Чтение 35–й страницы книги ~Совесть негодяев~

- Мы ищем контакты с "Фениксом", - почему-то перешел вдруг на шепот
Иваницкий, - но не можем их найти. Пока. Думали, что вы сможете нам помочь.

- Они тоже ищут списки?

- Мы думаем, да.

- Это действительно такие важные списки?

Иваницкий замолчал. Потом наконец спросил:

- Вы знаете, где я работал в КГБ?

- Не знаю. Но догадываюсь, что не в разведке. Вы слишком осторожны,
иногда даже чересчур.

- Это упрек?

- Это просто констатация. Так где вы работали?

- В Восьмом главном управлении КГБ. Вы знаете, что это такое?

- Знаю. Связь и шифровальная служба.

- Верно.

- Вы отвечали за какое-то конкретное направление?

- Я возглавлял специальную группу по расшифровке сообщений особо важных
агентов КГБ. Доступ к этим документам могли иметь только старшие и высшие
офицеры КГБ. С личного согласия Председателя КГБ.

- Значит, - вдруг очень медленно сказал Дронго, - там списки не только
внутренней агентуры.

Иваницкий, сделав страшное лицо, огляделся. Затем, чуть успокоившись,
кивнул головой. Но ничего не сказал.

"Господи, - с ужасом подумал Дронго, - значит, там списки лучших агентов
КГБ, в том числе и зарубежных. За этими списками будут охотиться все
спецслужбы мира. Такая информация стоит не миллион, а миллиард долларов".

- Я вас понял, - сказал Дронго, - правда, вы не ответили на мой вопрос. У
вас достаточно много единомышленников?

- Не очень, - весьма неохотно выдавил Иваницкий.

- Вас уволили не сразу? - понял Дронго, вспоминая рассказ Родионова.

- А вы как думаете? - нервно дернулся полковник. - Разве можно сразу
уволить человека, ответственного за связь с самыми ценными агентами КГБ
последнего десятилетия?

- Вы подали рапорт сразу?

- В день отставки Шебаршина. Когда Бакатин понес схему в американское
посольство, я отказался выходить на работу. Меня хотели даже арестовать.

- И чем это кончилось?

- Конечно, не уволили. Я был слишком ценный специалист Восьмого
управления. Мне удалось уволиться только в начале девяносто третьего.

- И вы для "Феникса", конечно, предатель, соглашатель?

- Не говорите так, - дернулся Иваницкий, - я всю свою жизнь честно служил
Родине.

- Плохо служили, полковник, - не выдержал Дронго, - Родины у нас теперь
нет.

Он сказал "у нас" и этим выбил бывшего полковника КГБ из колеи. Иваницкий
закрыл глаза. Кажется, он даже покачал головой.

- У меня отец погиб на фронте. Мне всего десять лет было, - вдруг сказал
он, - мы и росли с двумя братьями и с больной матерью. Мать умерла девятого
мая сорок пятого года. Вот такое совпадение. Потом меня нашел однополчанин
отца и рассказал, как отец командовал ротой. Последние его слова были, когда
он поднимал роту в атаку, - "За Родину!". Понимаете? Он бросился в атаку и
погиб с этим криком. Не за Сталина, черт бы побрал этого усатого мерзавца,
не за партию, в которой в последние годы преобладали маразматики и воры, а
за нашу Советскую Родину.

Дронго молчал. За последние годы он слышал много таких откровений. И
такой человеческой боли, столь понятной и трагичной одновременно.

- Я ведь не об империи тоскую, - сказал, помолчав немного, Иваницкий, - и
не о стране от моря до моря. Мне непонятно - почему? Почему мы разрушили эту
прекрасную страну? Почему мы е" не смогли сохранить? Я о молодости своей
жалею. О своей вере. О своем молодом отце, погибшем в неполные двадцать
девять лет.

- Знаете, сколько людей мне об этом говорили?.. - вдруг вырвалось у
Дронго.

- Да, - внезапно остановился Иваницкий, - и что вы им отвечали?

- Ничего. Я в таких случаях просто молчал. Ничего.

- Наверное, вы правы. Это эмоции.

- Я вас понимаю.

- Спасибо.

- Я сам в похожем положении.

- Представляю.

В этот момент кто-то вышел на балкон третьего этажа и, всматриваясь в
темноту, негромко позвал:

- Папа!

- Сейчас иду, - крикнул Иваницкий и, словно извиняясь, показал на дом. -
Семья волнуется. Мы с вами, кажется, засиделись. Давайте вернемся к нашим
делам, иначе рискуем проговорить до утра. Вы извините, что я вас не
приглашаю в дом, там у меня двое внуков сейчас со мной живут. И потом, в
моем доме все можно услышать. При желании, конечно.

- Понимаю.

