии появилось выражение брезгливости.

Неужели вы тоже пошляк? -- сказала она огорченно, и ее плечи опали,
словно из нее, как из воздушного шара, выпустили горячий воздух.

Конечно! -- ответил я, понимая, что в таких случаях лучшее средство
защиты -- нападение. -- А что вы хотите, чтобы я подумал, когда в валютном
баре красивая молодая женщина предлагает мне поехать к ней домой?

Она подумала с долю секунды, потом ее лицо прояснилось, и она
усмехнулась:

Пожалуй, вы правы. Но, честное слово, такой писатель, как вы, не должен
быть пошляком.

Хорошо, я постараюсь исправиться. Может, нам еще выпить?

Здесь ужасно жарко. И вообще, мне пора домой. Завтра у нас в школе
встреча с Робертом, мне нужно приготовить речь...

Но я чувствовал, что это вранье. Просто я своей пошлой репликой все
испортил. Я взял Марию за руку, протащил через толпу к стойке бара и заказал
две водки со льдом.

Мне не надо со льдом, -- сказала Мария и укорила меня.-- Вы уже забыли,
как пьют в России!

Через пару минут мы вышли из отеля на улицу. Стояла жаркая и темная
июльская ночь. Напротив гостиницы вздымалась в темное небо "мечта
импотента", подсвеченная снизу мощными прожекторами. Мы пошли по проспекту
Мира, я спросил:

Так почему из-за меня вы чуть не загремели на два года? -- Потому что у
нас в инязе ваши книги ходили по рукам, и мы знали наизусть целые страницы,
-- сказала Мария. --А некоторые реплики были просто как пароль. Ну, и кто-то
стукнул в партком, а оттуда -- в КГБ. И нас всех взяли прямо в институте --
весь курс. И у всех устроили домашние обыски. Нашли, конечно, не только ваши
книги. Нашли Баррона, Конквиста, Авторханова. Но срок хотели дать именно за
вас..

Почему?

Ну, как вам сказать --... Ладно, скажу! Дело в том, что наши девчонки
перевели ваших "Кремлевских лис" с английского снова на русский, а потом
распечатывали и продавали. Это, конечно, было нарушением ваших авторских
прав, но... Вы же знаете, какие у нас стипендии! 28 рублей в месяц. А тут за
одну вашу книжку на черном рынке давали сто рублей! Ну, вот нам и шили 190-ю
статью -- распространение антисоветской литературы. Но нас спасло то, что на
нашем курсе учился Саша Павлаш, внук министра кинематографии. А у него нашли
67 экземпляров ваших "Псов" и "Лис". И чтобы выручить его, им пришлось
замять все дело и выпустить нас всех...

Ну и фабула! -- подумал я. Внук того самого Павлаша, который убил мой
фильм, спекулирует моими книгами! Если бы я придумал такой поворот сюжета в
каком-нибудь романе, пришлось бы тут же и вычеркнуть -- уж слишком
примитивно! Да и что ему не хватало, внуку министра! Но вслух я спросил о
другом:

А сколько экземпляров нашли у вас?

У меня было три, но гэбисты нашли только один, -- улыбнулась Мария.

А где были остальные?

-- В пеленках моего сына. Ему тогда было три месяца, и у него был
поносик. И весь "самиздат" мы держали в баке, под его грязными пеленками, в
полиэтилене. Гэбисты, конечно, и туда полезли, но уж очень там пахло от его
поносика, они не стали рыться до дна. Но один экземпляр оказался на виду, на
тахте -- мой муж читал.

Н- да... -- сказал я.-- Хотел бы я иметь хоть один экземпляр! У вас,
случайно, не завалялось? Она посмотрела на меня искоса, потом сказала: --
Собственно, именно этот подарок я и хотела вам сделать. Но вы все
опошлили...

Мария!-- я взял ее под руку.-- Клянусь, я даже не зайду к вам в дом! Вы
мне просто вынесете книжку! И с меня -- любой презент! Пожалуйста, вот
такси, поехали!

Ну, зачем на такси? -- усмехнулась она. -- Я возле Рижского вокзала
живу. Это, если вы помните, тут рядом.

Действительно, минут через пять мы, не дойдя до Рижского вокзала,
свернули налево, в Крестовский переулок. Обогнув рынок-барахолку,
замусоренную и пустынную в это ночное время, мы прошли через какой-то двор и
остановились перед старым кирпичным домом с начерно- темными окнами во всех
четырех этажах.

Вот, здесь я живу, -- сказала Мария.

Я подожду вас...

Да уж ладно!-- усмехнулась она в темноте.-- Не могу же я американского
писателя оставить на улице! Тем более автора "Гэбэшных псов". И вообще, у
нас тут неспокойное место. Рыногие рядом -- мафия, рэкетиры. Пойдемте! -- и,
взяв меня за руку, повела в подъезд. Ладонь у нее была узкая и прохладна", а
на шее, возле ключицы, лежал пушистый локон, выбившийся из косы,-- локон,
который волновал меня весь вечер.

Но я, конечно, сдержал себя. В полном мраке -- света в подъезде не
было, но зато пахло -- о, Господи! -- Мария за руку повела меня вверх по
ступенькам, и я шагал, как слепец, а она говорив громко:

Ничего! Тут всего восемь ступенек, а потом площадка. И еще десять
ступенек... У вас есть спички?

Нет...

Под ногами что-то захрустело -- стеклянное, мелкое.

Сводом! Опять тут наркоманы кололись! -- сказала Мария.

На третьем этаже она остановилась перед какой-то дверью, достала из
кармана юбки ключ и на ощупь вставила его в замочную скважину. Потом
толкнула дверь и тут же, справа, за дверью, щелкнула выключателем.
Электрическая лампочка осветила длинный Коридор коммунальной квартиры,
заставленный какими-то комодами, велосипедом, висящими на стене тазами... Но
все это я рассмотрел позже, а в первую секунду, едва вспыхнул свет, Мария
рывком втащил меня в прихожую, стремительно захлопнула дверь и тут Же
прижалась к ней спиной, откинув голову и закрыв глаза.

Уф-ф! -- выдохнула она с облегчением.

Что такое?

Да ничего...-- Она усмехнулась и открыла глаза. Так мы живем! Страшно в
собственный подъезд войти. Из-за этого клятого рынка у нас во всех подъездах
шпана по ночам сшивается. Никаких лампочек не хватает -- тут же выкручивают
им разбивают... Только теперь я понял, что она просто трусила одна зайти в
свой подъезд потому и говорила со мной на лестнице так громко, чтобы я подал
свой мужской голос.

Пошли,-- сказала она и, опять взяв меня за руку, повела в глубину
коридора, цокая каблуками своих туфель.

По дороге гулко, ногой задвинула ящик, торчащий из облезлого комода, и
спросила через плечо: