Чалмерса нет, Брайта "Главный камуфляжник", если он на самом деле
существует, живым не отпустит.
того, что не прочь иметь Чудо-юдо и Эухения. Сесара Мендеса только не
хватает, но его тоже нетрудно будет добыть, если о его здравствовании и
начинке кто-то проговорится. Эх, осталась Елена соломенной вдовой! Сунут ей
записочку, что, мол, муж ваш жив-здоров, чего и вам желает, - вот она все и
выложит. Опять же неизвестно, как там дальше будут обстоять дела в доме
Эухении. Есть у нее наследники или нет? Или все это хозяйство пойдет с
молотка? Вопрос!
желудок окончательно освободился и теперь играл марши. Жрать хотелось, а
моим кормлением местные власти не интересовались. Шаги здешних вертухаев
слышались отлично, но моя жизнь их явно не интересовала. Выпрашивать жратву
не хотелось, да и не выпросишь ничего, кроме как дубинкой по спине.
вперед болезнями разжиться. Оставалось только петь революционные песни типа
"Замучен тяжелой неволей...", но, кроме первой фразы, я ничего не помнил.
Поэтому, пошатавшись из угла в угол, я опять повалился на койку и попытался
продолжить сон.
и на пороге появились сразу несколько мордоворотов при оружии.
Баринов, мы вас незаконно задержали!", никто даже не гавкнул: "С вещами, на
выход!" Они вообще ничего не говорили. Только один навел на меня какое-то
стреляющее устройство типа пистолета-авторучки и чпокнул. Я еще успел
ощутить боль от укола и заметить иголку, вонзившуюся в бедро. Потом все
потемнело, я почуял, что ноги меня не держат, и повалился на руки
подскочившим детинам. Дальше, - как выражался принц Гамлет, - тишина...
подумать не успел. Вероятно, именно так со мной поступили тогда, когда я с
Марселой под ручку вошел в здание аэропорта Майами. Только в прошлый раз я
даже понять, что случилось, не успел. Помню, завертелось что-то в мозгах,
какие-то картинки из прошлого и настоящего, своего и чужого. А потом р-раз -
и оказался на кровати в заведении Джона Брайта с двойным самосознанием
Короткова-Брауна.
не посещали. Черный провал - и все. Но очнулся я уже не в камере, где меня
усыпили, а в светлом просторном помещении с окнами, из которых веяло
вечерней прохладой и приятным загородным, то есть не отравленным бензином,
воздухом.
вот-вот услышу громовой хохот Чудо-юда. Если он мог устроить мне полет в
Нижнелыжье с "цирком, фейерверком, клоунадой и стрельбой", то почему бы не
соорудить поездку на Хайди с теми же приколами? То есть с убийствами,
захватом Эухении и Лусии в заложники, милой беседой с Эктором Амадо,
закончившейся взрывом "Маркизы"... Наконец, вполне можно было и подводные
приключения сымитировать. Ведь тогда, накануне нашего с Хрюшкой отпуска, я
не мог отличить естественной реальности от той, которую мне зарядил в голову
отец-экспериментатор.
силуэты мохнатых темно-зеленых гор Сьерра-Агриббенья. А я лежал на чем-то
вроде операционного стола в помещении, похожем на лабораторию. Со мной опять
что-то затевали. Опять, как тогда, когда пересаживали в меня память и
сущность Брауна. Снова вокруг копошились люди в белых, голубых и зеленых
халатах. И снова я был обездвижен фиксирующими ремнями. Какой еще файл в
моей многострадальной башке решили распаковать? Какого еще головореза
захотели прописать в моей черепушке? А я даже крикнуть не мог - рот залепили
пластырем.
Интересно, почему? Ведь резни не предполагалось, надеюсь? То есть операции.
На фига же им такая суперстерильность, боятся, что ли, начихать на меня
невзначай? Странно. Опять какие-то проводки, приборы, химия... И куда
теперь, в какой век? Каким негритенком стану? От злости я замычал, и тогда
одно из медикообразных существ подошло ко мне. Поглядело знакомыми донельзя
чебаковскими глазенками и успокоительно моргнуло: "Не переживай, Волчара, я
здесь, все будет хрю-хрю..." Откуда она-то здесь? Или мне уже начали "кино"
показывать? Ведь я уже хорошо знаю, что такое искусственная реальность.