- Вот, вот. Поэтому наиболее важные разговоры я веду здесь, на скамеечке.
Я не ответил на ваш вопрос о нашей численности. Нас не очень много.
Несколько человек. Мы тоже не хотим принимать в нашу тесную группу кого-то
из посторонних. Единственное, чем мы можем помочь "Фениксу", - это найти
документы раньше тех, кто тоже охотится за ними. Вы были в Ташкенте и пока
не знаете. Здесь был убит еще один крупный предприниматель, некто Анисов,
связанный с погибшим Караухиным. Прокуратура пока ничего не может
обнаружить, как всегда, убийца неизвестен.

- Что я должен делать?

- Все по графику. Вам нужно лететь в Лондон. Срочно лететь. Там, в
городке Хемел-Хемпстед, под Лондоном, в частной клинике выздоравливает
Багиров. Вам нужно с ним встретиться и поговорить.

- Меня к нему пустят?

- Думаю, нет. У него очень хорошая охрана. Частные английские детективы и
свои собственные боевики. Но вы все равно должны с ним встретиться и
поговорить.

- О чем?

- Покушение на Багирова было совершено в день похорон Караухина. Теперь
уже не вызывает сомнений, что это была спланированная акция людей
Асланбекова. Но почему они это сделали? Может быть, Багиров как-то связан с
Караухиным? Нет. Они были в достаточно натянутых отношениях. Тем не менее
именно Багирова пытались убить. А недавно пытались убить лидера грузинских
группировок в Москве Гурама Хотивари и заменившего Багирова на его месте
Рауфа Сеидова. Тогда же был убит Исахан Караханов, другой лидер чеченских
формирований, противник Асланбекова. Нам не нравятся все эти совпадения. У
Багирова на этот счет должна быть своя точка зрения. И вам е" нужно
выяснить.

- А как я к нему попаду?

- Не знаю, - честно ответил полковник.

- Я же не могу прорываться силой.

- Это ваше дело. Мы с трудом собрали деньги, понимая, что лучше вас этим
делом не сможет заняться никто.

- А действительно интересно. Откуда у вас деньги, - вдруг, словно
вспоминая, спросил Дронго, - вы же не могли платить мне свою пенсию?

- А мы на хозрасчете, - усмехнулся полковник, - иногда оказываем разные
мелкие услуги некоторым коммерческим организациям. Так и зарабатываем себе
на жизнь. Если бы кто-нибудь из нас был помоложе, конечно, мы бы вас не
просили. Но у нас просто не было другого выхода. Вы ведь такой же пенсионер,
как и мы, хотя и гражданин другого государства, но помоложе.

- Да, - согласился Дронго, - я действительно пенсионер. Настоящий
пенсионер.

- Я не хотел вас обидеть, - спохватился Иваницкий.

- Я не обиделся. Вы правы, лучше меня никто не подойдет. Я полечу в
Лондон первым же рейсом, как только смогу взять билет.

- Договорились, - Иваницкий встал, протянул руку.

- Удачи вам. За Родионова не беспокойтесь. Он в надежном месте.

- Спасибо. Передайте ему привет.

- Обязательно. Как вы доберетесь домой? Уже так поздно.

- Я поймаю машину, - улыбнулся Дронго, - за меня не беспокойтесь. Не
пропаду.

Оба, поняв двусмысленность ситуации, коротко рассмеялись и еще раз пожали
друг другу руки.

На следующее утро Дронго отправился в билетные кассы покупать билет в
Лондон, но, как он и предполагал, билетов не было. Не достав билетов в
компаниях "Аэрофлота" и "Бритиш эйруэйз", он поехал в другую компанию -
"Трансаэро". Здесь повезло больше, нашлось одно место бизнес-класса в
Лондон, и он, наконец купив билет, вернулся в свою гостиницу. Весь следующий
день он проспал, лишь дважды выходя из отеля, чтобы купить продукты и воду.
Ташкентское противостояние отняло у него много сил и энергии, и он, словно
верблюд, откладывающий пищу в горб, заряжался энергией на предстоящую
поездку в Великобританию.

В воскресенье в одиннадцать сорок он вылетел из Шереметьево-1 в Лондон.
Только при посадке он узнал, что самолет полетит в Ригу и уже затем в
столицу Англии. Это его взволновало. Он не был в Прибалтике с тех пор, как
отделившиеся три республики объявили себя суверенными государствами и ввели
свои визы для въезда.

Последний раз он был в Таллинне в начале девяносто второго, когда
познакомился там с Марией Грот. Или Ириной Кислицыной, чья жизнь так глупо и
нелепо оборвалась в Бельгии, в красивом ухоженном лесу под Брюсселем. Она
ошиблась тогда только один раз, но в проклятой работе, которой они
занимались, ошибаться было нельзя. И тогда она недрогнувшей рукой приставила
пистолет к своему сердцу.