Комар носа не подточит - все ощущаешь, как наяву: и цвет, и звук, и запах, и
вкус, и на ощупь все чувствуешь. Живешь, да и только. Как там тетушка
Эухения выражалась? "Внутренний человек"? Дурдом, ей-Богу!
зависело. За меня думали, решали, а я и вякнуть не мог.
329 или, может, долгожданный "Зомби-7" отыскался? Что сейчас начнется? Может
быть, я превращусь в биоробота на манер Мэри и Синди, которыми Киска
управляла будто заводными куклами? Или опять, как в самый первый раз, начну
видеть картинки из чужой жизни, считая ее своей?
памяти на сей раз не было. Я прекрасно, четко воспринимал самого себя как
Дмитрия Сергеевича Баринова. И я знал, что все, что я вижу, происходит вне
меня, без моего участия, там, где меня физически нет. То есть примерно так,
как при просмотре кинофильма. С одной только разницей: я не мог ни
отвернуться от экрана, ни закрыть глаза, чтобы не видеть чего-то страшного
или мерзкого. Я должен был все видеть. Видеть со стороны, следуя как бы
рядом, но незримо за персонажами действа.
оказалось то, что реальность происходящего не вызывала сомнения. Три чувства
из пяти работали. Только осязание и вкус были отключены. Нечто похожее я
испытывал до этого лишь один раз, на ферме Толяна, когда таинственная РНС
повела меня вслед за хозяином и его гостьей Таней Кармелюк. Тогда я вроде бы
спал на первом этаже, но видел все, что происходило на втором...
слышал произнесенные ими слова, но и знал (не догадывался, а именно знал),
что они думают. Разумеется, не всех, кто появлялся в поле зрения - тогда бы
я свихнулся! - а только тех главных лиц, которые принимали участие в
событиях. Знал я и то, что они чувствуют. Их вкусовые и осязательные
рецепторы передавали мне информацию, дополнявшую то, что я видел, слышал и
обонял. При этом "фильм", крутившийся у меня в голове, четко разделялся на
несколько отдельных эпизодов, связь между которыми была несомненна, но все
происходившее в промежутке между ними оставалось "за кадром". Вот такая
система.
благопристойную Великобританию или Францию до революции 1789 года, а в
родную матушку-Россию. Но не в Петербург и не в Москву. Попал я куда-то в
заволжскую степь, где пылили копыта загнанных долгой гонкой казачьих коней.
Осколок уже разбитого генералами пугачевского войска все еще пытался
продлить свою волю. Уж полгода, как срубили на Москве голову "Петру
Феодоровичу", а полсотни перераненых, голодных и рваных ватажников метались
по степи, уходя от конных отрядов генерал-поручика Суворова. Среди казаков и
мужиков, среди прожженных кострами, пропыленных чекменей и армяков странно
смотрелся некогда богатый, хотя и изодравшийся вконец кафтан, болтавшийся на
плечах рыжеволосого бородатого детины. Был этот детина тяжко ранен и
держался в седле с трудом, поминутно кашляя и отхаркивая кровь. Если б не
коренастый казачок в мятой папахе с оборванным шлыком, ехавший рядом с ним,
давно бы свалился рыжий со своей лошаденки.
не спи - помрешь! Кровищей весь изошел...
акцентом. - Очень плохо. Дышать нельзя. Совсем дурно.
какого лекаря али бабку, выходят. Пульку бы у тебя из грудей вытянуть да
завязать покрепче...
длинными султанами на шапках в форме усеченного конуса, внезапно появилась
справа, на пологом холме. Она быстро росла, в ней уже видны были вздетые над
головами синие искорки сабель.
захлестали по крупам выдохшихся лошаденок, но заставить их двигаться быстрее
было почти невозможно.
истощавших кляч, безответно хлопали пистолетные выстрелы - повстанцы уже
который день как извели последнюю жменьку пороха. Но все же даром не дались.
Кто изловчился пырнуть гусара пикой, кто сумел достать царевых слуг саблей,
а один метнул топор. Казачок, опекавший рыжеволосого, с остервенением
отмахивался саблей, все время пытаясь выпихнуть из свалки своего друга, но
тот приник к конской шее и обвис на седле.
лицу, второму проткнул живот и, лишь сшибленный с седла пулей в голову,
прекратил сопротивление.
полегли в кровавую, потоптанную конями пыльную траву.
поручик и спрашивал, поигрывая клинком:
Маркелов Олег
Никитин Юрий
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Лондон Джек
Громыко Ольга